я отстраняюсь.
Пространство между нами растет, и внутри все замирает.
Ее губы начинают дрожать, она закрывает ладонью рот, чтобы приглушить плач.
Усилием воли я заставляю себя развернуться и уйти.
Не оглядываясь.
Тобиас
Оставив Мейер, я сел в машину и только через час с лишним, когда был уже в ста пятидесяти километрах от кампуса, понял, куда еду.
Припарковав машину глубокой ночью, иду к дому – и не успеваю вытащить ключ, как дверь распахивается.
Мама стоит на темном крыльце и ждет меня. По дороге я позвонил ей и все рассказал.
«Возвращайся домой, милый», – сказала она.
Мое решение приехать к ним было единственно правильным. Они с папой нужны мне сейчас, и я укрепляюсь в этой мысли, когда вижу мамины глаза, полные слез.
Все внутри меня рушится, и я падаю в ее объятия, как в детстве.
– Мама, я люблю ее. И не могу потерять…
– О, дорогой, я понимаю, – плачет она, еще крепче сжимая меня.
– Я облажался, и мне от этого невыносимо, – сглатываю. – Я вел себя как отморозок. А ведь вы с отцом воспитывали меня по-другому.
– Прекрати, милый. – Мамин голос дрожит. – Мне жаль. Прости за все, что я сделала не так. Ты мой сын, и я люблю тебя.
Подходит отец и кладет ей руку на плечо. Он через силу улыбается, а когда делает шаг навстречу, я обнимаю его.
– Все наладится, сын, – говорит он, похлопывая меня по спине.
– Не знаю, пап. Я ничего не могу сделать.
– Так. – Он отстраняется, сжимает мои плечи и смотрит мне в глаза. – Ты можешь все, слышишь? – Хватка крепнет. – Ты – Тобиас Круз, человек чести. Ты сильный и решительный. Ты никогда не сдавался и сейчас не сломаешься.
Мой взгляд затуманивается.
– Как я могу вернуться на поле, зная, что ей больно?
Папа поглаживает меня по щеке.
– Сынок, страдает не только Мейер. Твое сердце тоже болит и ноет, и она знает это. Но и ей, и тебе будет еще больнее, если ты перестанешь играть. Ты же сам это понимаешь.
Я киваю, но меня мучают и другие вопросы:
– А насчет тренера что? Как я смогу спокойно вести игру, зная, что он поблизости? Да я и так еле сдерживаюсь, чтобы не прибить его к чертям собачьим.
– Тогда уничтожь его своими поступками. Видит Бог, ты в десять раз выше его, сын.
Резко выдохнув, опускаю голову, но отец берет меня за подбородок и заставляет поднять.
– Ты… – В глазах его стоят слезы. – Ты наш сын, а теперь ты стал настоящим мужчиной. Любые родители будут гордиться таким. И ты покажешь этому ублюдку, чего стоишь. Сейчас ты немного отдохнешь, а потом сядешь в этот пикап, вернешься и сделаешь то, к чему ты стремился и готовился всю свою жизнь. Сначала покажешь всему миру, кто ты такой, а затем продемонстрируешь то же самое этому подонку. А мы будем рядом, я и твоя мама. – Голос его срывается. – Независимо от твоих действий, от твоих желаний и нужд, мы всегда будем на твоей стороне. Всегда.
Я знаю, они будут рядом.
Мои родители.
Они в меня верят.
Я не тень своего брата. Я – это я.
Киваю, переводя взгляд с мамы на отца и обратно.
У меня все получится.
Я сделаю это для них.
Для нее.
Для себя.
Я разорву всех к чертовой матери.
Мейер
Я справлюсь, повторяю себе в сотый раз, пока иду к спортивному отделу. Сама я слабо верю в это, но другого пути нет.
Мне надоело жить под чужим влиянием. Невыносимо… Все, что у него есть против меня, – это подписанный мною договор, причем подписанный под его нажимом. Я согласилась принести жертву, потому что испугалась потерять своего ребенка. Мне пришлось отказаться от парня, которого люблю всем сердцем, чтобы Томас Рид, человек, за которого я по глупости вышла замуж, не смог забрать мою дочь.
Но больше никаких жертв. Я не могу жертвовать своим будущим и будущим Бейли. После рождения дочки я нуждалась в деньгах, а значит, в поддержке Рида, и он знал об этом. Уверена, мы оба ненавидели эту ситуацию. Если бы я ушла сразу, как только поняла, с каким уродом связалась, мне бы пришлось бросить учебу, потому что я не смогла бы потянуть самостоятельно оплату за обучение, сколько бы подработок ни взяла. Уйти от него означало заживо закопать себя, но почему должна страдать Бейли? Моя девочка заслуживает большего. Я была вынуждена согласиться на то немногое, что Рид предложил мне, и даже нашла утешение в том, что у ребенка будет безопасное место, которое условно можно назвать домом. Через два года, которые не отложатся в памяти малышки, я окончу университет и смогу самостоятельно дать ей все, что необходимо. Мы будем свободны от Томаса Рида, и она, я надеюсь, никогда не узнает о ненависти в его сердце.
Так же, как и он никогда не узнает о боли, которую причинил мне. Ему все равно, к чужой боли он нечувствителен.
У меня закружилась голова, когда он пообещал положить мир к моим ногам, а вместо этого он попытался сделать из меня придверный коврик. Но сквозь боль приходит облегчение, а если пестовать в себе чувство вины, что я сама виновата во всем, боль будет бесконечной.
Но все, хватит. Томас Рид мне больше не нужен ни в каком качестве.
С этой мыслью, высоко подняв голову, вхожу в его кабинет.
Он вскидывает голову и вскакивает со своего места, но замирает, когда я с грохотом бросаю сраный ноутбук, подаренный им, на стол.
– Умом тронулась? – Он сверкает глазами. – Наверняка видела, как автобус команды загружался у входа. Тебя тут и близко быть не должно.
Делаю глубокий вдох и говорю:
– Я ухожу.
Зрачки сужаются еще больше.
– Что значит «ухожу»?
– С меня хватит. Работы, университета и всего прочего.
– Решила бросить учебу?
– Перевожусь. Во Флориду.
Он удивлен, но не более. Вероятно, считает, что это пустая угроза с моей стороны.
– Что-о? – растягивает он.
– Да-да, перевожусь. Поскольку ты, муж, раскопаешь любую информацию, связанную со мной, смысла скрывать нет. Мне дают стипендию, покрывающую все расходы за обучение, и там нет никакой необходимости отчитываться о доходах супруга. Бейли получит место по программе раннего развития детей, и они предоставляют жилье молодым семьям. Мы уедем сразу, как только закончатся занятия, и больше не вернемся.
Рид прищуривается.
– Я не буду отправлять чеки по почте через всю страну.
– Они мне и не нужны.
– Я не собираюсь подписывать никаких документов о разводе.
– Что ж, я могу подать на тебя в суд.
Он выдвигает вперед подбородок.
– А ты не забыла, что речь идет о…
– Не продолжай, – тороплюсь прервать его, затем качаю головой, чтобы контролировать слезы. – Даже не вздумай напоминать. Ты больше не можешь задавать вопросы, а я больше не обязана отчитываться перед тобой. Прекрасно помню условия контракта, но в нем ни слова не сказано о том, что я должна быть привязанной к этому месту и видеться с тобой каждый день. Поэтому я забираю свою дочь, и мы уезжаем. Но прежде чем ты начнешь жить в свое удовольствие, позволь сказать тебе кое-что. – Кладу руки на стол и наклоняюсь вперед. – Знаю, что тебе все равно, так что живи. Улыбайся, смейся… ищи себе новых юных дурочек. Мне без разницы.
– Все усложнилось, когда ты снюхалась с моим питчером.
– Нет. – Я не хотела шептать, но голос внезапно перестал подчиняться. – Все усложнилось с того момента, когда ты начал манипулировать мной. То есть практически с самого начала. Когда ты загнал меня в брак, просчитав последствия.
– Я предложил – ты согласилась. Не так ли?
– Верно, согласилась. Но я была наивна и напугана своей беременностью, и ты решил спасти свою задницу. Теперь-то меня уже ничем не удивить, – говорю я, глядя на мерзавца, – а тогда… Мне надо было сразу догадаться, какие цели ты преследуешь. О да, я помню нашу первую встречу в вестибюле Учебного центра, ты умеешь произвести впечатление. Но ты предлагал подвезти меня до дома только поздно вечером, когда никто не увидит. Первый раз ты поцеловал меня в машине с тонированными стеклами. Все было очевидно, но я была молода и глупа. – Выпрямляюсь, он смотрит на меня, потирая рукой челюсть. – Но я уже не та наивная девушка, Рид.
Качая головой, поворачиваюсь и иду к двери, но его слова заставляют
