Глава 14
Разделяем вдохи и выдохи, один из одним, как он медленно проникает в меня. Хочу знать, кто нанес раны, превратившиеся в шрамы. Хочу знать, почему в глазах его столько тумана. Видит ли он меня?
— Каин, — тянется мой голос рассеянно. — Альфа.
Глухой рык пробирается наружу прямо из его горла. Когда он выдыхает его в меня, то твердая плоть, раскаляющаяся уже внутри моего тела, достигает предела и в протесте будто бы начинает разбухать еще больше.
Не сразу осознаю, что теперь сдавливаю его нависающую голову еще сильнее.
Пружиной свободы спазм пробирается по моему телу к верху, и я срываюсь стоном — словно с разбегу прыгнула в теплые бурлящие воды, спасаясь от холода.
Кожа переживает шок, как и ее изнанка, а Каин цепляет мою губу зубами, а потом и вовсе проникает в мой рот.
Он заходится беспорядочными рывками, намереваясь самого себя обогнать, а я вся собралась напряжением вокруг его ласкового, но настойчивого языка.
От переизбытка волнующей слюны и давления изнутри, я закрываю глаза…
… а узел враз расталкивает стенки моего влагалища для своего господства и взрывается.
Экстаз накатывает мелкими волнами прибоя.
Я ошеломленно впиваюсь ладонями в напрягшиеся руки Альфы, нависающим надо мной.
Узел изливается, мгновение за мгновением ударяя семенем, я чувствую… чувствую крошечное изменение даже в объеме. Потому что каждый выброс порождает волну удовольствия, и они накапливаются и накапливаются, и обрушиваются беспрестанно, и вынырнуть из захватывающего ощущения невозможно.
— Альфа, — от потрясения собственный голос не узнаю. — Каин. Оно… Оно…
Не могу продолжать, но не только потому что теряюсь в стонах, а потому что слов таких не придумано, чтобы объяснить.
Всплески ясности в сознании дарят обрывки каких-то картин. Вроде как Каин мнет мою щеку губами, а затем лижет мне шею. Вроде как я погнула ногти об его напряженное тело. Вроде как горячая пятерня суматохой дергает мою грудь, а потом всю в себя ее вбирает, и я тут же теряю ясность на этом моменте.
— Яна, — его голос дрожью пропитан, и это включает во мне что-то сумасшедше паническое, — Яна, что… Кровь. Я чую кровь. Твою. Я чую. Яна.
Хаос его дыхания обрушивается на меня столь стремительно, что у меня едва ли не вздрагивают легкие.
Я их чувствую. Легкие.
— Альфа, — пытаюсь достучаться до него сквозь кокон блаженства. Так хорошо, но вот с ним… что-то не так. С моим Альфой. — Каин. Всего лишь… всего лишь плевра, наверно. Бывает в первый раз. Или не бывает. Нормально.
Что-то похожее на крик издает мое тело, когда он стискивает всю меня, словно выдавить всю наружу хочет, но точно не знаю… потому что узел все еще бьется короткими рывками, он заливает меня, мой Альфа дает мне так много…
— Яна! Ты… Ты! Кровь. Кровь. Твоя.
Он повторяет это слишком много раз. Впадает в столь невменяемое состояние, что я выныриваю на поверхность… где слишком много слов и недостаточно моего Альфы внутри меня.
Назойливо недостаточно, и мне так надо вернуться обратно…
— Каин, посмотри на меня, — лепечу, — со мной же все в порядке. Все чудесно. Ну посмотри.
Он видит не совсем ясно. Ищет меня будто бы носом. Пальцы железом закаляют мои предплечья, хватка ужесточается. Мой Альфа волнуется. Мой Альфа раздосадован.
— Посмотри на меня, — чем-то властным взываю, хотя звучу даже нежно. — Все чудесно. Эта кровь… неважно. Держи мои руку.
И он, наконец-то, встречает мои ладони своими. Мне даже удается притянуть его к себе и удовлетворенно вздохнуть. Альфа пахнет чуть спокойнее сейчас. Я его смягчу. Нельзя, нельзя переживать такое.
— Все чудесно.
— Нет, — вымучивает он, а потом хрипом стонет, и головой упирается в мою шею. — Нет, провиденье, я… я сделал это.
Обнимаю его, всем-всем, но этого недостаточно и Альфа слишком широкий. Делаю вторую и третью попытку, и упрямый Альфа сдается!
— Невозможно быть крабиком, — объясняю я. — Если бы я была крабом, то всеми бы руками тебя обняла.
— Омега, — его голос льется ливнем, — где кровь, где она. Где, где.
— Тихо, Альфа, — немного сержусь я. — С нами все хорошо. И с тобой, и со мной. Еще минуту, пожалуйста.
Коже на шее становится на миг больно, а потом запредельно хорошо и волнительно, и я глажу его волосы на затылке, потому что он упоительно тычется как раз туда, в мою шею, в петле транса, в петле собственных инстинктов.
… и почему это нельзя нам целоваться?
Какое-то странное табу.
Мы с Каином целуемся, и не хотеть повторения невозможно.
Кто это придумал, что Альфам и Омегам не стоит целоваться!
Узел спадает достаточно, чтобы Каин мог выйти из меня. Остаточные волны сенсорного счастья все еще дразнят влагу моей кожи, но теперь будто сожалеющим холодком.
Но Каин не выходит из меня так, как я ожидаю. Он практически сползает с ужасающе потной поверхности моего тела, и от беспокойства я даже на локтях привстаю. О, оказывается, дерево стола подо мной все это время было таким неудобным.
— Каин? — таким слабым голосом завожу, что сама себя хватаю за горло, чтобы проверить.
Может, кто-то украл мой голос, пока я в реальность блаженства укуталась.
Слегка толкнув края столешницы, он наконец-то выпрямляется и отходит в сторону совсем немного. Эрекции вовсе не опала, и его покачивающийся член… оказывается прямо запредельно внушительным.
Невольно сглатываю, потому что это так странно и запутано, что я этого не отметила, когда он… ну когда он во мне энергичными толчками электричества на полгорода намотал.
