не убедился в этом, – Валентина ненадолго прервалась, чтобы прочистить горло. Ее волнение передалось мне, отозвавшись тупой болью в области груди. Я боялась услышать продолжение и в тоже время отчаянно нуждалась в этом. – Александр Сергеевич попросил меня отвечать на звонки, но разглашать информацию о своем состоянии разрешил только вам, Олеся. А потом он взял с меня слово, что я ни под каким предлогом не позволю вам оказаться в красной зоне. Это была очень странная просьба, и я долго не могла понять, что конкретно он имел в виду, но потом все встало на свои места.
Я судорожно втянула воздух и закрыла глаза, ярко представив то, что описала Валентина. Весь этот пылающий ад, в центре которого, медленно сгорая, оказался мой сильный и упрямый Страйк. Даже теряя себя, он продолжал думать обо мне…
Никогда не подозревала, что боль может быть такой острой, пронзительной, очищающей, светлой и одновременно мучительной.
Я отдала бы собственную жизнь, продала душу дьяволу, чтобы пройти этот страшный путь вместе с ним, но лишила его возможности сделать то же самое для меня. Боже, как я могла быть такой жестокой?
– Какое сегодня число? – внезапно осенило меня.
– Восемнадцатое апреля, – автоматически ответила Валя.
– У Саши сегодня день рождения, – от волнения перехватило дыхание. Это же не может быть простым совпадением? Удивлённое молчание в трубке подтвердило, что еще как может, но я все-таки решила уточнить: – Вы не знали?
– Нам всем как-то не до этого было, – тяжёлым вздохом призналась Валентина. – Теперь у Александра Сергеевича будет два дня рождения в один день.
– Это же хороший знак? – с надеждой спросила я.
– Очень хороший, – от доброты в голосе женщины захотелось расплакаться навзрыд. – Хотите что-то ему передать? – поинтересовалась Валентина.
– Да, но я напишу сообщение… Можно? Вы только скажите, что это я … от меня.
«Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и – вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим – значит владеть всем.»
А. Грин. «Алые паруса»
Месяц спустя
Кравцов
Наконец-то. С этой мыслью я бодрой походкой покидаю реабилитационный центр, где проходил трехнедельное восстановление. Три недели бесконечных процедур, от которых дико устал. Я не привык бездействовать и находиться в замкнутом пространстве, если это не связано с моей работой, и метался по палате, как загнанный в клетку зверь, доставая врачей требованиями выписать мне «вольную». В итоге мне назначили дополнительные сеансы с психологом. Честно говоря, я вообще не чувствовал острой потребности в длительной реабилитации и сразу после выписки из больницы готов был снова вернуться в строй, но руководство решило иначе. В последствии мне пришлось признать их правоту. Проблемы со сном и концентрацией внимания, перепады настроения, общая вялость на фоне депрессивного состояния появились чуть позже, но я их осилил к середине реабилитационной программы. Последние десять дней стали для меня сущим адом.
Если брать в целом, то гребанный вездесущий вирус отнял у меня полтора месяца жизни. Это только кажется, что немного. Мне они показались вечностью несмотря на то, что восемь дней из озвученного срока я провел в коме. Даже сейчас в голове возникает диссонанс, когда я об этом думаю. Не верится, что все это происходило со мной. Память сохранилась кусками, отдельными вспышками, но я точно не видел темных тоннелей и зовущих лучей света, не говорил с призраками и не слышал никаких голосов. Мне снились самые обыкновенные сны, которые я, кстати, тоже не помню четко, но они явно были приятными, судя по ощущениям по время пробуждения. Я так был рад видеть лица коллег, что почти не чувствовал физическую боль. Затруднённое дыхание и тяжесть в груди сохранялись только первые трое суток, а потом я резко пошел на поправку.
Врачи сказали, что я родился в рубашке, и разогнали по больнице очередную байку про второй день рождения, которую еще долго будут рассказывать другим пациентам. Не вижу в этом совпадении ни мистики, ни сверхъявственного провидения. Это то, ради чего мы все пришли в медицину. Качественно проделанная работа медперсонала привела к закономерному результату, которому способствовал мой возраст и отсутствие сопутствующих хронических заболеваний.
В любом случае я рад, что все закончилось. Можно сказать, отделался легким испугом. Могло быть хуже – это я тоже очень хорошо понимаю, но раз уж жизнь дала мне второй шанс, надо использовать его по полной, а не сидеть в четырёх стенах. Меня ждут пациенты, любимая работа и… пока всё.
В последний раз прохожу по больничному парку. Майский теплый ветер обдувает лицо, треплет отросшие волосы, пахнет весной, свободой и чем-то сладко-пряным. Взгляд фокусируется на цветущей черемухе. Задержавшись, вдыхаю дурманящий аромат. Очутиться бы сейчас в родительском саду. Яблони, вишни, сирень, ландыши… Красота невероятная, но в ближайшие планы поездка в Москву ну никак не вписывается. К тому же мать с отцом в Питере, обосновались в моей холостяцкой двушке и домой, судя по всему, не спешат. Да и что им там теперь делать? Бизнес накрылся медным тазом, никакой ясности на перспективу. Продавать за бесценок смысла нет. Послушал бы отцовского совета, тоже бы сейчас голову ломал, как быть и что делать.
Выйдя за ворота, я сразу замечаю Олега, от скуки нарезающего круги возле своего внедорожника. Я ему только час назад позвонил, а он уже тут. Подорвался, как настоящий друг, бросил все дела, со смены отпросился. Врачи, блин, с выпиской тянули до последнего. Видимо, сильно я их задолбал, раз они таким образом решили на мне отыграться. Можно было такси, конечно, но хотелось увидеть знакомое лицо. Родителям звонить не стал. Дома увидимся. Будет им приятный сюрприз после стольких недель волнений и ожиданий. К тому же чем меньше передвижений по городу, тем ниже вероятность подхватить вирус. Я до сих пор в некотором недоумении от действий Петра Ивановича, нашего главврача, допустившего мать на территорию больницы. Ей даже персональное помещение выделили в чистой зоне, а это вообще нонсенс и нарушение всех правил безопасности. Видимо, мама была очень убедительна и настойчива, раз главный пошел у нее на поводу. Когда хочет, она это умеет. Мне правда не совсем понятно, зачем мать Майю с собой таскала.
– Привет, давно ждешь? – подхожу к Олегу со спины. Он резко оборачивается и заключает меня в дружеские медвежьи объятия.
– Ну и напугал ты нас, Кравцов, – похлопав меня по спине, Богданов отступает, чтобы придирчиво оценить изменения. В глазах проскакивает сочувствие. – Херово выглядишь, – в лоб подытоживает Олег.
– Ну мы все не молодеем. Я же не с курорта вернулся, – отвечаю с непринужденной улыбкой. Подумаешь, скинул килограмм семь, пооброс слегка, чуток морщин добавилось. Дело поправимое. Войду в привычный режим и все наверстаю.
– Главное, живой, – заключает Олег, забирая у меня сумку с вещами. – Бл*ь, ощущение, что я тебя сто лет не видел.
– Мы вчера по скайпу созванивались, – ухмыльнувшись, напоминаю я. Пока он бросает ее в багажник, сажусь на пассажирское сиденье, по привычке тянусь за пачкой сигарет в пустой карман и с сожалением одергиваю руку. Черт, последней радости лишился. Как тут не впасть в депрессию? Утрирую, конечно. Я давно собирался бросить. Не врет молва: что ни делается, все к лучшему.
– Тебя домой или заскочим куда-нибудь? – сев за руль, бодро интересуется Олег.
– Куда, например? – нахмурившись, уточняю я. Бурно «отметить освобождение» мне тоже пока не светит. Алкоголь под большим запретом.
– К нам, – отвечает Богданов. – Я Маринке позвонил. Она на радостях что-то бомбическое готовит. Очень просила, чтобы я тебя в гости привез.
– Без обид, Олег, но не сегодня. Мне своим сначала надо на глаза показаться. Давайте в выходные соберемся.
– Заметано, – он ловит меня на слове, хитро улыбается и заводит машину. Что опять задумал, чертяка? – Макс приедет, – заметив мой косой взгляд, поясняет Богданов. – И Майку Марина позвала. Ты же не против?
– Нет, не против, – качнув головой, перевожу взгляд за окно, бегло наблюдая за быстро сменяющимся пейзажем.
