Мэтт успокаивающе кладёт свою руку на мою.
— Тогда и не надо. Никого не касается причина, по которой вы расстались.
Я немного успокоилась от его успокаивающих заверений. Ведь знала, что под руководством Мэтта мы придумаем, как справиться с разорванной помолвкой и сплетнями, которые обязательно за этим последуют. Но наши отношения заключались не только в серьёзном. Мы даже говорили о тривиальных вещах, которые часто заставляли нас спорить, смеяться или и то, и другое вместе.
— Грибы — это хуже всего, — настаивал Мэтт, показывая мне язык с притворным отвращением, когда видел, что я добавляю их в салат на ужин.
— Ни за что, я люблю грибы! — я возражаю и удерживаю его взгляд, пока беру ещё одну горсть и бросаю их в смесь.
— Они портят всё, к чему прикасаются, — настаивает Мэтт. — Однажды в музее у меня была пицца, в которой должно было быть всего несколько штук, и я подумал, эй, ничего страшного. — Мэтт закрывает лицо руками и стонет. — Вся пицца, и я не шучу, была покрыта сотнями противных маленьких грибов. И пахли они так же ужасно, какими были и на вкус. С тех пор не их ел.
Я только рассмеялась и быстро чмокнула его в щеку.
— Тогда ты вытащишь их, как только салат будет готов, и я съем их, — поддразниваю я. — Всё получится, обещаю.
На девятый день пребывания в нашей маленькой хижине мы, как обычно, идём к главной дороге, чтобы проверить расчистили ли её. Когда мы огибаем последний поворот дороги, каждый из нас резко останавливается.
Дерево исчезло, как и большая часть обломков, которые валялись вокруг с тех пор, как я впервые поднялась на гору, была сметена по обочинам дороги.
И если дорога свободна… Я отчаянно смотрю на Мэтта, но вижу, что он задумчив.
Мы с Мэттом возвращаемся в хижину, каждый из нас погружен в свои мысли. В тот вечер, за ужином, состоящим из различных остатков, что-то кажется другим. Мы не болтаем так много, как обычно, и я могу сказать, что Мэтт о чём-то думает.
Наконец, не в силах больше терпеть молчание, я говорю первой:
— Наверное, мне нужно вскоре вернуться в «Сердца и Герои». У нас скоро состоится мероприятие с приглашённым писателем.
Мэтт смотрит вверх в середине укуса.
— Да?
— Ага. Примерно через две недели, а меня ведь не было какое-то время.
— События действительно требуют некоторого планирования, — говорит Мэтт, не раскрывая подробностей.
— Да. К тому же, мне нужно рассказать родителям о пожаре. Домик застрахован, так что они, вероятно, захотят починить его в ближайшее время. Ведь мы приезжаем сюда каждое лето. — Мэтт продолжает есть, размышляя и молчит.
— В любом случае, думаю, я уеду завтра.
При этих словах Мэтт поднимает взгляд, в его глазах появляется напряжённое выражение, прежде чем его лицо принимает небрежную беззаботность.
— У меня тоже командировка, так что, пожалуй, я тоже поеду. Спасибо за то, что была прекрасной хозяйкой, Кора.
Ладно, это больно. Хозяйка? Это всё, что он думает обо мне? Я откидываюсь на спинку стула.
— Хм, — я ковыряюсь в своём обеде, надувшись.
— Кора, — терпеливо говорит Мэтт. — Ты знала, что мы не можем оставаться здесь вечно.
Я тяжело вздыхаю.
— Знаю. Я просто не думала, что всё закончиться так скоро.
— Что ж, не будем портить нашу последнюю ночь заботами о завтрашнем дне.
— Ты прав, — признаю я. Я хочу сказать Мэтту, что я чувствую. Я начинаю влюбляться в него, и на самом деле я уже влюбилась в него. Но я не могу, особенно зная, что утром наш счастливый пузырь лопнет.
Вместо этого я встаю и иду к холодильнику.
— Я купила чизкейк.
Мэтт откидывается на спинку стула и улыбается.
— Как и когда ты купила чизкейк? Я почти уверен, что, если не считать походов в туалет, мы с тобой были всегда рядом. — Он весело поднимает брови.
Я закатываю глаза.
— Не глупи. Я купила его до того, как приехала сюда. Когда покупала продукты. Я просто забыла, что он у меня есть. — Я достаю сливочный десерт и ставлю его на стол перед Мэттом.
— Я люблю чизкейк. — Мэтт подозрительно смотрит на меня. — Откуда ты знаешь? Ты следила за мной…
— Ха-ха! Я обожаю чизкейк и купила его для себя, ну знаешь, для себя. Ты появился без приглашения, помнишь? — я скрещиваю руки на груди и делаю своё самое подлое лицо, но не могу сдержать смешок.
— Так жестоко, Кора. Ты такая жестокая. — Мэтт снимает крышку с десерта и втыкает в него вилку. — Мм-м, клубничка.
Я сижу, ошеломлённая.
— Ты должен его разрезать!
— Отведи душу. — Мэтт снова втыкает вилку в десерт и отбирает большой кусок. Он подносит его к моему лицу. — Открой.
Я закатываю глаза, но подчиняюсь, практически пуская слюни, когда сладкий пирог касается моего языка.
— Боже мой, какой вкусный чизкейк. Это так мило.
— Держу пари, я знаю кое-что послаще. — С этими словами Мэтт откладывает вилку и встаёт. Прежде чем я успеваю среагировать, он обнимает меня и крепко целует. — Думаю, пора спать, милая девочка. Но сначала, — он кивает в сторону десерта, — захвати торт. Я хочу съесть его с твоего обнажённого тела.
Мэтт несёт меня с тортом в руках, вверх по лестнице к нашей хорошо использованной кровати. Этой ночью мы занимаемся любовью, как будто в последний раз.
Нежно, страстно и сенсационно. Своими телами мы пытаемся сказать то, что ещё не смогли сказать словами. Каждый поцелуй говорит, как сильно мы скучаем друг по другу; каждое прикосновение — это наше желание никогда не отпускать.
Мы засыпаем в объятиях друг друга, не в силах
