В этом не было необходимости.
Кристиан хотел быть сильным, заботиться обо мне, защищать меня от всего и от истинных реалий своей жизни. Вот что меня беспокоило. Он сильно любил меня. Сколько бы тот отдал за меня?
— Возможно, я не знаю всего о том, чем занимается моя семья, но знаю, что у тебя руки будут в крови. — Я гладила своим маленьким пальчиком его большой. — Я не хочу этого для тебя. Не хочу развращать тебя своей семьей.
Глаза Кристиана сузились. Я лежала на спине, но он внезапно опустился так, что оказался между моих ног, и его большие руки обхватили мои бедра.
Я ахнула от того, насколько была беззащитна перед ним, от моего голода по нему, от того, как его глаза были прикованы ко мне, словно он собирался съесть меня живьем и одновременно поклоняться у моего алтаря.
— Разве ты еще не поняла, моя невеста? — пробормотал он, его дыхание было горячим… прямо там. — Это моя работа — развращать тебя. — Кристиан поцеловал мою внутреннюю сторону бедра. — И прекрасно понимаю, во что ввязываюсь с тобой. С твоей семьей. Я буду гордо носить кровь на своих руках до тех пор, пока ты носишь это кольцо на своем пальце.
Мое тело дрожало под ним. Я потрогала подаренный бриллиант. Он так мне подходил. Не такой огромный, как то, что носила мама, но оно было слишком велико для бюджета Кристиана.
Я задавалась вопросом, помог ли ему мой папа. Кристиан был традиционен. Он был достаточно осведомлен о моем отце, чтобы понять, — мы ни за что не поженимся, если тот сначала не попросит его благословения.
— Я буду носить это кольцо вечно, — пообещала я. — До последнего вздоха.
Кристиан слегка нахмурил брови.
— До этого еще много-много лет, любимая. Но ты будешь носить это кольцо вечно. А сейчас я хочу еще немного развратить тебя.
Он прикоснулся ко мне губами.
Кристиан
Месяцем ранее
В кабинете пахло сигарами и кожей. Его величие поражало меня, как и этот дом поражал каждый раз, когда я приходил. Деньги и само гребаное богатство этих людей пугали меня до чертиков. Но я также был окружен богатством в опрятной частной школе, в которую ходил последние четыре года.
Изабелла не была одной из тех богатых сучек, с ней я не чувствовал себя паршиво из-за стипендии или из-за того, что обо мне «заботилась» тетя только потому, что штат Нью-Йорк платил ей за это.
Нельзя было сказать, что Изабелла живет в особняке с электронными воротами и восемью ванными комнатами. Или что ее подарком на шестнадцатилетие стала машина стоимостью сто тысяч долларов. Вы бы не узнали, что ее отец один из самых безжалостных людей в стране. Она была милой, доброй и, несмотря на свое воспитание, совершенно невинной.
Бедность не позволяла быть невинным. Я слишком хорошо знал, что не имеет значения, насколько милой, доброй, красивой и чертовски потрясающей была Изабелла. А еще она была принцессой гребаной империи. Я не ожидал, что она будет валяться со мной в гребаной канаве. Нельзя поступать так с такими девушками, как Изабелла. С принцессами. Нет, нужно было делать их гребаными королевами.
Вот почему я сидел в домашнем офисе ее отца, пока она ходила за покупками для вечеринки. Вечеринки по случаю ее восемнадцатилетия. До нее оставался еще месяц, но Каталано все сделали правильно. Они планировали это полгода. Через месяц ей будет восемнадцать. Четыре гребаных недели.
Через четыре недели я сделаю ее своей. Во всех гребаных смыслах этого слова.
Но сейчас мне предстояло встретиться лицом к лицу с другим мужчиной, который считал ее своей. Мне придется попросить его отдать свою дочь уличной крысе, у которой не было ни перспектив, ни семьи, ни связей.
Ох, и если ему не понравится то, о чем я спрошу, он может убить меня, и никто не найдет тело.
Но я не нервничал.
Хотя должен. Но у меня нет будущего без Изабеллы. Так что другого выбора нет.
Итак, я сидел напротив Винсенция Каталано в офисе, о котором слышал много историй. Уставился на камин, по обе стороны которого стояли каменные львы, совершенно белые и нетронутые. Я слышал, что людей рубили перед этим камином, и львам приходилось наблюдать, как конечности трупов превращались в пепел.
Я был уверен, что это какая-то городская легенда, но не мог перестать думать о том, как будет пахнуть моя горящая нога, если все испорчу.
— Кристиан, — сказал Дон, откидываясь на спинку стула.
Вот и все. Вопрос, утверждение, угроза — все это было вложено в мое имя.
Дону не нужно было больше ничего говорить. Мою кожу покалывало от страха и восхищения. Я не знал своего отца, но все же мог быть уверен, что он совсем не похож на этого человека, потому что не было никого, похожего на этого человека. Дон был единственным достойным мужчиной в моей жизни. Он проверял меня, и правильно делал. Но также и приветствовал меня. Пригласил меня в семейный дом на ужин. Дон научил меня, черт возьми, водить машину.
— Ты хочешь переехать к моей дочери? — спросил он еще до того, как я что-то сказал. Я подумал, что Дон подозревал. Он знал о моем положении, о том, что теперь моя тетя выгонит меня из дома, ведь мне исполнилось восемнадцать и я больше не представлял для нее никакой ценности. Дон устроил меня на работу с бухгалтерскими книгами в сети прачечных, которыми тот владел. Некоторые мужчины насмехались над этим, поскольку в то время мне было всего шестнадцать. Но он видел, что я хорошо разбираюсь в цифрах. И дал мне шанс, понимая, что, если я все испорчу, цена будет высока.
Я ничего не испортил.
Я заслужил его уважение.
Вот почему я все еще дышал.
Я не опустил глаз, хотя его взгляд был пронизывающим, противостоящим.
— Нет, я хочу жениться на ней.
Он смотрел на меня оценивающим взглядом, взвешивал, проверял, соответствую ли я требованиям. Это был взгляд одного из самых безжалостных людей в Нью-Йорке. Меня могут похоронить в неглубокой могиле. Вот так просто. Даже если меня кто-то найдет, никто не стал бы указывать пальцем на Дона.
Я знал, чем рискую.
Но оно того стоило.
Он кивнул один раз.
Я выдохнул. Этот кивок был вместо пули в моем мозгу.
— Не буду тебе базарить про возраст. Неважно, сколько лет моей принцессе, все равно для нее всегда будет слишком рано, но ты встал передо мной,
