Глава 53. Золото доверия
Тарелочка, которую я выбрала, требовала трёхнедельной реставрации - это чуть больше, чем мне осталось учиться, но вполне достаточно для того, чтобы проникнуться духом кинцуги.
Мастер душой принимает все изъяны предмета - поломки и трещины теперь становятся историей, которая делает его более ценным. Их не забывают, о них не умалчивают и не заметают под ковёр. С их появлением начинается новая жизнь чашки или тарелки, и если реставрация проведена правильно, то эта жизнь будет долгой.
Сначала нужно убрать сколы на месте разлома и заполнить пустоты - не золотом, а обычной глиной или древесной стружкой - и оставить застывать. После усушки снова заполнить и снова оставить. Так повторять, пока не получится идеально гладкий шов.
Так и мы с Тимом словами, как алмазным надфилем, убирали острые сколы обид, заполняли пустоты недопониманий искренними признаниями, раскаянием и пониманием. Уходили думать и снова возвращались говорить, потому что в пустотах пропало то, что никогда не вернуть, и должно пройти время, прежде чем они заполнятся чем-то новым. Иногда годы.
По истечении срока, когда появляется крепкий, гладкий шов, его с помощью шелковой ваты невесомыми прикосновениями покрывают тончайшим слоем золотой пудры, превращая реставрированный предмет в произведение искусства.
Швы на нашей с мужем чашке мы покрываем кое-чем более драгоценным, чем золото, - доверием. И да, никто не даст стопроцентной гарантии, что в один чёрный день она не развалится, но если вместе беречь, если помнить, чего стоил каждый шов, то чашка будет служить и служить.
Приземляясь в родном городе, я думала: сомнения - хорошая штука. Просто потому, что когда ты сделал выбор, можно послать их ко всем чертям, но обязательно с благодарностью за то, что помогли разобраться в себе.
После первого визита к Лео я набралась смелости, позвонила Тиму и вывернула всю душу без остатка, наблюдая, как меняется его выражение лица. В крайней степени напряжённый в начале разговора он то хмурил брови, то удивлённо их вскидывал. Не знаю, чего Тим ждал, но когда сказала, что нам надо поговорить, обречённо прикрыл глаза и несколько раз кивнул.
То, что казалось невозможным, сейчас я делала с лёгкостью - мне будто стало жизненно необходимым ему рассказать про все страхи и неуверенность, про отчаяние и чувство потери, про Томочку, и про Алёну с Совой, про то, что до одури боюсь будущего, но готова бороться за него, если это нужно не только мне. Хотя слово “если“ уже было условным.
Он не перебивал, пока я, всхлипывая, сбивчиво тараторила. Лишь всё чаще поднимал взгляд, а потом так и остался, открываясь уже внутренне, впуская меня глубоко в душу. В тот момент это был не мой невозмутимый, железобетонный и пуленепробиваемый муж, а уязвимый человек, который постоянно сжимал в замок беспокойные ладони, словно им не хватало чего-то. Или кого-то. Меня. Да, мой хороший, я бы тоже хотела к тебе в руки, прижаться сердцем к сердцу и не отлипать.
У нас больше нет брони друг от друга, только одна общая на двоих.
- Господи, маленький, никогда не молчи больше, слышишь? - сказал он по окончании моего монолога. - Ты так закрывалась последнее время, думал, что всё… нас больше не будет.
- Будет, - улыбаюсь я сквозь потоки слёз.
- Не прощай мне измену, Сим-Сим. Помни. И знай, что этого больше не повторится. Обещаю тебе.
Верю.
Сообщаю таксисту два адреса. Нам придётся сделать значительный крюк, но дело того стоит. Тим думает, что только он умеет преподносить сюрпризы. Что ж, Сима хорошая ученица.
Записываю ему видео о том, что благополучно приземлилась и задержусь, хотя соскучилась страшно. В квартиру заезжать не буду, рвану на стройку сразу, как управлюсь, прямо с чемоданом.
Через два часа с лишним выгружаемся с Геной у наших ворот. Аккуратно придерживая худи в районе живота, прикладываю к сенсору деревце. Ладони влажные, сердце выпрыгивает, просто не верится, что сейчас встретимся. Нарочно не сказала, что уже подъехала, хочется отдышаться, перевести дух, собраться, подготовиться к встрече... Но где там.
Оглядываюсь и улыбаюсь, как дурочка. Тим широкими шагами сокращает расстояние между нами и когда остаётся совсем немного, озадаченно тормозит, неправильно понимая мою руку на увеличившемся животе, который к тому же начинает ворочаться и тонко попискивать.
Ну что ты, мелочь, нас палишь! Хотела ж сюрприз. Тяну язычок молнии вниз, полы худи разъезжаются, и в проёме появляется малюсенькая мохнатая попа с дрожащим хвостиком-пупочкой и две короткие лапки, продолжающие перебирать, даже находясь в воздухе.
Ровные брови Тима изумлённо ползут вверх и там задерживаются, на губах мальчишеская улыбка. Забирает у меня тёплое тельце девочки французского бульдога и интересуется, подняв возмущённо пищащую барышню на уровень глаз:
- Это кто?
- Это Белка.
- Белка? - бровям выше уже не подняться, но вижу, что очень хотят.
Да, Белка, хоть и полностью чёрная с белой звездой на грудке. В паспорте у неё, конечно, написано вычурное Изабелаа Тиффани Эль Навад, только смотришь на эти ушки, просвечивающиеся розовым, и чёрные глазки-пуговки над любопытным носом и думаешь, ну какая же ты Изабелла? Белка и есть. Три недели я переписывалась с заводчиками, следила как растет Белка, и предвкушала этот момент.
- Привет, Белка, - здоровается с ней Тим, пальцем поглаживая между ушами, - и здравствуй Сим-Сим.
Отпускает любознательную собаню на газон, сгребает меня в объятия и замирает, поглаживая носом висок.
Несколько легких поцелуев, куда придется, и сиплый шепот в макушку:
- Наконец-то дождался.
