— Ты… Кровь твоя пролилась, потому что ты — девственницей была? Совсем непокрытой! — орет он вдруг так, что у меня по спине будто эхо камнем прокатывается. — Отвечай же!
— Каин, — запинаюсь я. — Я сказала тебе. Ты сам спросил… Был ли Альфа… у меня? — глажу собственные бедра, чтобы руки куда-то деть. — Я-я сказала, что нет. Не было. Т-ты забыл?
— Альфа! Альфа! Вот что я спросил. Как тебе пришло в голову не сказать мне! Мне!
В разбивающем меня вдребезги шоке смотрю в него. В его серых глазах застыли слезы ярости и беспомощности. Поверхность его штормовых глаз будто оказалась туманным зеркалом. И теперь оно разбилось.
Я срываюсь со стола, он прихватывает и приподнимает меня на автомате, следуя инстинкту.
— Альфа. Каин! Я… Извини меня. Я не знала, что это надо сказать. Пожалуйста! Ты же видишь… Я не поняла, что надо.
Грудина его вздымается мне прямо в лицо.
Откуда-то во мне берет верх над всем остальным незнакомый навык: и я надавливаю на массивные одеревеневшие руки, и смотрю на Каина запрокинутым лицом, и он подхватывает меня выше, и теперь я на потемневшее лицо с раздутыми чернью венами смотрю сверху.
Разглаживаю вены, как в маниакальном припадке. Разглаживаю и разглаживаю, и они кажется слушаются мою настойчивую ласку. Пятками в воздухе чувствую холод, а тут — между нашими лицами и нашими сердцами, вниз по косой — очень тепло.
— Все хорошо, Каин, — шепчу как заведенная. Волосы кое-где волной застилают глаза. — Все хорошо, чудесно. Ничего не случилось плохого.
— Все хорошо? — переспрашивает он, будто язык только выучил.
— Как… будет Альфа на том языке? — быстро спрашиваю, а вены под моими пальцами, слава провиденью, холодеют. — На языке старого света. Твоего.
— Это не мой свет, — почти по слогам произносит он. — Тот язык старше континента.
— Хорошо, — киваю и киваю. — Как будет Альфа… по-старому?
— Рапид, — выговаривает он медленно. — По-старому будет Рапид. Но называй меня просто Каин.
— // —
Он относит меня на диван по моей просьбе. Я отлепляюсь от его грудины, оказавшись на подушках, чтобы найти воды. На нижней полке примыкающего стола виднеется поднос и я тянусь туда рукой, но Каин опережает меня и весь поднос перед нами ставит.
Его движения медленнее обычного, но лишены былой вышколенности. Словно тело зависло и в промежуточном состоянии, и в размышлениях, и не все части адаптировались к изменениям в других частях.
От воды отказывается. Я жадно поглощаю половину бутылки.
— Омегам нужно пить много жидкости, — произносит он бесцветно. Изломанная мястистостью, линия его профиля приобрела почти невидимую тень, как будто его тело обзавелось полупрозрачной оболочкой, или дополнительной атмосферой, как у планеты.
Это настолько захватывающее зрелище, что я утопаю в минутах наблюдения, и потом он замечает мое зависшее состояние.
Но его уносит куда-то не туда.
— Это я не удостоверился, есть ли вода у тебя сейчас. Сегодня. Тебе нужно было выпить больше после ослабленности. Из-за того, что ты пострадала после отдачи моего приказа. Из-за меня.
Слова жестким хлыстом наполняют пространство.
Не могу глаз от него отвести.
— Но все хорошо, Каин, — тихо отзываюсь. — Я постоянно забываю пить достаточно.
Он поворачивает голову и внимательно смотрит мне в лицо. Потом осматривает мое обнаженное тело, а я тушуюсь, но взгляд к моим глазам возвращается.
— Я не продам научный отдел, — жестко произносит он. — Я и не собирался. Компания останется как есть.
Теперь он кисть мою вылавливает, и к метке припадает губами. Мой позвоночник твердь на мгновение теряет, так осторожно он лобзает губами крошечные шрамы.
— Я подумал сначала, это из-за метки. А потом запах раскрылся. Я… не способен причинить тебе боль, ты понимаешь? Все эти… эти ошибки, что накопились, они из-за того, что я не хотел, я не хотел ни мгновения боли для тебя.
— Альфы не могут истинным Омегам боль приносить, — киваю я. — Это я знаю.
— Нет, ты не понимаешь, — почти беззвучно повторяет он через некоторое время. И отворачивается.
Я осматриваю кабинет, по размеру больше зал для приемов напоминающий, в поисках своей одежды или чего-то подходящего, чтобы прикрыться.
Собираюсь спросить его, а когда поворачиваюсь, со мной рядом сидит волк.
Волк-человек. Лапы как руки. И ноги как ноги-лапы. Почти как оборотень.
Крик беззвучием умирает у меня во гортани, поглощенный невесть откуда всплывшим жарким шаром у солнечного сплетения, потому что волк внимательно смотрит на меня.
Роскошная серая шерсть отливает синевой на кончиках, спутываясь совсем немного там, где выдавливаются из кожи неровности вздутых мышц.
И волк смотрит на меня серыми глазами, и где-то между редкими взмахами ресниц можно узнать самого Каина в очах штормовых и беспокойных.
Сидит в такой же позе, как и… Рапид сидел.
И он открывает пасть, неуверенно, бдуто не верит, что сможет ее распахнуть.
— Доевочвкои.
И лапа шерстю скользит по массивной ноге, пробуя двигаться свободно, поднимаясь и… приближаясь ко мне.
— Майои.
Страх должен меня в угол дивана вдавить, и криком наконец-то вырваться наружу, но я не могу пошевелиться. И голоса тоже больше не знаю, будто все усилия ушли на то, чтобы разгадать его слова.
Слова волка.
С липким ужасом наблюдаю как лапа дотягивается до моего колена.
И когда могу разглядеть желтую потускневшую гладь когтей, лапа обращается человеческой.
