– Гребаные ребусы.
После похмелья дико болела голова, отдавала пульсацией в затылке. Да, вчера он напился как свинья, до полной отключки. Мог бы – напился бы до комы. Потому что лишь вчера Алекс понял, что это конец. Ни тогда, когда она его выставила с вещами, ни тогда, когда посылала и мягко, и грубо, а именно вчера. Он увидел в ее глазах нечто такое, чего не было раньше – он увидел в них дружеское участие. Не ненависть, не раздражение, а именно полное безразличие. Отсутствие всякого интереса к нему, ожидание, что он уйдет. А еще опытным взглядом копа он отмечал, что в ней произошли перемены… он нюхом чуял другого мужчину. За версту.
Это даже не ревность, это полный проигрыш и осознание, что Кэт не вернется к нему никогда. Борьба окончена, и он проиграл.
Дверь кабинета приоткрылась и показалась кудрявая голова Ферни.
– Разгадываешь?
– Да, – Алекс откинулся на спинку кресла, – разгадываю.
– Мы получили списки за три последних месяца.
– Сколько?
– Всего шесть человек.
Ферни зашел в кабинет и придвинул стул к столу.
– Как думаешь, что это за слово?
– Не знаю, мать его! Не знаю. Я не учил гребаный итальянский. Этих треклятых букв может быть пятнадцать, десять. Да сколько угодно. Это может быть не одно слово, а предложение. И кто знает, каким образом он пришлет нам следующую букву и когда.
– Что с книгами? Когда будут у нас?
– Уже в дороге. Срочная доставка.
– Стеф пусть сразу несет ко мне.
– Думаешь, мы найдем ответы в книгах?
Алекс достал сигарету и с раздражением швырнул пустой пластиковый стакан в урну.
– Не знаю. Какая-то заумная дрянь, интересующая долбаных маньяков.
Ферни рассмеялся и подался вперед, опираясь руками о столешницу.
– Божественная комедия? Ну почему? Очень интересное произведение. Можно пофилосовствовать, разобраться во всех кругах Ада. Классика всех времен и народов.
– Ты читал? – Алекс снова посмотрел на буквы и поменял их местами, постукивая пинцетом по столу.
– Когда-то давно увлекался сатанизмом, роком и литературой соответствующей тематики. Попалась и данная книга.
– Именно тогда ты нашлепал пирсинг на теле и свои татуировки с черепами?
Ферни приподнял рукав водолазки. От запястья до локтя тянулась татуировка змеи, обвивающая три черепа, повторяющая замысловатые петли на руке.
– Ты про это? Да. Именно тогда. Кстати, помогало, когда я был желторотым новобранцем, меня швыряли из одного дерьма в другое и называли агентом под прикрытием.
– И сколько этих кругов? – Алекс поднес букву к глазам и поджал губы.
– Данте Алигьери утверждает, что десять.
Заславский вдруг резко подался вперед.
– Кто считает?
– Автор. Данте Алигьери.
– Меня преследует это проклятое имя.
Положил букву на столешницу и затянулся сигаретой.
– У Кэт кто-то появился.
– Поэтому ты вчера надрался, как свинья?
Алекс усмехнулся и нервно поправил волосы.
– Что там с Марини? Есть что-нибудь?
– Пока ничего. Мы пробили его передвижения за последнее время.
Ферни сложил руки на груди и отвел взгляд.
– Почему я не видел отчет? Ты выслал его мне? Когда вы проверили?
– Вчера вечером вели за ним наблюдение. Ничего особенного, Ал. Все в его стиле. Нам не на чем строить обвинение и задерживать его для допроса.
– Перешли мне отчет, Ферни. Может, я найду за что зацепиться. Я чувствую, что у него рыло в пушку. Интуитивно чувствую. Что там с незаконным ношением оружия или его закрытым клубом? После обыска есть что-то?
– Все чисто. Все документы и разрешения в порядке. К нему даже пожарные не докопаются и налоговая. Все идеально. Разве что натравить на него полицию нравов.
Ферни расхохотался, а Алекс нахмурился.
– Надо будет – натравлю. Нужна зацепка.
На стуле затарахтела рация.
– Перекресток пятой и шестой авеню. Заброшенная стройка. Труп женщины подвешен над потолком.
Копы переглянулись, и Ферни быстро откатил рукав на место.
– Твою мать!
– Поехали. Наш район.
– Они плодятся методом деления, эти уроды? Алекс подхватил куртку и выскочил из кабинета. Фернандес за ним.
Заславский вышел из машины, поправляя воротник куртки и поеживаясь от холода.
Почему места преступления так похожи? Всегда вызывают одинаковые эмоции. Щемящее чувство какой-то давящей тоски и депрессии. Он привык, но эмоции повторялись, как дежавю, каждый раз. Скручивание желудка перед тем, как он увидит жертву. Ожидание очередного лика смерти. Опергруппа уже окружила участок, оттесняя репортеров. В свете фонарей поблескивала желтая лента с черными полосками и надписью «вход воспрещен».
– Что у нас здесь? – спросил Заславский, доставая пачку сигарет.
Из недостроенного здания, пошатываясь, вышел один из полицейских, его вдруг скрутило пополам и вырвало на мокрый, блестящий асфальт. Алекс вспомнил свое первое дело… тогда его беспощадно рвало в туалете гостиницы, где они обнаружили зарезанного постояльца. После этого он видел вещи намного страшнее того преступления, но первый труп никто не забывает и свои эмоции тоже.
– Не для слабонервных, да? – Ферни поднырнул под ленту, догоняя Алекса и затягиваясь сигаретой.
– Эксперты здесь? – спросил Заславский.
– Будут с минуты на минуту.
– Что с трупом? Все так плохо?
– Просто дрянь, Алекс! Извращенная дрянь в стиле «Молчания ягнят». Идем. Сам увидишь.
Заславский направился к зданию, отшвырнул окурок щелчком покрасневших от холода пальцев. Внутри валялись пустые картонные коробки, пластиковые ящики, битые бутылки и куча всякого хлама. Не иначе, как пристанище бомжей или наркоманов. Они прошли вглубь здания, освещая путь фонариками. Мимо пробежало несколько крыс, попискивая и издавая противный скрежет по картонным ящикам. Отовсюду доносилось завывание в трубах и пустых комнатах недостроенной больницы.
– Осторожно, Заславский, тут крови, как на скотобойне. Свети наверх.
Заславский поднял фонарь.
– Бл**ь! Твою ж мать!
Вырвалось по-русски. Тело женщины висело на двух ржавых крюках, торчащих из арматуры. Их заостренные концы выступали из глазниц жертвы, кровь залила ее лицо и, стекая ручейками, обвивалась вокруг ног и капала на пол. Тело раскачивалось на ветру, как тряпичная кукла. Растрепанные длинные черные волосы то окутывали тело как саван, то снова развевались, взметнувшись к потолку. Поза трупа была неестественной – руки и ноги зафиксированы, как у Венеры на пресловутой картине. Скорее всего, леской или прозрачными нитками. Тело полностью обнажено и покрыто рваными ранами и порезами. Заславский несколько минут рассматривал труп.
– Проверили местность? Что-то нашли? – спросил он, продолжая осмотр. Постепенно внутренне успокаиваясь, усмиряя содержимое желудка и собственные нервы.
– Нашли ее вещи и документы.
– Значит, не бомжиха, – Алекс повернулся к Эштону – начальнику опергруппы, – что думаешь?
– Не знаю. Думаю, что когда ее там подвесили, она была еще жива. Видишь, сколько кровищи? Сукин сын притащил ее волоком, связанную. От стоянки ведет след прямо сюда. Потом он аккуратно раздел ее, там, у стены. Там же, видимо, ваял свое произведение искусства. Укладывал в позу, связывал руки и ноги. Но подвесить так высоко? Сопротивляющуюся, живую?
Заславский подошел к стене и посветил на нее фонарем. Потом на бетонный пол и снова на потолок. Прищурился, ощупал стену и выступы на ней, опустил фонарь и посмотрел на Эштона:
– Он к этому готовился. Там наверху балка. Он мог поднять жертву с помощью веревки до нужной высоты. Потом залез по выступам на стене и сам по этой балке подобрался к ней. Насадил на крюки, отвязал веревку и тем же способом спустился.
– Долбаный альпинист.
– Возможно, как раз имел специальное оснащение и физическую подготовку. В любом случае, он силен.
К ним подбежал молодой офицер:
– Проверили по докам – они принадлежат некой Анне Лизе Грассо.