юбочке!
— Вы не можете попасть домой? — раздался у нее над ухом голос Леонида.
Она удивленно обернулась:
— Вы не уехали?
— Я уже отъехал на десяток метров, как вдруг Андрей мне говорит: «А тетю Викторию домой не пускают!» Пришлось вернуться. Еле удержал его в машине. Вот он вам машет.
Виктория помахала мальчику в ответ.
— И что вы собираетесь делать?
— Понятия не имею. Калитка закрыта на засов.
— Там, у вас дома… ничего не случилось?
— Мой муж должен был собрать вещи…
— И вы здесь будете ждать…
— Когда на улице никого не будет, я постараюсь перелезть через забор…
— А меня об этом вы не хотите попросить? Свои собаки дерутся, чужая не встревай?
— Поговорочки у вас.
— Это не у меня, это народный фольклор. Так я полез?
— А вдруг там Блэк… пришел в себя? Набросится на вас.
— Авось не набросится. Я все-таки на руках его носил.
— Тогда лезьте. Другого выхода у меня все равно нет.
Леонид легко подтянулся на руках — вот это физподготовка! — и через секунду оказался по другую сторону забора.
Вика услышала глухое рычание Блэка и закричала:
— Фу, Блэк, фу! Не смей, это я!
И в ту же минуту калитка распахнулась, и Леонид жестом дворецкого пригласил ее войти.
Блэк сидел у крыльца и делал тщетные попытки подняться. И при этом скулил и рычал; в глазах его была тоска.
— Блэк, миленький, не переживай! — Вика кинулась к нему, обняла за шею, стала целовать в морду. — Зачем ты спустился, тебе еще рано. Ты хотел меня защищать, да?
Ну вот, как всегда, она увлеклась одним и совсем забыла о другом. Почему калитка оказалась закрытой, а дверь в дом распахнута настежь? Можно подумать, это вполне обычное явление. Или просто она бессознательно оттягивает неприятный момент?
Вика стала подниматься на крыльцо — не взбежала, нет, и не пошла. Потащилась, передвигая ставшие вдруг тяжелыми ноги. Леонид поднимался следом за ней, и Вика не нашла в себе силы отослать его. Ей одной было страшно.
— Леня, — прошептала она.
— Я только взгляну и уйду, — вполголоса сказал он.
— Саша! — позвала Виктория. Она заглянула на кухню — никого и прошла в гостиную.
Александр Петровский сидел на диване с охотничьим ружьем в руках. С тем самым, отцовским. Это для чего он его достал?!
— Пришли, значит, любовнички! — криво усмехнулся Александр, и Вика поняла, что ее муж, прежде никогда не пивший, как говорится, до потери пульса, именно так был пьян сейчас. — Я знал, чувствовал, что жду недаром.
— И поэтому закрыл калитку на засов, — не выдержав, съехидничала Вика.
— Если бы ты пришла одна, — с трудом выговорил Александр, — я бы тебе открыл, а вдвоем… Тогда у меня было бы время подготовиться.
Он начал медленно поднимать ружье.
— Саша, ты все не так понял. Мы почти незнакомы, — стала быстро говорить Вика — он что, совсем обалдел и собирается выстрелить?!
— Незнакомы? — пьяно усмехнулся Александр. — И потому он во второй раз появляется в нашем доме?
— Парень, ты бы опустил ружье, — сказал Леонид, пытаясь затолкнуть Викторию к себе за спину. — А то еще выстрелит ненароком.
— Выстрелит, — согласился тот, — иначе для чего бы мне его заряжать?
Вика разозлилась. Понимала, что он пьян и все равно не расслаблен, а именно на пьяном взводе, но раздражение — все происходило, как в дешевой мелодраме — вытолкнуло из ее рта роковые слова:
— Зарядил! Он зарядил ружье. Сидел и ждал, чтобы убить якобы неверную жену! И при этом выпил для храбрости. Трус! Мямля! Подонок! Бабник!
И грянул выстрел.
В какие-то доли секунды Вика увидела палец на спусковом крючке, ружье, направленное не на нее, а на Леонида, и бросилась вперед, заслоняя собой человека, который вовсе не был виноват во всех ее бедах, а теперь должен был ни за что ни про что умереть, оставляя сиротой такого славного, умного малыша.
Но, как всегда в ответственный момент, даже такое простое действие, как встать под выстрел, ей не удалось. Она метнулась перед Леонидом, оттолкнула его в сторону, а сама подвернула ногу на пустой бутылке, которую ее супруг Александр бросил у порога, и рухнула на пол, ударившись виском о журнальный столик.
Раздался выстрел, звон разбитого оконного стекла, но секундой раньше Виктория потеряла сознание.
Пришла она в себя на диване, с мокрым полотенцем на голове, а совсем рядом, на полу, ворочался и стонал Александр.
— Что это с ним? — спросила Вика у Леонида, который участливо склонился над ней.
— Пришлось вырубить, — смутился он. — Нокаут. Сейчас он очнется. Вообще-то я не бью тех, кто в разной со мной весовой категории, но он был слишком опасен. Надо же, едва не убил собственную жену!
— Леня, Андрюша один в машине. Ничего не случится?
— Ничего, я его запер на всякий случай. А главное, разрешил есть чипсы. Опять Оксана Васильевна будет ругаться, что я перебил ребенку аппетит. Это наша домработница, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Виктории. — Как вы себя чувствуете?
— Вроде ничего не болит.
— Вы себе не представляете, как я напугался. Думал, он в вас попал. А с другой стороны, если бы вы не упали, кто знает?.. Может, он стрелял бы еще.
— Значит, сегодня моя невезучесть сослужила мне хорошую службу?
— Ну с чего вы взяли, что невезучая? Мне кажется, эти мелкие неприятности — всего лишь плата за какое-то очень большое везение в вашей жизни. Не считаете же вы серьезным невезением какую-то разбитую тарелку.
— Странно, почти то же самое говорила мне бабушка.
— Ну как, идти вы сможете?
— Куда идти?
— Думаю, вам нужно сегодня переночевать у какой-нибудь подруги. Или у родственников. У вас есть родители?
— Конечно, есть, но я… никуда не пойду. — Она заметила беспокойство в его взгляде и упрямо проговорила: — Я останусь. Чего это я буду уходить из собственного дома?
Он по-прежнему стоял рядом и не двигался, и Вика осторожно поднялась. Ничего, случалось и хуже. Голова кружится самую малость. Она, наверное, жалко улыбнулась Леониду.
— Ничего со мной не случится. Думаете, я напрасно храбрюсь?
— Вы скажете, что это не мое дело, но я не могу оставить вас наедине… с ним. А вдруг он захочет еще как-нибудь обидеть вас? Опять схватится за ружье.
— Ничего, сейчас я его спрячу.
— Или попробует вас ударить.
Она медленно покачала головой:
— Александр… он вообще не склонен к насилию.
Леонид нарочито медленно взглянул в разбитое окно.
— Это он от бессилия. Протрезвеет, сам ужаснется тому, что наделал.
