дотрагивался и как взволнованы мы были, потому что никто не знает, где мы и чем заняты. В наших движениях и прикосновениях мне виделась красота. Мы были не просто подростками, которые пытаются ласкать друг друга, подражая персонажам какого-то фильма. И даже сейчас я пытаюсь вспоминать об этой красоте, а не только о том, как мы целовались, одевались и сидели в напряженной тишине, пытаясь понять, который час, и благодаря Всевышнего за то, что никто с диким хохотом не стучит нам в стекла. А еще я вспоминаю о вещах, на которые мне теперь невыносимо смотреть. Вспоминаю, как, вернувшись домой, включила в ванной свет, посмотрела на себя в зеркало, а потом на разболевшуюся руку и увидела на ладони странные крошечные кровоподтеки и почти разодранную кожу. Я чувствую ту же боль и сейчас, и у меня на коже остались следы – так сильно я, отчаянно пытаясь дышать и переполняясь дикой радостью, сжимала в кулаке эту чудную любопытную игрушку, которую мне дал ты и на которую мне теперь просто невыносимо смотреть.
Эд, смотрел ли ты – конечно же нет – «День и ночь», португальский фильм про вампиров, который целую неделю показывали в «Карнелиане»? Конечно, ты его не смотрел. Я смотрела его дважды. Главная героиня – я совершенно не разбираюсь в португальских актерах – работает в какой-то дурацкой государственной конторе и возвращается домой через кладбище, улетая мыслями в облака. Однажды она засиделась на работе допоздна и вышла, когда уже стемнело. Все ночные сцены сняты в черно-белом режиме. Девушка встречает худого и бледного парня-вампира с остекленевшим злобным взглядом, и через некоторое время она начинает проводить с ним каждую ночь, а днем постоянно щурится. У нее усталый вид, у нее побледнела кожа, и ее чуть не уволили. Слепая мать девушки чувствует, что дело неладно, она ощущает душевные муки – так в субтитрах перевели ее слова. Играет музыка, и девушке снится то же, что снится вампиру, который рыдает в своей могиле, и на экране показывают призрачный танец католиков и вращающихся черепов, смысл которого я так и не поняла. Потом вампиром становится она, а он превращается в обычного парня, который наконец выписывается из больницы после перенесенной амнезии и устраивается в контору, и их роман возобновляется, пока однажды – это приснилось слепой матери – не наступает затмение и все не оборачивается трагедией и прахом. Когда я притащила с собой в кино Эла, чтобы посмотреть фильм во второй раз, и когда я сказала ему, что не может быть такого, чтобы тот, кто посмотрел «День и ночь», ничего об этом фильме не думал, он наконец ответил, что фильм нужно было назвать «Сумрачный перепихон». В любовных сценах и правда выставлен довольно странный свет, и они образуют промежуточное пространство для героев, которые мечутся между сном и явью. Такой же свет был в тот день, когда ты в семь часов заехал за мной в «Полную чашку», третью среди моих любимых кофеен и лучшую в моем районе. Португальские любовники, покусанные и осовелые, расставались, не зная, что случится дальше. Так же и я не знала, что меня ждет в этот странный рассветный час. На улицах было по-кладбищенски тихо, и, наверное, тогда в машине Стива я все испортила, пропустила свою реплику – так мне казалось, пока я ждала тебя, не подозревая, как сильно ты поразил моих друзей своим выбором песни в музыкальном автомате. Или, может, я просто устала. Я надеялась, что у нас все по-прежнему хорошо и что так и будет продолжаться, но все могло измениться с тех пор, как ты высадил меня у дома в час ночи. «Я просто устала», – беспокойно думала я, дожидаясь тебя под козырьком. Лил дождь, и от этого было только хуже. Когда ты подъехал к кофейне, я бросилась к машине твоей сестры, зажав зонт под мышкой, потому что и так несла два стаканчика кофе.
– Привет, – сказал ты. – То есть доброе утро.
– Привет, – ответила я. Я мотнула мокрой головой, как бы говоря «давай сделаем вид, что мы поцеловались».
– Поверить не могу.
– Во что?
– Во что? В то, что встал в такую рань. А ты о чем подумала?
– Так уж заведено в «Шике и блеске». Это волшебный магазин, но часы работы выбирали нелюди. Открыт только по субботам с семи тридцати до девяти утра.
– Значит, ты там уже бывала?
– Один раз.
– С Элом.
– Да, а что?
– Ничего. Просто…
– Что?
– Ты вчера мне весь мозг вынесла из-за Джиллиан.
– Ну да, она ведь напилась и наорала на меня.
– Без обид, но ты сама постоянно говоришь об Эле, а я даже ревновать не могу.
– Ревновать? У нас с Элом никогда ничего не было. Он мой друг, мы просто дружим. Это совсем другое.
– Ну ладно, не ревновать, но хотя бы считать это странным я могу?
– Нет, потому что мы с ним не встречались.
– Раз он не гей и раз вы постоянно вместе, значит, ты ему точно нравишься. Ты можешь либо встречаться с девушкой, либо стремиться к этому, либо ты гей. Других вариантов нет.
– Что? Где ты этого набрался?
Ты желчно улыбнулся. Я перестала сжимать стаканы с кофе, и зонт скатился мне на колени.
– В колледже Хельмана, – ответил ты.
– Есть и другие варианты, – возразила я. – С девушками можно дружить.
– Ладно.
– Хорошо. Так…
– Что?
– Что… Почему…
– Почему я так себя веду?
Я собралась с духом, почти закрыла глаза и ответила:
– Да.
Ты вздохнул и улыбнулся мне.
– Думаю, я просто устал. Еще слишком рано.
– И вот поэтому я принесла тебе кофе.
– Я не пью кофе.
Я изумленно таращилась на тебя несколько секунд.
– Что?
Ты пожал плечами и повернул руль.
– Никогда не понимал, что такого особого в кофе.
– Не понимал? Ты хоть раз пробовал кофе?
– Да.
– Правда?
На светофоре зажегся желтый, и ты притормозил, глядя на мир, который открывался за дворниками, ползающими по стеклу. Я отпила из своего стакана. Я тоже не привыкла так рано вставать. Я успела лишь принять душ и нацарапать записку для мамы. К счастью, одежду я приготовила с вечера после того, как мы распрощались, и я наматывала круги по комнате, размышляя о нас.
– Нет, – ответил ты наконец. – То есть не то чтобы я его пробовал. Может, пару глотков я, конечно, выпил. Но он мне никогда не нравился, так что если в компании пьют кофе, я…
Ты снова вздохнул, обнажив зубы.
– Что?
– Я его выливаю.
Я посмотрела на тебя с улыбкой.
– Что?
– Ничего.
– Ты делаешь то же самое с пивом.
– Я знаю.
– Да и тренер говорит, что кофе пить вредно.
– Не то что пьянствовать каждые выходные.
– Кофе замедляет рост.
– Ты и так в баскетбольной команде.
– И от кофеина можно стать зависимым.
– Ага, – сказала я, сделав еще один глоток, – все кофеинозависимые живут под мостом.
– Ну хватит! И на вкус кофе мерзкий.
– Откуда тебе знать? Ты же его выливаешь. Послушай, разве ты не чувствуешь, что ужасно устал?
– Чувствую, я об этом уже говорил.
– Тогда попробуй это. Много сливок, три ложки сахара – я всегда так пью.
– Что? Ну уж нет. Только черный кофе.
– Ты же только что сказал, что не пьешь кофе.
– Но я все-таки знаю, что кофе может быть только черным, а все остальное для девочек и для гомиков.
– Эд, – сказала я. – Посмотри на меня.
Ты поднял на меня глаза. Ты был красивым даже со щетиной на подбородке, с почти нечесаными волосами и на фоне серого промозглого утра.
– Ты. Должен. Перестать. Издеваться над геями.
– Мин…
– Добро пожаловать в двадцать первый век.
– Хорошо, хорошо.
– Особенно когда дело доходит до Эла, ладно?
– Ладно.
– Потому что он не гей.
– Хорошо, я же сказал.
– И его всю жизнь называют геем.
– Тогда ему нужно перестать добавлять в кофе сливки.
– Эд.
– Ладно, ладно, прости, прости, прости.
– Все и так очень сложно, а тут еще ты без конца оскорбляешь моего друга.
– Мин…
– И не надо, не надо, не надо говорить «без обид».
– Я хотел спросить, что именно кажется тебе очень сложным?
– Сам знаешь.
– Нет.
– Всё. То, что мы вместе, и всякие другие вещи. Я неуютно чувствовала себя на вечеринке, а теперь ты ради меня делаешь то, что сам не хочешь. Мы словно в португальском кино про вампиров.
– Что?
– Мы очень разные, Эд.
– Об этом я и говорю все время. А еще я не устаю повторять, что мне это нравится. Я хочу попасть в «Шик и блеск», Мин. Просто было бы лучше, если бы могли встретиться в половине одиннадцатого. Я просто устал, вот и все.
– Правда?
– Да, правда. Я правда очень устал. Поздно лег из-за тебя.
Твоя машина, точнее машина Джоан, которую
