папа, – просто сказала она, потому что умела делать невозможное.
– Не папа, отец, – поправил ее Уилл. – Папы играют с сыновьями в футбол, ездят на рыбалку, дают мелочь на конфеты.
Питер Гамильтон ничего этого не делал, хотя, поговорив с его приятелями – завсегдатаями ближайшей пивной, вы узнали бы, что Пит – достойнейший из достойных. «Последнюю рубашку отдаст». «Добрейшей души человек».
Старина Пит. Всегда являлся в пивную первым, а уходил последним. Однако в конце концов он тоже покидал «Старого льва» или «Королевский легион», возвращался в маленький домик с верандой и продолжал терроризировать свою семью.
Питера Гамильтона испортили жизненные разочарования, большие и малые. Не сумев реализовать свой потенциал, он превратился в злобного алкоголика.
Он нуждался всего лишь в любви хорошей женщины. Которая поверит, когда он пообещает не пить, измениться и стать человеком, которого она достойна. Амариллис Блум ответила на его предложение согласием, поскольку была доброй, мягкосердечной девушкой и всегда жалела неудачников.
– Только он не изменился, – сказал Уилл, не отрывая взгляда от пятнышка на потолке. – Зачем, если теперь у него появился человек, на котором можно вымещать гнев и винить в неудачах? Он ни разу не тронул маму пальцем, в этом не было нужды. Он убивал ее словами, унижениями, заставляя поверить, что она никчемна. То же самое он делал с Роуэн и со мной.
Уилл боялся отца, сколько себя помнил. Звук подъезжающей машины, щелчок в замке, звяканье ключей, брошенных в вазу на тумбочке, приглушенные ругательства – то были вступительные аккорды великого действа, в апофеозе которого сестра тихо рыдала в постели, мать неподвижно застывала на стуле в гостиной: «Что расселась на диване, как жирная ленивая корова?», а отец вымещал зло и обиду на Уилле. Питера Гамильтона бесило присутствие в его жизни сына.
– Стоило мне получить высший балл в школе или победить в спортивных состязаниях, он с ума сходил. Это уязвляло его мужское достоинство.
Уилл понял это еще до начала занятий с Роландом, который осторожно распутывал связывавшие его узлы.
– А когда я терпел неудачу – понятно, это потому, что я ничего не стою. Никогда ничего не добьюсь. Никогда не стану настоящим мужчиной, жалкий маменькин сынок.
– О, Уилл, – Марго так и держала руку у него на сердце, словно пытаясь защитить.
За весь его монолог она не произнесла ни слова, ни разу не прервала поток воспоминаний.
– Он устанавливал множество правил. Не разрешал нам смотреть телевизор, играть в саду, приглашать друзей и ходить к ним и вообще внушал нам, что мы никому не нужны, что мы слишком уродливые и тупые, чтобы иметь друзей. У нас был только он, и мы не внушали ему ничего, кроме отвращения.
Уилл сделал несколько глубоких вдохов, чтобы собраться, и все равно чувствовал, что уплывает.
– Теперь я понимаю: не в силах управлять своей жизнью, он пытался управлять нами. Он считал, что во всех его неудачах виноваты мы. Я-то понимаю, только от этого не легче.
– И что же случилось? Он ведь теперь не с вами, – осторожно спросила Марго.
– Однажды вечером он цеплялся к маме. Ничего особенного, как обычно. Мне шел тринадцатый год, я догнал его по росту, и мне надоело молчать.
Уилл рассказал это Роланду только на четвертом сеансе. На первом он вообще не мог говорить. Сейчас было легче. Особенно когда Марго держала руку у него на сердце.
– Я встал между ними и сказал: «Не смей так разговаривать с мамой. Она этого не заслуживает».
Марго прижалась к нему еще теснее.
– И что же он сделал? Ты ведь говорил, что он вас и пальцем не трогал?
– Маму не трогал, а меня швырнул через всю комнату.
Это оказалось к лучшему: Мэри наконец пробудилась от темного заклятья, которое наложил на нее Питер. Но прежде случилось страшное.
– У нас был пес. Матли. По-моему, отец любил из всех нас только его. Собаки ведь не осуждают людей. Он всегда бесился, что Матли больше любит меня, и когда он меня ударил, Матли бросился меня защищать. Маленький песик не смог бы причинить ему существенный вред, но отец в ярости схватил его за шкирку и ударил о стену, после чего выбежал из дома, заорав, что мы его больше не увидим. Мы подождали, пока не убедились, что он не вернется, но было слишком поздно… Матли… Мы похоронили его в саду.
– О боже!
Было три часа дня, а казалось, что утренние события произошли с кем-то другим сотни лет назад. В окна светило солнце, хотя день начинался с облаков и тумана, без всякого намека на скорую весну. Марго подняла голову и вытерла глаза краешком одеяла.
– Я очень тебе сочувствую. Какое ужасное детство!
– После этого все наладилось, – сказал Уилл и сел, нашарив за спиной подушку.
Марго, зажав под мышками одеяло, последовала его примеру.
– Мы уехали еще до его возвращения. Мама позвонила Берни и Мо, своим родителям, с которыми все эти годы почти не общалась. Ей было стыдно, и она не хотела их огорчать. В общем, на следующий день, вернувшись из школы, мы с Роуэн застали Мо и Берни, которые укладывали наши вещи в фургон. Вот и все.
Не совсем так. Через пару недель Питер появился в Масуэлл-Хилл, но доблестная Мо встала во все полтора метра своего роста и велела ему убираться. Правда, впоследствии Уилл с Роуэн догадались, что Берни и Мо, вероятно, заплатили Питеру, чтобы тот навсегда исчез из их жизни. Вскоре после их приезда бабушка с дедушкой продали свой второй магазин в Уинчмор-Хилл, с двумя квартирами наверху.
– Спасибо, что поделился, – сказала Марго, взяла его руку в свою и поцеловала. – Я кое о чем догадывалась… после Рождества… Только не хотела выспрашивать. Подумала, что сам расскажешь, если захочешь.
– Вот и рассказал.
Уилл не закончил. Порой ему казалось, что он никогда не отделается от прошлого.
– Ты – вторая, кому я рассказал. Первый – психотерапевт.
– Понимаю, – Марго крепче сжала его руку.
– Мой отец сказал бы, что настоящим мужчинам не нужны психотерапевты.
Он искоса взглянул на Марго, пытаясь вычислить ее реакцию. Та закатила глаза.
– Твой отец – отвратительный мерзавец, и его мнение не должно тебя интересовать.
– Значит, ты не считаешь, что я псих, если хожу к психотерапевту?
Никто из его знакомых не лечился у психотерапевта, кроме Роуэн, у которой была послеродовая депрессия. Нью-Йорк, разумеется, не в счет – там люди не представляют своей жизни без психотерапевтов. А в Лондоне – нет.
– Послушай, что здесь такого? Если у человека что-то болит, он идет к врачу. Когда
