Паренек нервно поправил воротник куртки и поежился от холода. Где носит этого ублюдка? Копы сидят у них на хвосте, а этот идиот шляется где-то. Хрустнула ветка, и Чезаре вскинул голову, увидел оглядывающегося по сторонам Эрика и усмехнулся. Тоже зассал. Притом конкретно.
Чико вышел из-за надгробия, и Хэндли дернулся от страха. Чезаре расхохотался.
– Ну ты и урод. Ты б еще в могилу залез, придурок.
– Да ладно тебе. Надо живых боятся, а не мертвых. Ну что? Все уничтожил?
– Да. Стер все файлы. Надо драть оттуда ноги, Чико. Творится нездоровая херня. Понимаешь? Нездоровая! Вначале я думал это совпадения… думал. Чико, если кто-то узнает, а? Если!
– Заткнись, мать твою! Никто не узнает. Мы были всегда в масках. Все анонимно. Они нас не видели.
– Но Вера, – Эрик болезненно поморщился, – я не хотел, Чико.
– Я знаю. Она сама влезла туда. Это не твоя вина. Просто уходим. Мы не настолько увязли, чтоб нельзя было соскочить, и прекрати панику, – хотя Чико блефовал. Они да, увязли, да так крепко, что теперь только рубить веревку на шее. Осторожно не получится.
– Прекратить панику? После того как…
– Заткнись! – зарычал Чико. – Не разводи сопли. Никто не узнает. Никто нас не видел в лицо.
– Но мы!
– Не только мы.
– Я не думал, что их всех…
– Я тоже не думал. Все, кончаем с этим дерьмом, и никто ничего не узнает. Не заходи на сайт, не отвечай на письма ЕМУ. Нас нет и никогда не было. Какое-то время не будем встречаться пока все не уляжется. Понял. Не ссы.
– Если отец узнает – он убьет меня, Чико!
– А Данте мне отрежет яйца, так что мы в равном положении. Давай, утри сопли. Будем на связи. Пиши мне на другой аккаунт. Тот я удалил.
– Мы им денег должны, чтобы выйти, – заныл Эрик, – отец не даст. Как я соскочу? Они найдут нас.
Чико спрятал руки в карманы куртки и посмотрел на друга бледного и противного в своей унизительной трусости.
– Хватит ныть! Я найду бабки, понял? Больше не отвечай ему Смени номер. Скажи отцу, украли сотовый и пусть купит новую симку.
– Он мне не поверит, Чико! А если они узнают? Если что-то найдут. Если…
Эрик безумным взглядом посмотрел на друга и в его светлых глазах застыла паника.
– Бл**, Эрик, достал! Когда ты их трахал, то об этом не думал… Когда вместе со всеми дрочил на них и кончал. Если… если. Не если! Все! Давай. Вали домой. Пересиди и не высовывайся. Я найду деньги.
Он найдет. Есть некоторые сбережения, но для этого нужно съездить в одно место и кое с кем поговорить. Если получится вообще вытянуть из нее хоть одно внятное слово. С матерью. Когда-то она говорила, что может не зависеть от Данте и от гребаного завещания деда, что у нее есть свои сбережения, которые она копила за годы жизни с Марини, опасаясь, что тот рано или поздно выкинет ее на улицу.
Глава 14
Я грела руки о свою любимую кружку с Микки Маусом, наполненную крепким черным чаем, и читала распечатанный психологический портрет убийцы. Как ни странно, меня это отвлекало. Я погружалась в работу довольно новую для меня.
«Ему скорее всего от тридцати пяти до пятидесяти пяти лет. Интеллектуальный уровень этого типа может достигать ста сорока пяти пунктов IQ. То есть, если верить ученым – он скорей всего гений.
Он очень хорошо контролирует себя, невероятно выдержан, он очень педантичен. Следит за своим внешним видом, за жильем и машиной, у него, наверняка аккуратно подстрижены ногти, идеально выглажена рубашка, и на ней нет не то, что пятнышка – нет морщинки. Социопат, но вряд ли об этом догадываются окружающие. Он ловко это скрывает. Может быть очень обаятелен, производить благоприятное впечатление на собеседников, знакомых, сослуживцев, вызывать к себе уважение. Обычно окружающие такого серийного убийцу люди сильно удивляются, узнав о том, что этот человек совершал преступления. Он имеет нормальные отношения с противоположным полом, нередко характеризуется друзьями и знакомыми как хороший семьянин и отец, любящий животных и даже религиозный. Персонализирует жертву, предпочитает действовать с помощью хитрости, а не насилия. Имеет определенный образ жертвы, особенность во внешности, в одежде. Он заранее планирует преступление, продумывает все детали, такие, как место убийства, орудие убийства, действия, с помощью которых может скрыть улики и так далее. Часто связывает жертву, угрожая, покоряет ее себе. Убивает не сразу, сначала воплощает в жизнь все свои садистские и сексуальные фантазии, причем жертва может умереть во время пыток. Предпринимает меры по устранению улик, которые могут изобличать его в совершении преступления. Способен даже придать телу определенную позу, как некий знак, если он захочет что-либо сказать этим убийством. Может возвращаться на место убийства. Может вступать в контакты с полицией, сотрудничать. На допросах сосредоточен, продумывает линию защиты. Может испытывать искреннее уважение к компетентному и умному следователю, нередко “играть” с ним. Совершенствуется в течение всего периода совершения убийств, становясь все менее доступным для поимки».
Я смотрела на напечатанный текст и внутренне не понимала – я дала такую характеристику, потому что пытаюсь выгородить Марини, или я действительно так думаю? Но нет… все же, рассматривая жуткие фото, читая ход расследования и пометки Алекса, я приходила к тому, что не могу ошибаться. Или ошибаюсь?
Это ведь может быть игрой, и я исхожу из статистики. Из опыта даже не работы, а учебы. Я не понимала себя. Мне хочется обвинить Данте? Или наоборот, я желаю, чтобы он был непричастен к этим убийствам?
Выдохнула и затушила сигарету в пепельнице. Похмелье сняло как рукой. Я не могла себе места с утра найти. Я все время вспоминала, как Данте вышел из того коридора после меня. Ведь он мог убить ее там в туалете? Мог. Такой, как он, способен на все.
Данте – хищник, он выбирает жертву, наверняка следит за ней, охотится, испытывает наслаждение от мучений. Испытывает ли? О да! Несомненно! Если он и есть убийца. Впрочем, я не сомневалась, что Марини кайфует от любой причиняемой им боли, даже если он и не причастен к преступлениям. То, что он сотворил со мной в этом клубе, заставляло дрожать и вздрагивать от одной мысли об этом, краснеть, задыхаться, сводить ноги вместе. Я никогда в жизни не чувствовала подобного возбуждения. Создавалось впечатление, словно я попала под гипноз, его влияние. Он ловко манипулировал мной с первой же встречи. Данте вел меня к тем эмоциям, которые я сейчас испытывала, но я ни за что не отказалась бы ни от одной из них.
Марини, словно воплощение того, чего я бы никогда в жизни себе не позволила. Я знала, что он за тип. С первой секунды, как увидела его. Такие, как он, уничтожают, ломают, выжигают, калечат… нет, не физически. Изнутри. Превращают женщину в тряпку, в жалкое подобие, рабыню, тень его самого, готовую ползать на коленях и унизительно молить о ласке. Я уверена, что победителей в его игре никогда не бывает, кроме него самого, естественно. Он трахает вам мозги, имеет их изощренно и болезненно. Выкручивает вашу волю, гордость, самолюбие наизнанку. Меня это пугало. Я всегда боялась зависимости. Да, именно зависимости, когда без присутствия человека в твоей жизни тебя ломает, и ты просто погибаешь, бьешься в ежедневной агонии боли и просто мечтаешь о смерти. Самое страшное, что моя ломка уже начиналась. Она подкрадывалась издалека. Пока только легкая, едва ощутимая. Я ждала его звонка… Ведь он должен позвонить после того что было… Или нет? Или игра закончилась, так и не начавшись, и я больше не интересна? От этого становилось очень пусто внутри. А вот и разочарование.
Вспомнилось умное изречение: «Чем меньше очаровываешься, тем меньше разочаровываешься».
Еще раз бросила взгляд на монитор ноутбука и проверила почту. Ничего. Ни одного письма. Словно все вымерли, набрала уже в который раз номер Ли, но та снова не отвечала. Я почувствовала легкую тревогу. Так надолго она никогда не пропадала. Конечно, отпуск и все дела, но чтоб не отвечать и даже не писать. Я зашла на ее страничку в фейсбуке. Последний раз она была там до вечеринки у Данте. Позвонила ее начальнику, но тот отмахнулся от меня, сказал, что Ли в отпуске и раньше восемнадцатого октября этот ублюдок бить тревогу не будет.
