прошел сон, а графиня стала печальна, так как её напугало отношение подданных к своему же собственному императору. А, оказывается, вероятно, что императору Николаю второму придется принять Конституцию, которая уже была своего рода, ограничением его прав. В оттенках эмоционального рассказа, в выражении глаз и даже в некоторых замечаниях, они угадали и то, что сама Серафима Гричич, не сильно была в восторге от правления данного императора. Но плохо отзываться об этом было чревато тюрьмой, а она слишком любила жизнь, чтобы рисковать, высказывая прямо свой негатив.
Войцеховский провел ночь со соскучившейся женщиной, но на утро у него возникли какие-то дела, что не понравилось графине. Он сообщил, что хочет посетить Академию наук в столице, её мнения по поводу этого даже не спрашивал и исчез с их арендованной квартиры. А графиня стала думать, что ей делать дальше. Уезжать домой, она теперь уже так скоро не хотела, ей хотелось еще раз увидеться с Распутиным, слишком мучил её один вопрос. Но, и она понимала, что Войцеховского долго здесь не удержит. Думала, думала, что делать!?
Артур Войцеховский имел в северной столице одну для себя важную задачу, познакомиться с Дмитрием Ивановичем Менделеевым. Имя этого ученого и его труды публиковались во многих научных изданиях и привлекали к себе внимание всей научной элиты тех лет. Это был уникально-универсальный деятель, одна из самых ярких звезд научного мира и тех лет. Желание увидеть умные глаза этого человека, поговорить с ним, было сильно. Только он ошибся, в Академии наук этот ученый не работал, его не было и в Петербургском университете. Он сильно болел, был очень слаб и стар и никого не принимал. Туберкулез уносил жизни многих людей в те времена, он не лечился. Но прочитав текст поступившего к нему письма, добродушный Менделеев сделал исключение.
И с ним беседовать можно было часами. Войцеховский знал русский язык, хотя и мало в нем в последние годы практиковался. В детстве, так случилось, одним из учителей по Ушу его был украинец, давно осевший в Турции, но корнями из славян и любивший русский язык. Войцеховский лучше понимал русскую речь, и с большим трудом сам выражал свои мысли на русском, а поговорить так о многом хотелось. И только лишь из сострадания к больному, он сильно ограничил себя временем своего посещения. Грудной кашель надрывал все силы ученого. И самое ценное, только что он мог дать человеку, и этот подарок через много лет, подписанный рукой самого Менделеева будет цениться в сотни тысяч долларов, это учебник «Органическая химия» им же самим составленный и бесценный труд, собрание всех его статей, тщательно редактируемых «Библиотека промышленности» Только лишь за этим можно было поехать в Россию и Войцеховский возблагодарил в сердце своем Аллаха, за предоставленную ему так неожиданно такую возможность. Потому что, помимо чистой химии, вообще чистой науки, Менделеева всегда интересовала и область химии прикладной, химической промышленности. Он глубоко верил в творческие силы науки на практическом поприще, он был убежден, что настанет время, когда «посев научный взойдет для жатвы народной». Будучи поборником идеи единения между наукой и техникой, Дмитрий Менделеев считал такое единение и тесно связанное с ним широкое развитие промышленности настоятельно необходимыми для нашего отечества, а потому всюду, где мог, горячо о том проповедовал, не только словом, но и делом, на собственном примере показывая, к каким блестящим практическим результатам может привести наука в союзе с промышленностью.
Переполненный мыслями, князь не стал нанимать экипаж. Необходимо переварить в себе всю беседу с великим ученым и не соприкасаться ни с кем, иначе информация, не важная и не нужная, поступившая от кого-то бы ни было размоет, заглушит четкие наполненные глубоким смыслом слова, произнесенные ценным человеком для Артура Войцеховского. Он понимал, как далеко многим и ему самому до уровня таких титанов науки.
Он пошел пешком и уже наступал вечер. Как-то все динамичнее было в северной столице, по сравнению с Будапештом. В портфеле у него лежал бесценный подарок старого русского ученого. Он старался найти выход к набережной и, наконец, пройтись себе в удовольствие вдоль Невы и посмотреть на её корабли. Он долго шел, не спеша. Он вышел на Петровскую площадь и мимо Сената пошел к набережной. Здесь динамика ощущалась еще сильнее, центр города и количество мимо проезжавших экипажей увеличилось.
Он остановился перед мраморным ограждением и стал смотреть на воду, редкими чешуйками перекатывающуюся одна за другой, убегающую в неизвестность. Он последние несколько лет, стал торопиться жить. Он сам вогнал себя в тяжелую, такую динамичную обстановку и словно впрягся в решительный забег, только куда и зачем? Он раньше жил такой веселой, разгульной жизнью, но свободной от обязательств и ответственности, раскрепощенной. А вот пришло время, и она повернулась другой стороной, серьезной, ответственной, целеустремленной. Ему так нестерпимо захотелось своей жизни. Не подчиненной ничьей прихоти и ничьим устоям, не зависящей от чужих финансов и интересов, желаний. Нельзя сказать, что он ощущал гнет своей старой жизни, но как бывает, ты перерастаешь какие-то институты, в которых ты жил, в которые ты врос и их законы вынужден был соблюдать, потому что они давали тебе силы и жизнь, но потом эти границы тебя начинают сковывать, и ты их стремишься преодолеть, ты увидел новые просторы и горизонты и тебе хочется проводить время с другими людьми и по другим правилам, и в выборе ты уже стал знатоком, потому что поднабрался жизненного опыта. Вот как бывает. У кого-то горизонты широкие в силу их положения, данного семьей, богом. А кто-то вездесущ. Очень деятелен, активен, любознателен в этой жизни и необъятность горизонтов постигает тем, что во все стремиться проникнуть, все попробовать, все изведать, пройдя многое и видя многое, во многое окунувшись, он перерастает ту инертность бытия состоятельного человека, которому многое дано с рождения, а значит он и задействует в этой жизни только маленький процент всех своих сил для того, чтобы жить и жить с избытком. Его силы так не развиваются интенсивно и не возрастает мудрость.
Сзади за спиной остановился экипаж, из него выпорхнула Серафима Гричич и он услышал её тонкий, хрустальный голос и обернулся. Ее слегка раскосые, карие глаза весело улыбались и сразу же она умела установить между собой и собеседником атмосферу доверительности и легкости. Это всегда удобно и притягательно. Да, и весь род её деятельности был связан с тем, чтобы суметь создать
