— Эксперты, — промямлил он.
— Так вот. Они замеряли следы от шин около машины Ричи. Они сосредоточили все свое внимание на «ламборгини», хотя там были и другие. Проверьте — вы убедитесь, что там были, отпечатки двух разных типов шин.
Он кивнул, не выразив удивления, что я перевела разговор на следы от шин. Я знала, что он действительно уже разговаривал об этом со своим начальством и Винни.
— Одни следы принадлежали «ламборгини», это были шины «пирелли». А другие шины были «мишелин», которые могли принадлежать любой из дорогих машин: «ягуар», «мерседес», БМВ.
Стефани прочистила горло:
— Такие машины имеются почти во всех усадьбах. У Касс и у меня БМВ, у тебя…
— Это не диалог, Стефани, — это монолог, — я снова взглянула на Гевински. — У меня появилась идея. Когда вернется домой доктор Тиллотсон, попросите кого-нибудь из ваших экспертов проверить его «мерседес» — и ее БМВ. Следы от шин так же уникальны, как отпечатки пальцев. Вы увидите, что у одной из их машин шины «мишелин», те самые, которые оставили следы около машины Ричи. Назвать чьи?
Касс была на моей стороне. Она с трудом сдерживалась, чтобы не кивать при каждом моем слове.
— Миссис Мейерс, — осторожно начал Гевински. — Это довольно интересно. Но что из этого? Никто из них не подъезжал к вашему дому той ночью, не так ли? В деле вашего мужа был найден нож. Были следы или нет, только вы двое находились в доме той ночью.
— Сержант, и вы, и я знаем, что Тиллотсоны оба заявили, что они ничего не знают о том, что произошло той ночью. Но, если одна из тех машин остановилась рядом с машиной Ричи, это значит, что кто-то из них лжет. Не находите ли вы, что это весьма любопытно.
Гевински не ответил. Стефани надула щеки и затем медленно выпустила воздух. Я ждала, что она начнет защищать себя, но она просто продолжала тяжело дышать, обливаясь потом.
Гевински, скрестив руки, положил их на грудь.
— И какое это имеет отношение к французским булочкам?
— Успеем. Сначала, позвольте, я расскажу вам, что произошло, когда пришла сюда тем утром. Дворецкий Гуннар, он норвежец, открыл мне дверь. Он не владеет английским, но он впустил меня, услышав имя Стефани. Чуть позже его жена Ингер принесла бриоши.
— Так, — сказал Гевински.
— Это еще не все. Что случилось с Гуннаром и Ингер, Стефани?
— Они уволились. Я же говорила тебе, они уволились.
— Когда.
— Не помню.
— Это произошло всего неделю назад. Это было в день убийства Ричи? Или на следующий?
Гевински поглядел на Стефани, но пока не так, как мне хотелось бы.
— Не могу точно сказать вам, — ответила она ему. — Они нашли другую работу, им там больше платят, чем могли себе позволить мы. Они собрались и уехали, — она подалась немного в сторону Гевински. — Я не увольняла их. Она пытается представить это так, как будто это часть преступного заговора, но это всего лишь обычное явление. Слуги приходят и уходят. Гуннар поставил меня перед свершившимся фактом. Они увольняются. Я согласилась.
Она выглядела такой разумной и такой благопристойной, что Гевински глянул на меня так, будто я была идеологом заговоров и пыталась связать имя Стефани Тиллотсон с Ли Харви Освальдом.
— Как фамилия Гуннара и Ингер? — спросила я ее.
— Не знаю, — бросила Стефани. — Олсен? Йенсен? Как-то так. Спроси Картера.
— Он выписывал чеки? — поинтересовался Гевински.
— Обычно мы платили им наличными. Так им было удобнее. Но я уверена, Картер знает.
— В случае, если он не знает, — вставила я, — мы сможем выяснить это в бюро по найму. Кловерлиф? Кловердейл?
Стефани не разозлилась — напротив, она с такой готовностью кивнула, что Гевински, похоже, совсем запутался.
— Я тоже пользуюсь этим бюро. Не могли бы вы позвонить туда и проверить, уволены ли они? — спросила я Гевински. — Я думаю, она выставила их. Может, они что-то видели!
— Я позвоню туда, — заверил он меня. — Обещаю.
Но в тот момент у меня было два пистолета, а у него ни одного.
— Французские булочки? — напомнил он.
— Бриоши? Да. Когда я пришла к Стефани, она сказала, что специально для меня приготовила бриоши.
Это замечание, похоже, не вызвало замешательства за столом.
— Я подумала, как это мило с ее стороны. Но я не уловила главного. Конечно, всего пять часов назад я обнаружила тело Ричи — я не была в лучшей форме. Но сейчас — другое дело. Послушайте: я делаю бриоши, и самое быстрое — за три часа. Но Стефани никогда не будет делать кое-как.
— Хоть у тебя и пистолет, — резко вставила Стефани, — но не делай из нас дураков. Это настолько глупо, что я даже не могу поверить.
— Классический рецепт требует семи часов минимум. Тесто должно подняться три раза.
— И что здесь преступного? — закричала Стефани.
Касс посмотрела на нее.
— Если Стефани поставила бриоши в духовку в половине восьмого утра, то начать она должна была в половине первого ночи, а может и до полуночи.
Моя рука устала держать пистолет. Но тут же я поняла, секундой раньше, чем это сделал Гевински, что одним броском он сможет разоружить меня. Я взяла его снова и направила на Стефани.
— Как получилось, что ты готовила их всю ночь? Не спалось?
Она покачала головой, не столь рассерженно, сколько якобы жалея меня.
— Тесто было заморожено, — объяснила она Гевински. — Я вытащила его и поставила на полчаса в духовку!
Он кивнул.
— Оно не было заморожено, — я повысила голос. — Она замораживает сырную соломку, буше — это такие слоеные пирожные, — но тесто для бриошей никогда. Хотя оно может храниться целую неделю. Но она следует рецептам и даже подумать не может о том, чтобы заморозить тесто.
Я убедила Касс. Но глаза Гевински чуть не перевернулись на сто восемьдесят градусов.
Стефани сложила руки как для молитвы.
— Что за чушь ты несешь? — почти прорычала она эти слова.
Наконец-то она была по-настоящему рассержена.
— Что у меня была связь с твоим мужем, я убила его, а затем вернулась домой и стала делать бриоши?
— Именно.
— Ты — единственная, на кого падает обвинение, и ты знаешь это. Ты — единственная и виновна. И ты — единственная, у кого в руке пистолет.
— Я знаю.
— Неужели ты думаешь, что сержант или прокурор, или кто-нибудь — хоть на минуту поверят в то, что бриоши являются уликой в совершении преступления. Не думаю, что меня привлекут за это, — она повернулась к Гевински. — Это какой-то садизм.
— Я — садистка? — я рассмеялась. — Садизм — заводить интрижку с мужем твоей подруги. Садизм — заколоть его насмерть и подставить ее под обвинение. Она больше не обращалась ко мне.
