обратное. Из-за этого еще труднее было смириться с будущим, которое его ждало. Болезнь заострила черты папиного характера – эксцентричного и деятельного, – но в корне он не изменился. Только стал более «концентрированным», как бульон: крепким, неразбавленным, наваристым, непроцеженным. С папой было сложнее поддерживать отношения или просто разговаривать, однако он определенно оставался самим собой. Временами казалось, что его истинное «я» проявляется сильнее, чем когда-либо.
Я услышала, как возле дома остановилась машина, и подошла к входной двери. Мама вылезала из серебристой «Тойоты» Глории (в северных пригородах Лондона автовладельцы так любили этот цвет, что дороги на снимках из космоса, наверное, выглядели посеребренными). Увидев меня, Глория помахала. Я помахала в ответ. Мама, одетая в сиреневый спортивный костюм, держала в руках свернутый коврик для йоги.
– Пока, Глор! – крикнула она, отходя от машины. – Увидимся на «Единении и самосознании».
– Пока, Мэнди!
Подойдя ко мне, мама сухо и чопорно поцеловала меня в щеку.
– Значит, имя прижилось?
– Да.
– Никто не возражает называть тебя Мэнди?
– Ни у кого нет с этим проблем, кроме тебя.
– Что еще за «Единение и самосознание»?
– Название говорит за себя, – ответила мама и прошествовала наверх в спальню. Я направилась следом. – Смейся, сколько хочешь, Нина, – сказала она, усаживаясь на край кровати, чтобы снять кроссовки. – Меня это не смутит.
– Извини, я не буду смеяться.
– Где папа?
– Внизу. Он сказал, вы поссорились.
– О, это была не ссора, так, размолвка.
Мама подошла к туалетному столику и принялась надевать золотые украшения.
– Из-за круиза, если не ошибаюсь?
– Круиза? – недоуменно переспросила она.
– Из-за чего был спор?
– Я только попросила его вести себя повежливей на светских мероприятиях.
– Папа – самый вежливый человек из всех, кого я знаю. Что ты имеешь в виду?
– Мы обедали у Глории и Брайана в прошлые выходные. Папа встал из-за стола, пошел в туалет и просто не вернулся.
– Где он был?
– Через полчаса мы обнаружили его во дворе за домом.
– Ясно. Что-нибудь еще?
– Накануне мы ходили на вечеринку, и он нагрубил нашим знакомым, а затем надел пальто и просидел в коридоре на стуле до конца вечера, давая понять, что хочет домой. Я чуть со стыда не сгорела.
– Хорошо, – сказала я. – Ты помнишь, что его спровоцировало?
– Это был обычный разговор.
– Да, но вспомни, о чем шла речь в обоих случаях?
Мама нахмурилась и на мгновение задумалась, вновь раздосадованная тем, что я решаю проблему допросом, а не гневной тирадой.
– Кажется, за обедом мы говорили о Пикассо, – сказала она. – Да, точно, накануне Брайан смотрел передачу о Пикассо.
– А вчера?
– Один мужчина спросил Билла о его любимых произведениях из учебной программы в то время, когда он преподавал английский язык.
– И что сказал папа?
– Он сказал: «Занимайтесь своими чертовыми делами» – и ушел.
– Понятно. – Я изо всех сил старалась не рассмеяться при мысли о папе, подрывающем социальные устои в гостиной с бежевым ковролином. Панк из Пиннера… – Мне все предельно ясно. Папа любит говорить об искусстве и о книгах – он прекрасно разбирается в этих двух темах, но…
– Нина…
– Мам, послушай, пожалуйста. Я на тебя не злюсь, я просто пытаюсь понять его. – Она сжала губы и отвернулась от зеркала, чтобы говорить со мной, а не с моим отражением. – Мне кажется, сейчас как раз та стадия, когда папа осознает, что с ним что-то не так, только не понимает, что именно. Он отталкивает людей и изолируется для самозащиты. Подумай о нем – ему лучше, чтобы его считали грубым, а не глупым. – Мама молчала, теребя кольца на безымянном пальце. – К твоему сведению, папа сейчас внизу полирует столовое серебро.
Она слабо рассмеялась и закрыла глаза с выражением, похожим на усталость. Это было первое проявление слабости с ее стороны за последние месяцы.
– Окончательно спятил.
– Знаешь, есть разные способы получить поддержку, – сказала я. – Я уже начала искать, куда нам обратиться за помощью или советом…
– Я не в силах сейчас об этом думать, – произнесла мама неожиданно громко и снова повернулась к зеркалу. – Расскажи мне, как у тебя дела.
– Отлично, – ответила я, решая на сегодня дать ей передышку. – У меня с собой корректура новой книги.
– О, умираю от желания взглянуть!
– И я кое с кем встречаюсь.
– ШУТИШЬ! – воскликнула она, поворачиваясь ко мне. – С кем?
– С очаровательным мужчиной по имени Макс.
– Чем он занимается?
– Он бухгалтер, – сказала я. – Но не в восторге от своей работы.
– Бухгалтер – хорошая профессия, очень достойная работа, – рассуждала она вслух над моими словами. – Где вы познакомились?
– В приложении для знакомств.
– Дочь Сары познакомилась со своим мужем через приложение. Он личный тренер, бегает марафоны. В этом нет ничего постыдного.
– Я и не считаю это постыдным.
– Мы должны на него посмотреть. Когда приведешь его на ужин?
– Ты бы этого хотела?
– Да! – воскликнула она. – Конечно!
– Не думаешь, что новый человек утомит папу?
– Нет-нет, все будет в порядке, предоставь это мне.
– Отлично, – сказала я. – Ладно. Ты любишь сгущенное молоко?
– А что?
– У меня его целые залежи. Я привезла несколько банок на случай, если вам нужно.
– Это для одного из твоих блогов?
– Нет, мам, – упрекнула я, уже ненавидя ранимость собственного эго, – я не пишу блоги с тех пор, как мне исполнилось двадцать с небольшим. Я работаю напрямую с брендом и придумываю идеи рецептов, помогаю рекламировать продукт.
– Хорошо, хорошо. Нет, спасибо, я его не ем. А вот отец не откажется. Помню, бабушка Нелли говорила, что в детстве он обожал бананы со сгущенкой.
Я нарезала банан в миску, добавила туда полбанки сгущенного молока и отнесла папе, который все еще увлеченно полировал столовые приборы.
– Вот, – сказала я. – Нетрадиционный второй завтрак.
Отложив полироль и тряпку, папа осмотрел содержимое миски. Потом взял у меня ложку и с опаской прожевал кусочек. На лице у него проступило узнавание.
– Я ел это с дядей Ником, когда мы были маленькими. Мама давала нам сгущенку в качестве поощрения. Она использовала ее для подкупа, чтобы заставить нас делать работу по дому. Однажды я съел целую банку, надеясь, что она не заметит. Ну и трепку мне задали!.. Боже, до чего вкусно. Удивительно, как у меня еще остались зубы.
– Хорошо! – произнесла я, радуясь его последовательным, достоверным воспоминаниям. – Я привезла тебе кучу банок, так что разберись с ними.
Войдя в гостиную, я увидела на кресле раскрытый посредине экземпляр «Робинзона Крузо». Недавняя беседа внезапно обрела смысл, и наравне с тревогой я ощутила облегчение. Я обрадовалась, что в то утро из всех книг на полке папа выбрал эту и захотел отправиться в сумасбродное приключение в Гвинею. На его месте я бы тоже хотела оказаться именно там. Уехать как можно дальше.
Дома я постучала к Анджело, как безуспешно делала каждый день после нашей ссоры через окно спальни. Однако на этот раз он открыл дверь. Его лицо выглядело помятым, словно неубранная постель, а волосы торчали в разные стороны. Анджело сощурился и потер глаза, привыкая к свету в коридоре. В его квартире свет не горел, а шторы были задернуты, несмотря на четыре часа дня.
– Привет, – поздоровалась я.
– Привет… – сказал он.
– Я хотела поговорить о той ночи. – Он уставился на меня заспанными глазами, его полные губы распухли еще больше от обезвоживания после недавнего пробуждения. Я подождала, пока он заговорит, но в итоге сдалась. – Хорошо, тогда я начну. Той ночью ты вел себя непорядочно.
«Непорядочно». Во имя добрососедской дипломатии я вновь перешла на язык, который использовала в годы учительства в средней школе, когда теряла контроль над классом.
– Когда ты кричать на меня, как на животное? – спросил он, прочищая уголки глаз.
– Я на тебя не кричала, а очень вежливо несколько раз попросила не разговаривать так громко в полдвенадцатого ночи среди недели.
– Если ты хотела, чтобы мы замолчали, то спустилась бы и постучала в дверь.
– Ты вечно не открываешь.
– Не кричи на меня.
Накопленное недовольство сочилось из меня, вызывая покалывание кожи.
– Перестань, все как раз наоборот – ты кричал.
– Нет, не кричал.
– Может, просто извинишься? Это все, о чем я прошу. И мы закроем тему.
– Нет, – сказал Анджело бесстрастно.
– Что?
– Нет, – буркнул
