Щадя ее, я не хотела раскрывать ей глаза на амурные делишки ее мужа, поэтому, немного помолчав, спросила:
— А Картер очень расстроился, узнав, о Ричи и Джессике?
— Знаешь… мне кажется, да… То есть, я хочу сказать… понимаешь, он переживал за тебя, из-за того, что Ричи ушел.
— А что он говорил об этом конкретно?
— Да, ничего. Я хочу сказать, ты же знаешь нашего Картера Тиллотсона, нашего самого немногословного мужчину.
У нее отлегло от сердца, она почти посмеивалась.
— Ну, что-нибудь вроде «Это уж слишком, черт возьми!» или что-то подобное.
Неожиданно она, обняв меня за талию, прижала к себе.
— Рози, давай войдем в дом! Ну, пойдем, пока не сгорело мое печенье.
Я схватила ее за руку и с силой дернула.
— Прости, — извинилась она. — Я ничего не имела в виду. Все, что я хочу, это помочь тебе. А здесь так холодно. Это же должно быть ужасно для тебя. И…
— Что?
— Я так панически боюсь, что тебя схватят, Рози, — ее большие глаза расширились еще больше. — Знаешь, ты можешь побыть в комнате Гуннара и Ингер. Это здесь, внизу, сразу за игровой Астор. Будет очень хорошо. Не сомневайся. Картера не будет дома до одиннадцати, и, если ты зайдешь сейчас, ему и в голову не придет, что ты здесь. Это действительно будет здорово! Я застелю тебе постель голубым бельем. Ты сможешь немного отдохнуть. Я накормлю тебя ужином, и мы что-нибудь придумаем.
Она опять подошла ко мне и протянула руку, не пытаясь на этот раз обнять, а просто жестом приглашая войти. Но мне надо было так много еще сделать! Кроме того, сырная пицца все еще давила мне на грудную клетку — и мне была невыносима мысль о том, что Стефани будет суетиться вокруг меня и ждать, что я буду превозносить ее знаменитое печенье. И еще. Я вообще сомневаюсь, стоит ли входить в дом, вряд ли Стефани сможет сдержать себя и не рассказать обо мне Картеру.
— Рози, — сказала она, протягивая ко мне обе руки, — пойдем. Позволь мне позаботиться о тебе.
Жест великодушия.
— Ну, хорошо, — наконец, согласилась я. — Пойди, возьми свой жакет, и мы погуляем вокруг твоего дома. Это не из-за тебя, Стефании — просто я хочу убедиться, что тут нет полицейских. Ради собственного успокоения.
— Понимаю. Пожалуйста, не извиняйся, — сказала она и поспешила в оранжерею.
Неужели она, действительно, простила мне то, что я устроила Картеру? Неужели она способна быть настолько отзывчивой? Или она уложит меня в голубую постель, а сама вызовет полицию?
И, как дикарка, я бросилась обратно в лес.
Я позволила себе признаться Касс, что я все время боюсь. Правда, за те несколько часов, что я провела в мотеле аэропорта в объятиях Тома, страх исчез, но, меня стала приводить в ужас мысль о необходимости продолжать дознание и мной овладело грустное чувство от того, что крохотное местечко где-то в подсознании, которое занимал Том в течение стольких лет, не стало ни чем иным, как одной-единственной ночью, проведенной вместе.
Но тем не менее, после того, как я умчалась от Стефани и, пробираясь через лес, прячась за плотными рядами деревьев, выбралась, наконец, из него для того, чтобы пройти еще четверть мили в сторону от усадеб к дому Маделейн в Шорхэвен-гарден, страх прошел.
Почему? Как? А вот так. Единственное, что пришло мне в голову, это аналогия с обстановкой в бою. Полночь, солдат в окопах знает, что обстрел не прекратится. Он знает, что может умереть до рассвета. И, приняв это за основу, а также то, что по милости Божьей, он до сих пор еще жив, он закидывает голову и вглядывается в звезды, счастливый и благодарный. «Эй, Бог! Я все еще жив!». И в этот момент он понимает, что играет самую незначительную роль в решении своей судьбы. Так, какого же черта, Бог возится с ним так долго. Хотя до рассвета еще далеко. Ему известно все то страшное, что может случиться с ним за это время. И что же он делает? Сдается? Кончает жизнь самоубийством? Только не этот солдат! У него на уме только одно. Широкая улыбка заменяет благодарственную молитву. И тут же он хватается за свое оружие и начинает стрелять. Может, он останется жив. Может, он умрет. Но, по крайней мере, этой ночью он не будет бояться:
Маделейн и Майрон Майкл Берковиц, доктор стоматологии, построили дом, в котором могла бы жить Энн Хатэуей, если бы она развелась с Шекспиром, получала алименты и переехала на Лонг-Айленд. Когда Майрон ушел, он оставил дом Маделейн. В следующем же году реальная рыночная стоимость этой усадьбы упала настолько, что превратилась в ничто. Несколько покупателей приходили смотреть, но, кажется, никто кроме Берковиц, не испытывал большого желания жить в доме, где, как в английском сельском коттедже, все удобства были снаружи. Так что Маделейн попала в затруднительное положение.
И я тоже. Я пыталась придумать, как мне незаметно подкрасться к ней, что было довольно-таки трудно, потому что я начинала заболевать и могла испугать ее громким «Апчхи!». Поэтому, в конце концов, я просто подошла по дорожке к ее двери и позвонила.
— Кто там? — спросила Маделейн, как я и рассчитывала, по внутренней селекторной связи.
Было не очень поздно, но голос у нее был сонным. Внутренние телефоны были установлены по всему дому. В последние годы совместной жизни они с Майроном общались друг с другом из разных комнат по селектору.
— Это Кассандра, — прокричала я.
Ответа не последовало, поэтому я добавила:
— У меня новости о Рози, — стараясь подражать Касс.
Когда Маделейн открыла дверь, не успев еще сообразить, кто я, она увидела, что я белая, а не черная, как она ожидала, и начала кричать То громче, то тише — «А-а-а-а-а!» — пытаясь тем временем захлопнуть дверь. Потом она закричала «Рози!», и подошла ближе к двери. Она перестала кричать, как-то обмякла, и тут я, как бульдозер, вломилась в дом. Она быстро оправилась. «А-а-а-а-а-а!». От подушки волосы ее сбились и торчали серыми клочьями. Она выглядела так, будто на ней был надет шлем. Ее халат из бархата бутылочного цвета, Оставшийся со времени ее замужней жизни, был до предела изношен, потому что она в нем спала. «А-а-а-а-а!».
— Бога ради, Маделейн, заткнись!
— Полиция наверху!
— Там никого нет.
Возможно, это было не самое мое удачное замечание. Лицо ее, блестевшее от ночного крема, сразу стало дряблым. Ее глаза наполнились слезами от осознания неизбежности гибели. Все что она смогла произнести, было:
— Пожалуйста…
— Маделейн, успокойся. Если бы я была помешанным на убийствах маньяком, ты бы давно к этому времени была мертва.
— Мертва? — только и смогла вымолвить она.
Отскочив назад, она чуть не споткнулась. Я подхватила ее, чтобы не дать упасть. Она попыталась ударить меня кулаком в нос, но так как она не смогла удержать равновесия, удар пришелся по воздуху. Как только она снова смогла стоять на ногах, я пропустила ее в холл и сама последовала за ней.
