Он перешел к моим соскам и посасывал их с задумчивым видом, как человек, который мысленно составляет список десяти лучших сосков. Было трудно не рассмеяться. Некоторые люди вообще никогда не отключают свой аналитический мозг. Разумеется, в процессе работы этого не делаю и я, ибо ощущения клиента – на первом месте. Но у меня возникло чувство, что даже в момент, когда ему следовало бы наслаждаться собой, его удовольствие было не чем иным, как еще одним упражнением в области хорошего вкуса. Еще одна галочка в списке.
Мы закончили, когда он стоял, а я перегнулась через кресло. В последний момент он подался назад, и я оглянулась – к моему ужасу, он стаскивал презерватив. Но лишь для того, чтобы эякулировать на меня – а я очень люблю, когда такое случается. Его вздох прозвучал наполовину устало, наполовину облегченно.
– Подожди, постой так, – попросил он и принес салфетки из ванной (стерильной, как в отеле, с туалетными принадлежностями в тон), чтобы вытереть устроенный им беспорядок с моей спины, задницы и задней поверхности бедер. Кажется, он не заметил капелек, впитавшихся в ковер, а если и заметил – не обеспокоился. Несомненно, уборщица видит эту комнату чаще, чем он.
– У тебя отличные сиськи, – сказал он и мягко улыбнулся. Такси уже ожидало на улице, и он открыл дверь, чтобы выпустить меня. Грудь его виднелась из-под незастегнутой рубашки, и он выглядел в вечернем свете почти как юноша. – Не худей ни на грамм, они идеальны.
Знаток. Я кивнула и пообещала принять его совет к сведению. Прошло ровно три минуты между моментом, когда такси доставило меня домой, и моментом, когда я рухнула на подушку, по-прежнему в полном макияже, уже почти спящая.
Суббота, 3 сентября
Наконец-то проверила веб-сайт из дома. Похоже, менеджер сдержала слово и изменила мой профиль. В том смысле, что фото теперь настолько размыты, что едва можно догадаться, что это изображения человека, а не то что женщины. Я позвонила ей.
– Это просто безумие – ни один мужчина в здравом уме не станет заказывать пузырь цвета плоти! – заныла я.
– Милая, тебе следовало бы меня поблагодарить, – отрезала она. – Это же ты хотела анонимности.
– Анонимности для возможных коллег – да. Но не поддаваться идентификации как человеческое существо – нет.
Она вздохнула. Я слышала, как на заднем плане у нее жужжит другой телефон.
– Ладно, тогда внеси изменения сама. Отредактируй свои изначальные фото и вышли их обратно электронной почтой. У меня нет времени на вас, девочки, и на ваши жалобы.
Вторник, 6 сентября
– Он роскошный, он молод, и он тебе понравится, я просто это знаю, – пронзительно пропела она.
Не менеджер. Моя матушка.
Я закатила глаза и пристроила телефон между ухом и плечом, чтобы можно было закончить начатый педикюр.
– Он роскошный, он молод, и он тебе понравится, я просто это знаю, – пронзительно пропела она.
– Мам, ну пожалуйста! Ты в разводе… сколько там? Уже полминуты? Неужели это подходящий момент, чтобы бросаться очертя голову в новые отношения?
– Не опекай меня, – сказала она. – Кроме того, ни одна из нас не молодеет. Особенно ты.
Палочка апельсинового дерева зависла в воздухе.
– И что это должно значить?
– О, ничего, золотко. Право, ничего.
Мудрым на заметку: когда еврейская мамочка говорит «ничего», это уже определенно «что-то». В ту же тему: если она говорит, что это никак не связано с тобой, значит, связано, и совершенно точно.
– Ну конечно. Ничего.
Уф! Я совершила ошибку, решив, что поскольку уж моя сестра сбежала из дома, выскочила замуж и забеременела (не то чтобы именно в таком порядке: пусть у меня диплом только по изобразительному искусству, но вычитать я еще не разучилась), то на меня, старшую дочь, будут меньше давить, хотя бы пару лет. По крайней мере, пока мне не стукнет тридцатник. Не тут-то было. А что касается попыток донести до мамы идею о том, что, может быть – только может быть, – обручальное кольцо, и выводок детишек, и мамулечно-красотулечный йоголитический гардероб еще не являются надежными индикаторами персональных достижений, так об этом можно вообще забыть.
– Просто… было бы так приятно, если бы я могла кому-то сказать, что обе мои девочки удачно пристроены.
– А людям в аду хочется воды со льдом, – рявкнула я, яростно тыкая палочкой апельсинового дерева в свою кутикулу. Ой!
– Хотелось бы мне, чтобы ты была не так груба в этом вопросе, – проговорила мама. – Когда я разговариваю с твоей сестрой…
– Ага, я уверена, что, когда ты разговариваешь с ней, у вас там сплошное птичье щебетанье и политес, – перебила я. – Да почему бы и нет? Она приземлилась на все четыре лапы, и ей даже не пришлось пытаться что-то делать. Конечно, наверное, я бы тоже была бы более приятной, если бы могла позволить себе величавой павой плавать по загородному коттеджу, играя в дочки-матери… – Знаете, у меня было небольшое поползновение на этом и остановиться, но я его проигнорировала. – О, прости! На самом деле она и сама себе не может этого позволить, не правда ли? Какая там у нее сейчас зарплата? Что-то совершенно из головы вылетело. Ничего – или все-таки ноль?
Мама фыркнула. Боже, это искусство фырканья! Нетерпение, ярость, удушающая любовь. Она могла бы вложить в одно-единственное фырканье «Братьев Карамазовых». Целиком.
– Ну, по крайней мере, она довольна своей жизнью. И я довольна. А ты, дорогая? Ты довольна?
Четверг, 8 сентября
Если есть в английском языке фраза, вызывающая больший ужас, чем «пьянка на работе», то я ее еще не слышала.
Меня тревожит не перспектива увидеть тех, с кем я работаю, в состоянии опьянения. В конце концов, университет я как-то пережила. Скорее, дело в неписаных правилах совместного отдыха с коллегами: никогда не пей больше, чем остальные, притворяйся, что не замечаешь никого, кто пьет больше, чем остальные, и, ради всего святого, никогда не западай ни на кого из тех, с кем работаешь.
Никогда не пей больше, чем остальные, притворяйся, что не замечаешь никого, кто пьет больше, чем остальные, и, ради всего святого, никогда не западай ни на кого из тех, с кем работаешь.
– Тебе нравится настоящий эль? – спросил Джайлс.
– Нравится? Ну, когда я была студенткой, у нас было такое испытание, мы называли его «Пивной монстр», и я практически… – Умолкни сейчас же, этот мужчина – твой босс! Ему не нужно знать, насколько быстро ты способна прикончить десять пинт. – Э-э, да, я способна оценить хорошее пиво.
– Умница, – подмигнул он. – В конце концов, это и есть школьная вечеринка.
После очередных трех пинт я начала задумываться, не следует ли Джайлсу последовать собственным советам. На каждый круг пива, которым обносили всех, он выпивал по сидру, а то и по два. На каждый смешок, который возникал среди слегка поддатых участников, он заливался хохотом. И на самом деле он выглядел по-настоящему пьяным. Следовало бы вызвать такси, но он был нашим боссом – и кто осмелится?
Я еще кое-чему научилась в универе, кроме умения осушать пинту биттера меньше чем за шесть секунд, а именно: уметь вовремя остановиться. У всех неудавшихся вечеринок была одна общая черта: наступал момент, когда я могла перестать пить и отправиться домой, но не делала этого. Когда паб закрывается, ловить уже нечего или почти нечего. Более того, большинство народа, вероятно, даже не вспомнит, что ты ушла. Важно показать свое лицо. А вот лицо на полу? Уже не так важно.
И потом, кто-то же должен был сказать Джайлсу. Я стояла у женского туалета, поправляя ремешок туфли, когда он подошел сзади и положил лапищу на мое бедро. Может быть, задел, пробираясь в мужской сортир? Ах, нет! Это определенно был намекающий жест.
– Ты в порядке? – осведомилась я.
– Это как раз то, что я думаю? – спросил Джайлс, пальпируя верхнюю часть моих бедер.
