– Слушай, Мадлен, не будь же таким снобом!
Престон с изумлением следил за их словесной перепалкой.
Отец Мадлен только улыбался. Переводя взгляд с дочери на Рэнсома, он будто невзначай заметил:
– Мне бы очень хотелось, мистер Рэнсом, чтобы вы занялись системой охраны в нашей компании. Теперь я вижу, что могу доверить это только вам.
– А-га, – кивнул Рэнсом, не сводя глаз с Мадлен.
Она же, видя, как блестят его зеленые глаза, понимала: они светятся отнюдь не нежностью. Скорее, наоборот: в них горит приглашение и вызов!
– Конечно, это мы обсудим с вами позднее, – продолжил Теккери Баррингтон. – А пока развлекайтесь, веселитесь… Одним словом, отдыхайте!
– Да, – машинально пробормотала Мадлен, любуясь Рэнсомом. Его волосы выгорели под жарким солнцем Монтедоры. Синяки были уже не такими заметными, однако ссадины и царапины на лбу обращали на себя внимание. Она подумала даже, что следы так и останутся навсегда. Слава Богу, он цел и невредим! Жаль только, что похудел, но ничего не поделаешь – во время пребывания в Монтедоре они скинули довольно приличное количество килограммов. Несмотря на царапины, худобу и галстук, взятый напрокат, Рэнсом показался Мадлен очень красивым.
– Вам удобно будет встретиться со мной на следующей неделе, мистер Рэнсом? – спросил Баррингтон.
– Да, сэр, конечно… – пробормотал Рэнсом, любуясь Мадлен.
Как она хороша! Гораздо красивее, чем он помнил ее по Монтедоре. На ней было красивое вечернее платье, облегающее ее стройную фигурку. Оно замечательно оттеняло светлые волосы. Ее глаза, казалось, могли загипнотизировать любого силой и выразительностью взгляда. Рэнсом еле сдерживал себя, чтобы не подбежать к ней сейчас и не обнять крепко-крепко.
– Как я понимаю, – обратился к нему Баррингтон, – у вас с Мадлен есть какие-то дела, требующие срочного обсуждения.
У Рэнсома сжалось сердце, когда он увидел следы от царапин на ее нежной коже. Сколько же пришлось пережить ей! Какой опасности она подвергалась! Тут он вспомнил, что собирался сказать ей. И ему снова захотелось чуть ли не задушить ее за все то, что она устроила в Монтедоре, спасая ему жизнь.
– Пойдемте, Престон, – обратился тем временем к «бывшему жениху» Мадлен ее отец. – Мне кажется, нас кто-то разыскивает.
И пока Баррингтон буквально оттаскивал Престона от Мадлен, Рэнсом услышал, как тот сказал старику:
– Но, сэр, не хотите же вы оставить вашу дочь один на один с этим… Посмотрите только на выражение его глаз. Я не уверен…
– Зато я уверен, – успокоил его Баррингтон.
– Он опасен! – не сдавался Престон.
– Не беспокойтесь, моя дочь сумеет с ним сладить, – уверил его отец Мадлен.
– Отставила женишка? – негромко поинтересовался у Мадлен Рэнсом.
Мадлен кивнула:
– Но это не означает, что он перестанет обо мне заботиться.
– Ради Бога, только пусть не сует свой нос куда не следует, – огрызнулся Рэнсом.
– Он и не сует, – спокойно уточнила Мадлен. – Некоторые умеют вести себя как настоящие джентльмены, представь себе.
– Некоторые ведут себя тут как настоящие снобы, – в тон ей проворчал Рэнсом. Однако, решив, по-видимому, что они должны обсудить что-то гораздо более важное, поменял тему разговора: – Ты ничего не хочешь мне сказать?
Мадлен посмотрела на него с изумлением:
– Я?… Ну… хочу.
– Где мы можем спокойно поговорить?
Мадлен облизнула губы:
– Тут есть относительно спокойное место, куда обычно никто не заходит.
Рэнсом решительно взял ее за руку:
– Тогда пойдем.
– Твоя нога не болит?
– Только когда об этом спрашивают все, кому не лень, – раздалось в ответ. Рэнсом тащил ее за собой по залам, полным гостей.
– Но ты же хромаешь!
– Спешу напомнить, что две недели назад меня ранили, – буркнул он себе под нос.
Нет, этот человек мог быть просто невыносимым! Мадлен старалась не замечать изумленных взглядов сестер, когда Рэнсом, ни на кого не обращая внимания, вывел ее из главного зала, в котором проходило торжество. Мадлен никак не могла понять, что же привело Рэнсома в такое отвратительное настроение.
Когда они вышли в холл, где почти никого не было, она наконец осмелилась спросить:
– Как твои дела с Доби Дьюном? Он по-прежнему собирается судиться?
– Нет, – усмехнулся Рэнсом. – Юристы из «Марино секьюрити» предупредили его, что, начни он со мной судиться, они добьются того, чтобы вся история попала в газеты. А он прекрасно понимает, чем это ему грозит: потерей популярности.
– Думаешь, публике не понравилось бы, как он обходился со своей подружкой?
– Нет, скорее, публике не понравилось бы, что от одной моей пощечины он чуть не потерял сознание, – уточнил Рэнсом.
Мадлен хмыкнула:
– Господи, и это называется мужчины.
– О да, глядя на иных представителей мужской породы, я вполне разделяю ваше отвращение, мисс Баррингтон.
– Правда? – Мадлен решилась сказать ему то, что она думает о нем самом. – Какого черта, скажи, ты чувствуешь себя виноватым за то, что тебя же подстрелили в Монтедоре?
– Это и есть та самая комната, в которой ты собиралась со мной говорить?
– Нет, следующая…
– Так вот представь себе, что в этом действительно есть моя вина. – Они прошли мимо очередной группы гостей. – Я должен был понимать, чем это мне грозит, решись я бежать безоружным через школьный двор. Я вполне мог выхватить ружье у Мартилло и прикончить всех остальных. Я обязан был так поступить!
– Какая чушь! – возмутилась Мадлен. – Во-первых, еще неизвестно, сумел бы ты отобрать у него ружье или нет. А во-вторых, тебя могли бы сто раз убить, пока бы ты пытался вооружиться. – Они наконец пришли в ту комнату, где Мадлен надеялась с ним поговорить, и Рэнсом щелкнул замком, закрывая дверь. – Все, что угодно, могло произойти.
– Я сам сделал из себя живую мишень.
– Ну, тогда уж надо во всем обвинять меня! Ведь это я крикнула тебе, чтобы ты бежал ко мне.
– Именно поэтому я так и поступил, – вздохнув, признался Рэнсом. – Когда я слышу твой голос, то забываю обо всем на свете… В тот момент я думал только об одном – как бы побыстрее добежать до тебя, Мадлен. – Он покачал головой: – Я потерял голову, а ты рисковала жизнью.
Мадлен уставилась на Рэнсома в изумлении:
– Ты об этом думал в течение двух недель?
– Нет. Думал я исключительно о том, что я тебе скажу, когда мы встретимся в Штатах. Если мы когда-нибудь снова встретимся… А вот скажи, о чем думала ты сама, когда погрузила меня, бесчувственного, в вертолет, летевший в Аргентину, а сама осталась…
– Но ты же умирал! – воскликнула Мадлен. – Это была единственная возможность спасти тебя. Как же ты не понимаешь! Ты бы не протянул долго!
