Словно все стало проще.
Пятница 4 мая
Весь вечер тошнит. Наутро вкус крови во рту. Язвы на деснах, на нёбе, на языке… Побочные эффекты химии. Глотать невозможно, даже вода рвет рот изнутри. Сложно говорить, четко произносить слова, из-за язв я жутко шепелявлю. Я бы прервала протокол, чтобы попробовать иммунотерапию, хотя Тома против. Он считает, что я должна терпеть, что я боец. Но что-то мне больше не хочется быть бойцом…
За этим текстом следовала таблица в два столбца: «Химия: плюсы / минусы». Столбик с минусами, намного длиннее, заканчивался в самом низу комментарием:
РЕШЕНО: я прекращаю химию.
Эльза быстро листала блокнот, даты, отрывочные, незаконченные фразы, таблички:
Что мне пока можно есть / Что запрещено
Люди, с которыми хочу увидеться / Люди,
с которыми не хочу видеться
Она отложила блокнот и открыла другой, датированный 2015 годом:
Почти не спала этой ночью. Часами думала о самоубийстве: я видела себя в ванной, все было в крови. На пороге появился отец, и все, что он мог сказать: «Отвратительно, сколько крови, ты испачкала мою ванну! А ну немедленно отмывай, и поскорее!» А я продолжала барахтаться в своей гемоглобиновой ванне, дрожала, мне становилось все холоднее. Когда я думаю о том, что нам пришлось пережить по его вине… Это он свел с ума мою мать. Два психа, вот кем были мои родители. Меня воспитали два буйных психбольных, и мне и целой жизни не хватит на ненависть к ним…
Ну конечно. Одержимость женщинами-убийцами, фильмами ужасов… Беатрис мечтала прикончить своих родителей. Револьверы в квартире предназначены для них. Специальное посвящение маме с папой, кому ж еще? За что она так ненавидела отца, что он с ней сделал, чтобы она бредила убийством и самоубийством? Насилие пронизывало все романы Беатрис Бланди, придавая им остроту и глубину… Теперь Эльза лучше понимала, почему эти тексты так завораживали ее. У нее тоже не все было гладко с родителями… Могла ли Беатрис обратить эту ярость на себя саму? Мог ли рак быть той затаенной злостью на близких, которая в конце концов взорвалась внутри нее и заполнила все ее тело? Вроде бы, насколько Эльза могла понять, родители Беатрис умерли незадолго до нее, буквально на пару лет раньше… Забрали ли они дочь с собой в могилу? Можно ли пережить токсичных родителей?
Эльза аккуратно сложила блокноты обратно в ящики. Она с ужасом вспоминала тот день, когда мать наткнулась на ее личный дневник. Вечером за столом она без зазрения совести зачитала большие куски остальным членам семьи. Сестра, отец – это слышали все. Досталось тоже каждому. Эльза помнила, как мать орала: «Толстая шлюха, вот как меня называет собственная дочь, толстая шлюха, а ты, Жерар, ты только послушай, ты, по ее мнению, мерзкий лицемер, да она нас по уши в грязи изваляла!» Вместо того чтобы услышать в дневнике крик о помощи, мать Эльзы отправила ее в пансион и разлучила с сестрой. Ее дневником воспользовались против нее, как уликой. После этого Эльза перестала доверять письменной речи. Она резко прекратила вести дневник, и понадобилось много времени, прежде чем она снова решилась вернуться к письму. И что же, выходит, что теперь это она роется в чужих дневниках! Дневник, в отличие от романа, пишется не для того, чтобы его читали. Он служит средством разобраться в себе. Облечь хаос в слова. Почему же Беатрис не уничтожила свои дневники? Кто угодно мог их найти и читать ее как раскрытую книгу. Какое-то безумие. Неужели перед неизбежностью смерти ее охватил такой страх, что она все оставила на произвол судьбы? Перестала думать о последствиях? Это странно, ведь Беатрис была такой организованной и внимательной к деталям. Возможно, ей просто не хватило времени? Может быть, ее захватила врасплох злая болезнь, которая унесла ее быстрее, чем она ожидала? Эльза не решалась расспрашивать Тома о последних днях и часах Беатрис, если он захочет, сам ей расскажет. Это было их общее время, время близости, и Эльзе совершенно не хотелось в это вмешиваться. Но роман, где же он мог быть? Могла ли издательница ошибаться? Может, это и правда был маркетинговый ход, как думал Тома? Эльза закрыла ящики стола. Возможно, однажды ей самой придется уничтожить эти дневники. А пока же здесь явно не было ничего, что могло стать основой для литературного произведения, ничего, что походило бы на роман, пусть даже незаконченный.
– Мне бы хотелось, чтобы это закончилось и вы меня отпустили!
– Вас никто не держит…
– Вы не отпустите меня, да и мне это не важно.
– Я честен с вами – впервые за год я пережил счастливые дни, и это случилось благодаря вам.
– Я знаю, это потому, что я напоминаю вам ее. Ко мне вы равнодушны.
– Нет! Нет! Не думайте так! В вас есть нечто неуловимое…
– Я вас не привлекаю…
– Да нет же, очень привлекаете!
– Вы любите меня только через образ другой, разве это не так? Помните, какими веселыми были наши первые свидания? Эта история с платьем все испортила, ну так я готова носить эти платья, которые так вам нравятся, если вы согласитесь хоть немного любить меня…
– И ваши волосы!
– Ну нет!
Ким Новак разворачивается и подходит к окну. Она наблюдает закат через приоткрытые шторы. К ней склоняется Джеймс Стюарт:
– Умоляю вас, ведь для вас это не важно…
– Если я соглашусь делать все, что вы захотите, вы будете любить меня?
– Да, да!
Джеймс Стюарт чувствует, что попал в точку. Он приближается к Ким Новак и целует ей руки, лоб…
– Хорошо, я сделаю это, чтобы вы любили меня, – сдается Ким Новак, ее лицо залито слезами.
Эльза ставит DVD на паузу. На диване Тома потягивает виски со льдом.
– Это несколько портит настроение, вы не находите?
– Что?
– Смотреть вместе «Головокружение».
– Если вы говорите о фильме, который мы сейчас смотрим, его оригинальное название – «Vertigo».
– Буду, пожалуй, называть вас мистер Сноб…
Эльза колеблется.
– Тома, скажите, мы бы понравились друг другу?
– Кто?
– Беатрис и я…
– У Беа было много друзей, но, если уж она кого-то не любила, она себя не сдерживала.
– Избирательное сродство существует…
– Когда восхищаешься кем-то слишком сильно, очень велика опасность разочароваться.
– Я любила не только ее книги, я любила ее манеру говорить, ее ум, улыбку. Вы понимаете, как вам повезло? Жить рядом с ней?
– На самом деле вам нравится во мне только моя жена!
Тома вырывает пульт у нее из рук.
– Меня для вас не существует, я для вас никто! Вы через меня хотите добраться до Беа!
– Тома, не будьте так драматичны! Хотите соперничать с Ким Новак за лучшую женскую роль?
Тома пожимает плечами.
– Вы знаете, что мне больше всего нравится в этом фильме? Слежка! Джеймс Стюарт думает, что преследует ее, а на самом деле это она ведет игру…
– Как так?
– Досмотрите до конца, тогда все поймете…
Эльзе нравится, что они по-прежнему на «вы». Ей кажется, что их роман – особенный, что обращение на «вы» будто защищает их отношения от вульгарности и разрушения. Выходные, которые она проводит у Тома, проходят в соответствии с незыблемым ритуальным порядком: завтрак на красивой кухне, обставленной лакированной красной мебелью, в компании Пикассо и других работ великих художников. Затем – обед из свежих, купленных на рынке продуктов: рыбы, овощей, сыров. Все это разительно отличается от фастфуда, которым Эльза питалась последние годы, каждую вторую неделю она старалась кормить сына полезной едой, в остальное же время совсем запускала себя. До сих пор она вела очень беспорядочную жизнь. После – кофе с маленьким кусочком черного шоколада, который ей нежно протягивает Тома. Затем, в пять вечера – чай, в семь – ужин вдвоем или с друзьями, всегда друзьями Тома, которых он тщательно отбирает. Со всеми он знаком давно, они принадлежат к одному кругу, с ними точно не будет ссор или горячих споров. Разговоры всегда увлекательны, ритм задают прочитанные книги, выставки, которые следует непременно посетить, новые фильмы. Здесь нет места неловким паузам или скуке.
Вечером, перед сном, они пьют травяной чай, который медленно заваривается в чугунном чайнике. Разумеется, это травяные сборы высшего сорта, которые Эльза достает из ароматных металлических коробочек,
