жалюзи, нужно было покрутить длинный пластиковый стержень. Что-то похожее Мика Харидж использовал в фильме «Смотри мне в глаза», чтобы подгонять лошадей. Стол шатался, крошечный фен, висевший на стене в ванной, напоминал револьвер. В угловую розетку был воткнут шар с надписью «Весенние ароматы», и от него пахло растоптанными цветами. Я спустилась на первый этаж за льдом и рядом с автоматом обнаружила шаткую пирамиду картонных коробок из-под мебели. «ДЕРЕВЯННЫЕ СПИНКИ ДЛЯ КРОВАТИ – 2 ШТ.», – было написано на одной из них. «ТОРШЕР – 1 ШТ.» И, клянусь, мне привиделась надпись: «СЕКС – 1 ШТ.».
– Никак не могу его включить, – сказал ты, когда я вернулась в номер. Ты крутил телевизор из стороны в сторону, словно он был твоим клиентом в парикмахерской, и колдовал над разными штепселями и разъемами, пытаясь наладить соединение.
– Что ты делаешь?
– Хочу заснять все на память, – ответил ты.
Наверное, по моему взгляду было понятно, что я тебе не поверила.
– Ладно, я пытаюсь включить фильм. Думал, у меня получится запустить его на телике с ноутбука. Мне показалось, что это хорошая идея.
– Что за фильм?
– «Когда рассеется дым», – ответил ты, – из коллекции Джоан. Судя по названию, тебе он должен понравиться. И мне тоже. На фронте встречаются солдат и ветеринар, кажется, дело происходит в сельской местности. В описании сказано…
– Это отличный фильм, – сказала я. Я поставила стакан со льдом на стол, но не выпустила его из рук. На комоде стояли две небольшие бутылки: пиво для тебя и австралийское белое вино. «Интересно, – подумала я, – его везли на корабле или на самолете?» Через весь мир.
– Так ты его смотрела?
– Не до конца. И очень давно.
– Ладно, мы можем посмотреть его и на ноутбуке.
– Да, конечно.
– Эх.
– Я имею в виду, если у тебя не получится подключиться к телевизору.
– Я принес клубнику, – сказал ты, вынимая из рюкзака полный контейнер. Кажется, ты продумал все до мелочей.
– Где ты достал клубнику в ноябре? – Я взяла контейнер, чтобы помыть ягоды под краном.
– Есть один магазин, который работает всего десять минут по средам с четырех утра.
– Заткнись.
– Я люблю тебя.
Я посмотрелась в желтоватое зеркало.
– Я тебя тоже.
Выйдя из ванной, я заметила, что ты как-то изменил освещение, но покрывало на кровати было все такого же отвратительного цвета – с этим ничего нельзя было поделать. Я поставила мокрую клубнику на стол. Ты поводил своими прекрасными плечами, которые скрывала рубашка. Я с нетерпением ждала, когда снова смогу увидеть эту необычайную красоту. Я заглянула в твои широко раскрытые глаза и прочла в них нежность, озорство и страсть. Ты желал меня, а я – тебя. Меня наполняло чувство, в которое невозможно поверить. Его нельзя заснять, нельзя уловить. Происходило то, чему было не суждено случиться. Я сбросила туфли и прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Мне вспомнились слова, которые ваш тренер иногда произносил на тренировках. «Ну что, парни, – говорил он вам, – перейдем сразу к делу».
Помню, ты сказал: «О господи». Я улыбалась, потому что, как оказалось, меня нужно было научить совсем немногому. Я была не так уж и плоха. А местами очень даже хороша.
– В прошлый раз было лучше? – спросил ты.
– Мне больно, и это нормально, – ответила я.
– Знаю, – сказал ты и обнял меня обеими руками. – Но как это все ощущается?
– Как будто я засунула в рот целый грейпфрут.
– То есть тебе кажется, что что-то давит изнутри?
– Нет, – ответила я. – Мне кажется, что у меня слишком маленький рот. Ты хоть раз пытался запихнуть в рот целый грейпфрут?
Больше всего мне понравилось, как мы смеялись.
А потом поздно ночью мы проголодались, помнишь?
– Позвоним на ресепшен и закажем еду в номер? – предложила я.
– Давай не будем рисковать, неизвестно, сколько это будет стоить, – ответил ты, потянувшись за телефонной книгой. – Давай закажем пиццу.
– Хорошо.
Мне почему-то стало очень неприятно. «Я теперь совсем взрослая, – невольно подумала я, – и собираюсь есть детскую еду».
Я не хотела показываться на глаза курьеру и, когда он приехал, спряталась в ванной. Я слышала, как ты спокойным тоном беседуешь с ним и даже пытаешься шутить. Ты в трусах и футболке стоял у дверей и держал в руках коробку пиццы, на которую курьер выложил сдачу. Как будто все это было совершенно нормально. А в это время я, съежившись у раковины, водила по волосам этой расческой. Я чувствовала себя привязанной к столбу собакой или велосипедом в руках у нерасторопного хозяина, который с кем-то заболтался. Я поняла, что мне не по себе от того, как умело и ловко ты все это делал. Я сжала в руке расческу и картонную табличку с вешалки, словно пыталась скрыть постыдные факты. Я никогда не испытывала ничего подобного, а ты проживал все это много-много раз.
Я откусила от пиццы совсем чуть-чуть, и соус тут же брызнул мне на футболку. Мне пришлось ее снять, потому что пятно по цвету очень напоминало кровь. Ты дал мне эту футболку – выудил ее из миллиона других вещей, которые принес с собой в бездонном рюкзаке, – и я спала в ней, прижавшись к тебе, и потом дома провела в ней не одну ночь. Футболка была такой огромной, что, когда я ее надела, мне показалось, будто я очутилась внутри тебя: вытянула твои и без того длинные ноги и свернулась клубочком у тебя в груди, прямо у бьющегося сердца. Так что, думаю, мы квиты. Проснувшись, мы очень нежно целовали друг друга, не обращая внимания на несвежее дыхание и покрывало, которое при свете дня казалось еще ужаснее. Но нужно было бежать за кофе, пока не позвонила Лорен или кто-нибудь не узнал о нашем секрете. Обед уже давно прошел, и сверху на нас неодобрительно смотрело серое небо. Помнится, я сказала: «Я тебя тоже люблю», видимо отвечая тебе, потому что ты признался в этом первый. Но теперь, глядя на эту футболку, я стараюсь не думать и не вспоминать обо всем этом. Я думаю о том, Эд, как куталась в эту футболку, сидя на крыше гаража следующей ночью. Кровать казалась мне слишком большой для меня одной, я не могла заснуть и пошла на улицу жечь спички, думать о том, что в «Мечту Маяковского» мы заходили сто лет назад, и смотреть, как быстро гаснут крохотные огоньки. Я мерзла, сама не зная отчего. А потом мне вдруг становилось жарко. Я улыбалась, плакала, сидела с отрешенным видом, и потом еще долго эта футболка была моим единственным утешением по ночам. Я постоянно носила эту затасканную вещь, а ведь ты даже не помнишь, как отдал ее мне. Ты мне ее не дарил, поэтому я возвращаю ее тебе. Ты напрочь забыл об этой вещи, которую я носила, словно она была мне дорога. А ведь так оно и было. Неудивительно, что мы расстались.
Ладно, подарок ждал меня в понедельник в шкафчике. Теперь ты знал от него код и мог проделывать такие вещи. Нельзя сказать, что эти сережки совсем уродские, но мне они точно не идут. Мне не хочется… Да, черт возьми! Я! Не! Буду! Думать! О том, кто помог тебе их выбрать. Или о чем ты думал, покупая их. Только посмотри на эти нелепые висюльки. О чем ты думал?
Эти свидетельства прошлого я тоже отдаю тебе. Эл только что рассказал мне, что купил их в веломагазине: они лежали у входа в большой корзине, которая отлично подошла бы для выступления заклинателя змей. Но когда в то утро Эл вложил эти картонки мне в ладонь, он этого не сказал. Потому что нам слишком многое нужно было обсудить. Эл устроился на скамейке по правую руку, у которой мы обычно встречались и на которой я не сидела с тех пор, как мы с тобой начали катить мою жизнь под откос. Сама скамейка, Эл и Лорен походили на древние ископаемые. А между моими друзьями археологи расчистили место и для меня. Я каким-то чудом оказалась рядом со скамейкой: слишком глубоко ушла в свои мысли и совсем забыла, что в колледж теперь нужно входить с другой стороны, чтобы помахать тебе, пока ты забрасываешь мяч в кольцо, а может, и поцеловать тебя, перегнувшись через сетчатую ограду, словно мы с тобой разлученные пленники. Но вот я пошла по привычной дороге,
