Джек тогда повернулся к ней и послал воздушный поцелуй, а через секунду Барсук повалил его на песок. Победе это не помешало, но теперь на боку у Джека огромный синяк, на голове шишка – вчера выдался веселый вечер. С учетом всего запланированного на сегодня, можно сказать, непозволительно веселый.
– Скажи честно, – Джек поворачивает голову, чтобы ей было удобнее осматривать, – ты против того, чтобы я дрался?
– Нет. – Флоренс даже не врет.
Ей нравится смотреть на него на арене. Наверное, впервые она увидела Джека как мужчину именно там – и после того боя с Пепито уже не могла выбросить из головы. Ее только смущает степень опасности. И Рендалл смущает. И публика немного.
– Я не хочу бросать, – признается Джек куда-то в подушку. – Это сложно объяснить.
– А мне кажется, легко. – Флоренс отпускает его голову и прижимается к шишке губами. – Ты адреналиновый наркоман.
– Ну не то чтобы наркоман.
– Кто поцеловал бывшую девушку брата, который может ему кости переломать? Кто полез в драку с Гуфи? Кто угнал машину в чужой стране?
– Ну, немного адреналина мне правда нравится, – признается Джек и поворачивается к ней. – Но это ты меня поцеловала.
– Аккуратнее, – предупреждает Флоренс, – я сейчас надавлю на синяк.
– То есть ты не против боев?
– Если быть честной до конца, я немного против Рендалла. Джек, он совсем мразь.
– Там все такие. Но платят хорошо.
– Ты же даже за Ямайку деньги не забрал.
– Но заберу же. И потом, других я не знаю.
– Можем поискать легальный вариант, – предлагает Флоренс. – Любительскую лигу.
– Не так интересно. Вся суть боя – возможность умереть, и нужно выжить любой ценой. Хотя, – переводит он на нее задумчивый взгляд, – если так подумать, мне же сейчас нельзя.
– Драться?
– Умирать.
У Флоренс все внутри сжимается: ему нельзя. Она его на тот свет точно не отпустит. Это просто исключено: все только наладилось, и даже сама мысль о смерти кажется далекой и нереальной.
– Любительская лига, да? – Голос ее подводит, выходит каким-то хрипом.
– Да, поищем вместе, – так же глухо отвечает он.
Не глядя друг на друга, они поднимаются с кровати. Флоренс знает: он думает о том же. Им обоим запрещено умирать еще лет сорок, не меньше. Они должны состариться вдвоем, чтобы все, кто сейчас спрашивает, как так вышло, что они вместе, умерли раньше.
Этот вопрос им не задал только ленивый. Флоренс сначала смеялась, когда приходилось отвечать, а сейчас это немного бесит.
«Вы же с Джеком ненавидите друг друга».
И что теперь, им не встречаться, что ли? Как будто эти люди хоть что-то о них знают, чтобы так уверенно утверждать.
– Эй, – Джек обнимает ее сзади, – я не планирую умирать.
– Я тебе все равно не дам, – улыбается Флоренс. – Так что давай собираться.
– Нас точно ждут? – Он открывает шкаф и придирчиво оглядывает ее одежду.
– Должны. – Она знает, что Джек внимательно смотрит на свое любимое платье, но все равно достает джинсы и футболку. – Я предупреждала Тьяго, что мы приедем.
– Кто вообще заявляется в мастерскую художника утром?
– Он жаворонок. Ты же не будешь надевать костюм, правда?
– Не в субботу, – качает головой Джек.
– Тогда доставай штаны и закрывай шкаф. Ты на платье дыру взглядом прожжешь.
– Я люблю, когда ты его надеваешь. Давай так, – он с готовностью предлагает компромисс, – вечером пойдем в ресторан, а потом я сниму его с тебя зубами.
– Ты не посмеешь трогать зубами мое платье от «Валентино», – предупреждает она, – но на ресторан я согласна. В первый раз вместе выйдем?
– Если только я смогу ходить вечером, – мрачнеет Джек.
– Все будет хорошо, – обещает Флоренс. – У тебя отличная страховка, да и мази у нас целая банка.
Сегодня после обеда к ним должен приехать Гэри. Они оба волнуются, но избежать разговора больше не получится: давно пора.
– Одна проблема в одно время. – Она поворачивается и поправляет на нем футболку. – Сейчас едем к Тьяго, а потом боимся Гэри. Договорились?
Джек отводит взгляд и кивает. Господи, только бы не рассорились. Флоренс готова сама объясняться с Гэри, лишь бы это не повлияло на их отношения, потому что знает, насколько Джек скучает по своему брату. Они ведь даже не говорят толком.
«Линкольн» быстро пробирается сквозь улицы Нью-Йорка. Джек невесело кивает собственным мыслям, и Флоренс пытается его отвлечь, но получается не очень хорошо. В конце концов она оставляет его в покое.
Они ведь не думали о Гэри, когда влюблялись друг в друга. Он висел где-то над головой, как дамоклов меч, но Джек и Флоренс были слишком поглощены собственными переживаниями. Теперь, когда разговор настолько близко, невозможно не думать о том, как он пройдет.
У Гэри проблемы с агрессией. При Флоренс он сдерживался – всего раз пробил кулаком стену, – но что получится сейчас? Одно ясно: он не будет счастлив за них. Скорее всего, понадобится время. Как минимум переспать с этой мыслью – Гэри всегда так делает, если ему что-то не нравится.
Мастерская Тьяго показывается из-за поворота, и Флоренс пытается прогнать собственную тревожность: Джеку она не нужна.
– Итак, – торжественно произносит она, – мы почти на месте.
– Я наконец познакомлюсь с кем-то из твоей семьи.
– С моим любимым кузеном, да.
– Ты от него бегала пару месяцев, – напоминает Джек и выходит из машины.
Флоренс ждет, пока он откроет ей дверь, чтобы ответить:
– Это не мешает ему быть моим любимым кузеном.
– Ты хотя бы стиль его обозначь, – просит Джек. – Я вас, постмодернистов, знаю, ты сейчас мне можешь предъявить какой-нибудь камень.
– Разве не ты говорил, что дело не в форме? – Флоренс тянется к нему за поцелуем. – Никогда не в ней.
– Боже, спаси меня от современного искусства, – притворно вздыхает он. – Ладно, я готов. Веди.
В его глазах снова загораются задорные огоньки, которые она так любит. Флоренс в предвкушении подводит Джека к двери мастерской и аккуратно стучит.
Ей никто не отвечает, но дверь легко поддается и приоткрывается. Ладно, как минимум, Тьяго здесь, он бы не оставил мастерскую открытой.
– Тьяго? – зовет Флоренс.
Внутри тишина, только откуда-то издалека слышен чей-то голос и музыка.
– Собираешься незаконно вломиться к нему в мастерскую? – с интересом спрашивает Джек. – Что же там за работы такие?
– Дверь же открыта, – отвечает она, – технически мы ничего не нарушаем.
– Нога за порогом? Все, нарушение закона. Поверь, Леон нас отлично проинструктировал.
– Тьяго? – повторяет громче Флоренс и оборачивается. – Так ты заходишь или нет?
– Если мы оба зайдем, кто будет вытаскивать нас из полиции?
– Мама, – обещает она, – если до этого дойдет.
– Ладно. – Джек смеется и заходит вслед за ней. – Видела бы ты свое лицо.
Они пробираются сквозь заставленный чем-то коридор в мастерскую – тихо и почему-то на цыпочках. Флоренс даже ловит себя на том, что начинает говорить шепотом. Зачем?
– Тьяго! – снова зовет она. Музыка из-за второй двери затихает.
– Они? – быстро спрашивает Джек, опускаясь на корточки перед картинами, снова расставленными на стульях. – Охереть, что это?
– Он назвал это «Пять стадий». – Флоренс садится рядом. – Ты видишь?
Джек не отвечает. Он застывает, разглядывая каждую из картин по очереди, и она касается его плеча – у него сейчас такое лицо… Словно, как и для нее, «Стадии» становятся откровением. Флоренс до сих пор не может смотреть на них спокойно. В душе поднимается такая буря, она будто чувствует каждую микроэмоцию, как свою.
– Слов нет. – Джек встает и отворачивается.
– Флор? – Из второй двери вылетает Тьяго в одних штанах, наскоро застегивающий ремень. – Прости, не ждал рано. Привет.
Он бросает быстрый взгляд на Джека и вдруг хмурится.
– Вы тут ко мне все порыдать, что ли, приходите?
– Привет. – Флоренс почему-то неловко смотреть на его голый плотно сбитый торс. – Можешь одеться?
