и, заглушая своим мягким голосом шум мотора, стал говорить мне очень милые вещи, а потом ты довел меня до «Кофейной пары», широко распахнул передо мной обе створки двери и объявил во всеуслышание, что чтобы заслужить прощение твоей возлюбленной Мин Грин, ты хотел бы купить по большой чашке кофе со сливками и тремя ложками сахара каждому посетителю этого изысканного заведения. Вот только в кафе сидел один-единственный ошарашенный старичок с газетой, который уже выпил свою порцию кофе. Ты настоял на том, чтобы старичок засвидетельствовал твою торжественную клятву о том, что ни одна капля «Гадюки» больше не коснется твоих губ. А потом ты ушел в туалет, вернулся с этим ярлычком
и сказал, что нам нужно использовать его, чтобы попасть на завтрашний концерт, на который мы должны сходить, ведь Карл Хейг раньше играл на ударных с Хоуком Дэвисом, которого любим мы с Джоани. Этот судьбоносный ярлычок был прицеплен кнопкой к доске объявлений у туалета, где ты пригладил волосы, застегнул рубашку, чтобы выглядеть приличнее, и попытался протрезветь, и вот теперь ты упрашивал меня пойти с тобой на концерт, потому что ты меня любишь.
– Может быть.
– О, Мин, пожалуйста, не говори «может быть» таким тоном.
– Ладно, хорошо, – сказала я, чувствуя, как кофе течет по горлу. Когда мы садились на шестерку, мне было стыдно признать, что всего две автобусные поездки назад я сердилась на тебя. Напротив нас сидели дети, охотившиеся за сладостями, с отцом, который с бешеной скоростью что-то листал в телефоне. «Совсем чужие», – подумала я. Если бы я продолжала злиться, то осталась бы одна субботним вечером на Хеллоуин.
– Хорошо, пойдем. Но я до сих пор обижаюсь.
– Имеешь право, – сказал ты, и мне не хотелось, чтобы ты улыбался.
– До сих пор.
– Я понял, Мин. А я до сих пор готов снова и снова просить прощения. Вот и все.
– Знаю.
– Нет, я к тому, что это наша остановка. Пора выходить.
И мы оказались в уютной прохладной тишине темного кладбища, понимая, что этот дурацкий вечер не заканчивается и впереди нас ждет еще и дискотека. Мы ступали по темной траве, и у нас под ногами что-то хрустело.
– Ты точно хочешь туда?
– Да, – ответила я. – Меня ждут друзья… Да и я на твою вечеринку сходила.
– Хорошо.
– Так что тебе придется пострадать на моей дискотеке. Ты же сказал, что сделаешь все что угодно.
– Да, хорошо.
– И я не шучу, когда говорю пострадать. Потому что я все еще…
– Я знаю, Мин.
Я протянула тебе руку. Теперь идти по темному кладбищу было не так страшно. Рядом с нами что-то зашуршало, но среди подсвеченных надгробий, каменных крестов и сухих листьев я чувствовала себя почти в полной безопасности.
– Знаешь, – сказал ты, выпуская изо рта облачко пара, – я думал, что здесь можно было бы провести вечеринку.
– Какую?
– Для Лотти Карсон.
Ты впервые сам вспомнил ее имя.
– Здесь здорово, – сказала я.
– Но потом я понял, – произнес ты, – что имениннице, наверное, будет не очень приятно отпраздновать свои восемьдесят девять лет в таком месте.
– Ты прав, – согласилась я. В ярком свете фонарей, пробивавшемся сквозь кроны кладбищенских деревьев, словно испуганные олени, застыли могильные плиты. Я разглядывала даты, высеченные на надгробиях: кто-то прожил долго, а кто-то ушел слишком быстро.
– Может быть, здесь ее и похоронят, – сказала я. – Тогда нам нужно будет навещать ее, приносить цветы и следить, чтобы вокруг ее могилы не валялись презервативы.
Ты еще крепче сжал мою руку, и мы пошли дальше. Ты, Эд, наверное, размышлял о своей матери: где и когда оборвется ее жизнь. Если это так, то, надеюсь, ты искренне верил во все, что говорил мне.
– Может быть, здесь похоронят нас, – сказал ты, – и наши дети будут приходить сюда с цветами.
– Мы будем вместе, – невольно прошептала я. – Вместе будем лежать прямо здесь.
Все это было настолько прекрасно, что я снова попала под твое очарование, Эд. Мы немного постояли на месте и двинулись дальше. Пробираясь по густой траве, мы разжали руки, но были готовы вместе пережить остаток ужасного вечера.
В Скандинавском центре ничего не поменялось: такое же унылое здание с вяло развевающимися флажками на крыше и зеленоватыми водосточными трубами. Мы вошли внутрь, но никто не обратил на нас внимания, потому что кто-то уже устроил драку – а может, один из столов опрокинули совершенно случайно, – и вдруг ты, смущенно улыбнувшись, убежал в надежде отыскать туалет. На столе валялась чья-то испачканная куртка. Я, моргая, сделала несколько шагов вперед, повернула за угол и увидела печального Эла в костюме забрызганного кровью клоуна – настоящее зло во плоти. Эл молча сидел рядом с Марией и Джорданом, которые изображали республиканцев с масляными пятнами и значками в виде американского флага на одежде. Я никогда не рассказывала тебе о том, что случилось в гардеробе. Но теперь я расскажу, потому что ничего особенного там не произошло. На стойке стояла большая чаша с надписью «НАДЕЖДА». В ней был фруктовый пунш, но как только взрослые, следившие за порядком, отворачивались, парень, который раздавал стаканы с напитком, поворачивал поднос другой стороной и начинал разливать всем что-то алкогольное из точно такой же чаши. Парнем с половником в руках оказался Джо.
– Привет, Мин.
– О, привет.
– Кто ты? Я точно знаю, что ты не Гитлер, но очень похоже.
Я вздохнула.
– Тюремный надзиратель. Я просто потеряла кепку. А ты?
– А я мама. Просто потерял парик.
– Ого.
– Да, вот так. Что будешь пить? Пунш или что покрепче?
– Покрепче, – ответила я. После кофе и всех сегодняшних приключений меня буквально разрывало изнутри. Я села на стул, глядя, как Джо что-то наливает в стакан.
– Веселый сегодня вечер, да? – спросил Джо.
– Не спрашивай.
– За это надо выпить.
Мы с Джо печально чокнулись пластиковыми стаканчиками.
– Как дела с…
– С чем?
– С Эдом Слатертоном.
– Я знала, что ты об этом спросишь, – сказала я.
– Все про вас говорят.
– Налей мне еще, – попросила я.
Во всем был виноват Джо. Если бы не он, я не стала бы пить.
– Все настолько хорошо? – спросил он.
– В смысле?
– Тебе даже выпивать приходится.
– Видимо, – сказала я, с драматичным видом поднеся стакан к губам. – Я встречаюсь со звездой баскетбола.
– Разве это плохо?
– Нет, нет. Но иногда… Понимаешь, все это очень непривычно.
– Ну, думаю, ты не из тех, кто сдается при первых же трудностях, – произнес Джо, не глядя мне в глаза.
– Конечно, – ответила я и почти сразу пожалела о сказанном. – А у тебя как? Я слышала, ты встречаешься с Гретхен Синнит.
– Нет, – ответил Джо. – Мы просто вместе провели время на актерской вечеринке. Сейчас я встречаюсь с миссис Грассо.
– О, здорово. Только я всегда думала, что все учительницы физкультуры – лесбиянки.
– Правда?
– Ну, – ответила я, – я сама переспала с каждой из них.
– Вот поэтому я и встречаюсь с миссис Грассо, – сказал Джо. – Чтобы хоть как-то сблизиться с тобой.
– Перестань. Ты по мне даже не скучаешь.
– Не особо, – признался Джо. – А ведь мы хотели остаться друзьями.
– Мы ими и остались, – сказала я. – Видишь, мы с тобой ведем странные разговоры. Если это не дружба…
– Может, потанцуем? – предложил Джо и встал, покачиваясь. Я понимала, что он очень пьян, но почему бы и нет? Может быть, именно в танце я смогу выплеснуть всю ярость? Почему бы и нет, черт возьми? Почему бы не восстать из могилы и немного не попугать окружающих? Это уж всяко лучше, чем лежать под землей на кладбище. Вокруг царило хеллоуинское веселье, и Джо, уже приплясывая, повел меня на танцпол. Стены Скандинавского центра тряслись от песни «Приручи стервятника». Джо просто обожает эту композицию, и я вспомнила, как мы с ним слушали ее полную версию, сидя на полу у него в комнате и взяв по одному наушнику, и как я гладила Джо по животу, запустив руку ему под футболку, и как совершенно сознательно сводила его этим с ума. Я, ничуть не таясь, начала свою месть: впервые за вечер расстегнула забытую отцом куртку так, чтобы все могли полюбоваться ее подкладкой и тем, что еще на мне было надето. Ведь ради тебя, Эд, я нацепила свой лучший лифчик. Раскрасневшись от выпивки, я дерзко кружилась на месте. Полы расстегнутой куртки разлетались в стороны. Я слышала шумное дыхание Джо, чувствовала, как по моей шее стекает пот, и наслаждалась ритмом второго куплета. А ты, конечно же, ждал, когда закончится песня, и стоял в сторонке с таким же неловким и растерянным видом, как и Эл, который поглядывал на меня и делал вид, что не смотрит, пока я, танцуя, притворялась, что ни о чем не догадываюсь. Джо так низко
