бедро о круглую ручку на одном из шкафчиков, мы с тобой договорились, что завтра точно опробуем кубаторы в деле. А потом мне пора было собираться домой, и мне казалось, что моя одежда смотрится так небрежно, что мама обязательно заметит, что я раздевалась. Потому что мы в последний раз занимались
всем, кроме. Оказавшись у себя в комнате, я швырнула на кровать тетрадку с многострадальной домашкой – думаю, ты догадываешься, как в том месяце у меня обстояли дела с биологией, – и обнаружила в сумке еще один кубатор. Я поставила его на комод и забыла о нем до тех пор, пока мы не расстались и пока курица с упаковки не начала глумиться надо мной, кудахча свою достойную комиксов жалобную реплику. Думаю, Уилл Рингер видел эту же странную картинку, которую, кажется, никогда не поменяют на новую, когда писал о «прелестном приспособленьице» на пятьдесят восьмой странице «Уникальных рецептов из Тинселтауна». Курица, рассматривающая собственный зад и изумляющаяся при виде квадратного яйца, смогла кратко пересказать содержание всего этого письма: «Что за?#!*»
Когда Лорен было семь, она увидела эти значки в комиксах, а ее ультрарелигиозные родители слишком боялись Бога, чтобы объяснить ей, что за ними скрывается слово черт, поэтому в девятом классе она в шутку говорила: «Да иди ты к решетке и вопросительному знаку» или «Да катитесь вы все к звездочке и восклицательному знаку». Глядя на упаковку кубатора, я вспомнила о Лорен и о том, что мне нужно придумать отмазку. Я позвонила Лорен впервые за очень долгое время, и она, конечно же, упрекнула меня в этом.
– Знаю, знаю, – ответила я. – Я была очень занята.
– Ага. Видела я твою бурную деятельность на дискотеке.
– Заткнись.
– Но ведь это правда. Ты приходишь со своей суперзвездой баскетбола, а потом танцуешь с бывшим. Знала бы я, что, когда мы в прошлом году увлеклись «Бегом стрелок», ты воспримешь уроки из этой мыльной оперы так близко к сердцу.
– Мы просто танцевали.
– Вы просто танцевали, а Гретхен из-за этого рано ушла домой. И это я еще не беру в расчет трагедию Эла. Мин, я очень хочу, чтобы вы с ним помирились.
– Он знает, где меня найти, – сказала я.
– Конечно, – съязвила Лорен, – на тренировке у баскетболистов.
– Эд – мой парень, – сказала я. – И да, он занимается баскетболом.
– Баскетболом и тем, что без спросу берет деньги из моей сумки.
– Лорен, – сказала я.
Я и забыла, что Лорен может так долго обижаться по мелочам. «Может, лучше попросить кого-то другого», – подумала я.
– Мне просто хочется, чтобы вы с Элом снова дружили, как раньше. И как вы с Эдом собираетесь проводить вечеринку в честь дня рождения кинозвезды, не пригласив нас?
– Ты получишь свое приглашение, – ответила я.
– Ну уж нет, – сказала Лорен. – Не надо тут разделять и властвовать. Я приду, только если придет Эл. Позвони ему, Мин.
– Я подумаю об этом.
– Конечно, ты об этом подумаешь. Позвони.
– Ладно, ладно.
– Он очень расстраивается, и у него все идет наперекосяк. Бонни Круз позвала его погулять, а он ответил, что сейчас не лучшее время для этого, а ведь девушки у него не было…
– Да, со времен Лос-Анджелеса.
Лорен немного помолчала.
– Когда-нибудь мы дойдем и до этого, – сказала она тоном учительницы, рассказывающей второклассникам про алгебру. – Но сегодня ты, наверное, позвонила мне, чтобы я заставила тебя раскаяться, ведь так? Ты же ничего другого от меня не ждешь, правда?
– Я еще хотела послушать, как ты поешь, – ответила я.
Лорен отлично умела пародировать кого-то из участников церковного лагеря, в котором она побывала в десять лет.
– О, Иисус! Нет краше ничего имени святого твоего…
– О, прошу, пощади меня. У меня к тебе просьба.
– Его имя – звук желанный, как елей благоуханный…
– Лорен!
– Обещай, что позвонишь Элу.
– Хорошо, хорошо.
– Поклянись.
– Клянусь статуэткой святого Петра твоей мамы.
– Поклянись тем, что дорого тебе.
Я хотела назвать тебя. Потом вспомнила про Хоука Дэвиса.
– Клянусь песней «Лифт едет вниз».
– Хорошо. Кстати, отличный выбор. Так что ты хотела?
– Мне нужно, – сказала я, – чтобы в эту субботу ты пригласила меня с ночевкой.
– С радостью, – ответила Лорен и опомнилась: – Ой.
– Да.
– То есть ты ко мне не придешь?
– Нет.
– Но твоя мама…
– Она будет думать, что я всю ночь провела с тобой.
– У меня, – добавила Лорен. В трубке была такая тишина, словно звонок сорвался.
– Ты сделаешь это, да?
– У меня такое чувство, что что-то делать будешь ты.
– Лорен.
– А скажи-ка: если меня поймают на лжи…
– Этого не случится, – быстро ответила я.
– И это говоришь ты, надзирательница.
– Ты ведь сама убегала из дома без разрешения. Со мной. Когда твои родители рано ложились спать и вставали, чтобы идти в церковь, пока все нормальные люди еще спят.
– А если позвонит твоя недоверчивая мама, чтобы проверить, насколько правдива твоя подозрительная история…
– Она не станет звонить.
– Где мне тебя искать, чтобы попросить тебя позвонить маме и спасти мою шкуру?
– Она позвонит мне на мобильный.
– А что, если она все-таки чуть умнее мартышки, Мин? Что тогда? Где ты будешь?
– Просто позвони мне.
– Мин, ты хочешь, чтобы мы были подругами, и я совершенно не против. Так скажи же своей подруге, что происходит.
– Эм…
– В храме божиих детей сладко для души моей…
– Звездочка, восклицательный знак, – вскрикнула я и обо всем рассказала Лорен.
– О, – дрожащим голосом протянула Лорен, словно ей было мучительно больно. Что за… Словно она кого-то предала. Или прикусила язык. Или снесла кубическое яйцо. – Мин, – сказала Лорен, – надеюсь, ты понимаешь, что творишь.
Кажется, у меня заканчивается ручка. Допишу письмо и оставлю ее в «Леопарди» – хотя нет, зачем оставлять им лишний мусор? Я брошу ручку в коробку, когда выскажу тебе всё. Так бандиты в фильмах отшвыривают пистолеты, когда у них заканчиваются патроны. Несколько последних страниц письма будут такими же бледными, как эта фотография – затерявшийся смазанный снимок, сделанный на старомодную камеру и хранящий память о загадочном, почти легендарном блюде. Думаю, никто никогда не готовил иглу, хотя кинозвезды утверждают обратное, но у нас оно получилось, и я хочу напомнить тебе об этом с помощью текста, выведенного тусклыми чернилами. Кажется, что у нас с тобой ничего и не было.
Рано утром мы вышли из автобуса и купили яйца, дешевую икру, длинный огурец и большой крепкий лимон. Ты рассказал мне, как в прошлом году Джоан по ошибке купила кучу огурцов, чтобы приготовить хлеб из цукини, и я вспомнила, что мама просила пригласить тебя и всех твоих домочадцев – она так и сказала – к нам на День благодарения. Я не стала повторять тебе всё, что она сказала: что на праздниках вам, наверное, приходится нелегко и так далее. Но я сказала тебе, что Джоан может прийти к нам, чтобы приготовить ужин. И что однажды все равно случится так, что мы окажемся в одной комнате с обеими нашими мамами. И что все будет не так уж и плохо, даже наоборот. Мы обсудили, какие блюда на День благодарения нужно обязательно готовить по одному и тому же традиционному рецепту, а с какими можно поэкспериментировать. Мы мало в чем сошлись, и почему-то в тот раз это показалось мне странным.
Ты сказал, что вы, может быть, придете.
Когда мы оказались у тебя дома, ты пошел в душ, а я вскипятила воду. Я опустила яйца в кастрюлю, как меня учила Джоан, когда мы с ней готовили суп по-бирмански, вот только Джоан не было рядом, чтобы оценить мои умения по достоинству. Я ждала, пока сварятся яйца, в полной тишине: вода наверху перестала шуметь, и музыку на кухне я решила не включать, потому что знала, что тебе не нравится Хоук Дэвис, а ведь ты и так составил мне компанию на концерте в «Голубом носороге». Ты спустился полностью одетый, начал нарезать огурец и поцеловал меня в макушку. Я стояла, чувствуя, как сильно люблю тебя, хотя от этой любви мне по неизвестной причине было не то чтобы грустно, но и не весело. Я хотела было прочитать рецепт, чтобы немного приободриться, но оказалось, что иглу готовить очень просто. Длинные объяснения были излишни. Мы с улыбками, но без смеха засунули яйца в кубаторы, отправили их в холодильник и стали ждать. Мы лежали на диване, перещелкивая телеканалы. Потом мы встали, отправили в холодильник вторую партию яиц и вернулись на диван. День тянулся очень медленно. Мне казалось, что у меня в животе происходит кулачный бой, хотя ты обнимал меня и целовал в ухо. Когда снова зазвенел таймер, мы принялись за работу, и я съела остатки
