стал глазами искать то, что послужило бы и ему местом отдыха. Он взял стоявший неподалеку стул и поставил его рядом с креслом княгини Станы. Дамы в самые первые минуты оказались в легкой оторопи от незнакомца, уж слишком загадочен был и сам вид этого человека. Его возраст ну никак нельзя было определить. И мысли по этому поводу приходили уж слишком нереальные. В какой — то момент казалось, что ему лет 35 и что наводило на такие мысли, было не понятно, но потом в следующее мгновение они полностью заменялись цифрой — 50 лет и это так же было непонятно! А еще непонятнее было и то, что в сотую долю какого — то мгновения, ему можно было дать и все 60 лет. Обветренное лицо, странная, настолько странная, особенно для немецкой графини, его прическа, с пробором удлиненных волос по середине головы и как бы расправленная руками по бокам и борода, неухоженная, странной формы, как лопата. Он был в чистой одежде. Начищенных до блеска сапогах, но в совершенно лишенной суразности и стиля, хоть какого-то. И очень важно было сказать, что этот человек знал о произведенным собой на них впечатлении, но его это никоим образом не смущало, а еще самое важное, что он, простой мужик, находился в окружении самых, можно сказать «Сливок» высшего общества и ему от этого как изначально, так и теперь не было дискомфортно и его не смущало. Он был медлителен. Очень медлителен в своих движениях, но уверен. Просто уверен, но то ли в своем уме, то ли в своей силе, никто не знал! Лицо у него было простое, некрасивое, очень обычное для мужика, оно не могло зацепить даже ни за одну ниточку человеческого любопытства. И… …просто приковывало к себе невероятной силой и особенно в тот момент, когда он смотрел на тебя. Глубокие пронзительные глаза обладали мощнейшей силой, и ты не знал, что лучше для тебя — бежать от этого взгляда подальше, прочь или приблизится к ним, как можно ближе и отдаться воле этой силы полностью, потеряв контроль над собой. Они были очень выразительные, но цвет глаз не определялся. После ты их пытаешься вспомнить, и они, только они одни заполняют все его лицо, а цвет ты вспомнить не можешь, и по яркости склоняешься всегда к карему цвету. А, ведь, на самом деле, они были очень светлые! Графиня чуть не ахнула, когда встретилась с ним взглядом. Машинально она поднесла даже руку к груди, и вся выпитая наливка с большой силой ударила в голову. Ей на мгновение показалось, что перед ней глаза её супруга Войцеховского, но они были совершенно другие! Она, потом вспоминая этот момент поняла, почему ей так показалось. Просто они у Артура такие же пронзительные и выразительные.
Видя замешательство дам, Феофан начал разговор первым. Он стал представлять Григорию принцесс. И назвал он их именно принцессами. Загадочный гость утвердительно кивал в ответ, но очень спокойно и уверенно оставался сидеть на месте. Тогда княгиня Милица предложила пройти в гостиную залу на ужин и Феофан предупредил её беспокойством.
— Дорогая принцесса, я должен просто предупредить, Григорий давно не ест ничего мясного и никаких сладостей! Ни под каким предлогом!
Обескураженная княгиня от неожиданности даже присела назад на кушетку, но в этой ситуации сам гость разрядил обстановку.
— Я очень голоден. У вас капустка найдется? Картошка? Яблоки? — и лицо его смягчилось, в уголках полных губ показалась улыбка, и вот в данный момент все готовы были дать ему лет 40 от роду.
Они поднялись. Напряжение медленно стало уходить. И направились в гостиную на ужин. Княгиня, все так же еле дотрагиваясь, взяла графиню под локоть.
Уже сидя за хлебосольным столом, княгиня Стана задала Григорию Распутину, мучавший её вопрос:
— Зачем тот приехал в Санкт-Петербург в эти смутные времена и не приезжал до селе ранее?
Он устремил свой взгляд на неё, и она почувствовала, как в районе солнечного сплетения у неё начинает закручиваться неизведанный ранее вихрь отзывающейся на его посыл энергии и она, не отдавая себе отчета вжалась в спинку своего стула, чтобы не сорваться от странно возникшего чувства прилива энергии и не начать бегать по залу. Все, все присутствующие, уже вышли из состояния сильного удивления и стали впадать в совершенно другое состояния, подпадать под мощное влияние этого человека и уже никто не сомневался в том, что в этом человеке ощущается неоспоримая, непонятная, могущественная сила, способная подчинять волю людей. Отношение брезгливости к нему заменялось почтительностью. Он подумал и стал медленно говорить:
— В столицу я отправился имея великую цель — попросить деньги на строительство церкви в Покровском. Сам я человек безграмотный, а главное, без средств, а храм уже в сердце перед очами стоит»
Соответственно графиня не поняла ни одного слова на русском языке и завороженная выпитой наливкой, решилась попросить кого-нибудь постоянно ей переводить его слова. Услужить немецкой знатной особе вызвался Феофан. Ну и после перевода, графиня не совсем ясно уяснила смысл ответа, не сумев представить себе: «Как храм может стоять в сердце?» Она потом все осознала, просто трудности восприятия возникли при отсутствия такой яркой образности во французском языке по сравнению с русским, а еще простонародным.
— А у кого вы собираетесь попросить эти деньги? — спросила Милица.
— Прямо ни у кого. Чье сердце само расположиться сделать угодное Богу дело, тому в ноги поклонюсь!» — ответил он.
— А сколько надо? — тогда спросила Милица.
Он задумался, но прямо не ответил.
— Я не знаю. Будет столько, сколько Богу нужно. Кто сколько расположиться дать!
И это не поняла графиня. Немцы во всем все просчитывают и любят точность, такие абстрактные и безликие ответы ввергали её в тихое недоумение.
И вот тогда, чуть-чуть ковыряя вилкой появившуюся на тарелке еду, Милица задала свой главный вопрос, обращенный к Распутину. Она долго вынашивала его, не зная, как преподнести и в каком словесном виде его представить и решилась.
— Вы могли бы помочь нам в одной вопросе? — с выжиданием вопросительно посмотрела на сидевшего напротив мужика, на его реакцию и продолжала — Может ли случиться так, что если человек рожден в день Иова Многострадального, то он обречен на страшные испытания? Имеет ли это под
