— Как ты думаешь, Джордж узнает… ну, о Малкольме?
Алексис очень переживала, и Эдвина, видя это, сказала:
— Может, и нет, если ты будешь осторожна и Фанни с Тедди не проговорятся.
— А если проговорятся не они, а кто-нибудь другой?
— А что, ты думаешь, он сделает? — спросила Эдвина, в первый раз обращаясь к ней как к взрослой. — Ведь беда случилась с тобой. Надеюсь, ты сможешь справиться с ней. Ты нелегкой ценой приобретаешь жизненный опыт. И что ты извлечешь из этих уроков, касается только тебя. Остальное — ерунда.
Алексис с облегчением улыбнулась и поцеловала ее.
— Спасибо, что вытащила меня. Но Эдвина тоже получила хороший жизненный урок и многому научилась за это время.
— Пожалуйста, всегда готова. Она улыбнулась, откинулась в шезлонге и закрыла глаза, потом быстро поправила себя:
— Нет, я сказала не то. Пусть такое больше не повторится.
— Обещаю, — засмеялась Алексис. Они почти все время проводили в каюте, читали, играли в карты, спали, болтали, обсуждали планы на будущее. Алексис заявила, что серьезно думает о работе в кино, Эдвина советовала ей подождать хотя бы до восемнадцати и все как следует обдумать. Алексис согласилась. После общения с Малкольмом она боялась наткнуться на мужчину такого же сорта и теперь хотела, чтобы рядом всегда была Эдвина.
Хотелось надеяться, что в следующий раз все сложится иначе, но Алексис не была в этом особенно уверена и даже говорила, что завидует Фанни, которой ничего не нужно, кроме дома и детей, и что самое интересное занятие для нее — приготовление вкусного обеда.
— Большие устремления не для каждого — только для очень немногих, — сказала Эдвина.
И вот они приплыли в Нью-Йорк. Тяжелые воспоминания живучи, и Эдвина с Алексис понимали, что пройдет время, прежде чем жизнь вернется в прежнюю колею. Эдвина сильно тосковала по Патрику. Он прислал ей цветы на пароход, в них лежала записка: «Я люблю тебя. П.».
В нью-йоркском отеле ее тоже ждали цветы, на карточке надпись: «Je t aime… Adieu» [2] . Эдвина посмотрела на них, коснулась браслета на руке, потом положила записку в бумажник.
Они провели в Нью-Йорке лишь одну ночь, позвонили Фанни и Тедди, узнали, что два раза звонил Джордж и Фанни оба раза простодушно отвечала, что Алексис нет дома, а у Эдвины страшно болит горло. Сэм Горовиц также звонил и услышал в ответ то же самое. Дети очень переживали за Алексис и были рады, что все позади и сестры вернулись из Европы.
Через четыре дня Эдвина и Алексис уже были дома; перемежая слезы, объятия и поцелуи, Алексис поклялась, что никогда больше никуда не уедет, даже в Голливуд, а Эдвина только смеялась, слушая ее заверения.
— Я тебе припомню эти слова в один прекрасный день, — поддразнила она Алексис, и в этот момент зазвонил телефон.
Это был Джордж; они вернулись в Голливуд после чудесного медового месяца, потом трубку взяла Хелен и смущенно призналась Эдвине, что она, наверное, беременна.
— Да что ты! Как замечательно! — Эдвина удивилась самой себе, почувствовав вдруг острую зависть. Хелен на десять лет моложе, только что вернулась после медового месяца, у нее прекрасный муж, скоро, возможно, будет ребенок, а у Эдвины нет ничего. Она опять одна и должна заботиться о детях.
Потом трубку снова взял Джордж и заботливо спросил:
— Как твое горло, кстати?
— Отлично, а что? — Потом она вспомнила слова Фанни. — О… сейчас все хорошо, но я так простудилась! Я боялась, как бы не начался грипп или воспаление легких, но все обошлось.
— Я рад. Мне тут как-то приснился про тебя очень странный сон.
Он не стал рассказывать Эдвине, что она приснилась ему плывущей на пароходе, потому что не хотел расстраивать ее, но сам он тогда почему-то так разнервничался, что разбудил Хелен.
— Во всяком случае я рад, что ты выздоровела. Когда вы к нам приедете?
Эдвину ужасала сама мысль о любой поездке. Она только что вернулась после такого утомительного путешествия, но, правда, Джордж-то об этом даже не догадывался.
— Вы приедете домой на День Благодарения? — спросила она, но у Джорджа были другие планы.
— Сэм считает, что мы должны отмечать праздник у каждого из нас по очереди. В этом году у него, а в следующем — у тебя. — Джордж сказал Хелен, что решать будет Эдвина, и если она захочет отмечать праздник, как всегда, у себя, то они приедут в Сан-Франциско.
Эдвина не сразу ответила, размышляя, как лучше поступить, но в конце концов согласилась.
— Хорошо, сделаем так, для разнообразия. Хотя Фанни, как мне кажется, расстроится — она собиралась приготовить индейку как-то по-особому.
— Она сделает ее и у Сэма, — улыбнулся Джордж и обнял стоящую рядом Хелен. — А Хелен тоже хочет помочь с готовкой, правда ведь, дорогая? — поддразнил он жену, и она страдальчески поморщилась. Хелен и кухня — две вещи абсолютно несовместимые.
— Я думаю, Сэм поэтому нам и звонил, — задумчиво произнесла Эдвина. Она еще не разговаривала с ним после возвращения.
— Наверное, — согласился Джордж, — ну, значит, через пару недель увидимся.
Эдвина сказала детям, что они поедут на День Благодарения в Лос-Анджелес отмечать праздник вместе с Сэмом, Хелен и Джорджем, и все обрадовались, даже Алексис.
— Я думала, вы меня никогда не выпустите из этого дома.
Эдвина и Алексис сблизились после их приключения, но это не отразилось на остальных членах семьи.
Фанни и Тедди всегда были почти как близнецы, и Эдвине, когда она вернулась домой, показалось, что они за время ее отсутствия заметно повзрослели.
Уже засыпая, Эдвина думала о Патрике. Ей теперь все казалось сном: и пароход, и поезд, и поездка в Ирландию, и встреча с Малкольмом… бриллиантовый браслет, шампанское, леди Фицджеральд.
И по дороге в Лос-Анджелес она все продолжала вспоминать…
Когда в день праздника собралась вся семья, Хелен поведала всем, что беременна. Сэм был в восторге и требовал от дочери только внука. Фанни угостила всех «особой» индейкой. Она предложила приехать к Хелен в Голливуд на несколько месяцев и помочь нянчить ребенка. Он должен родиться в июне, у Фанни как раз будут каникулы.
— А мне, интересно, что делать все лето, пока ты будешь менять пеленки, Фан? — запротестовал Тедди, но Джордж быстро вмешался:
— Я думаю, ты мог бы поработать на студии, например, ассистентом оператора.
Тедди замычал от восторга, потому что рот его был набит испеченным Фанни тыквенным пирогом Она замечательно готовила, и Сэм не уставал ее хвалить, что очень трогало Эдвину. Он был так добр со всеми, как будто они стали и его семьей, и она высоко это ценила. Она собиралась поблагодарить Сэма за все, когда он предложил прогуляться по саду.
Алексис оживленно обсуждала с Джорджем проект нового фильма, Фанни, Тедди и Хелен играли в карты, а Эдвина с Сэмом вдвоем вышли из дому.
— Спасибо вам, что вы так добры с детьми. Это много для меня значит, — улыбнулась она.
— Вы так долго во всем себе отказывали ради них. Но они стали хорошими людьми, и вы вправе гордиться ими. — Он взглянул на нее своими мудрыми глазами. — Что вы станете делать, когда они выпорхнут из родного гнезда, Эдвина?
— То же, что и вы с Хелен.
Эдвине казалось, что они с Сэмом одного поколения. Но это было не так. Ей тридцать два, а Сэму Горовицу пятьдесят семь.
— Вы ждете внуков, я — племянников и племянниц, что в общем-то одно и то же. — Она мягко улыбнулась, но Сэм покачал головой.
— Нет, не одно и то же, — тихо сказал он. Они медленно прогуливались по ночному саду, и Эдвине было так легко с Сэмом, словно они были старыми друзьями и могли говорить обо всем. Ей всегда нравился Сэм, так же, как и Хелен.
— Я когда-то жил полной жизнью с женщиной, которую любил, но она больно обидела меня, а у вас в жизни почти ничего не было, кроме детей, которым вы отдали все. Но когда же у вас будут свои дети? Когда же настанет ваша очередь? Что будет, когда они все определятся? Вот что я имею в виду… Племянников и племянниц недостаточно., вам нужно гораздо больше. Вам нужны собственные дети. — Он говорил очень серьезно, и Эдвина улыбнулась его словам.
