в тысяче миль оттуда. Могучий, ревущий, душный, предприимчивый, вопящий, великолепный, стальной гигант Чикаго оставался ему неведом.
В оформлении квартиры Дирка Селина не участвовала. Когда все было закончено, он, довольный, пригласил ее посмотреть.
– Ну, – сказал он, – как тебе квартира, мама?
Селина стояла в центре комнаты – маленькая простая женщина посреди массивных и мрачных резных столов, кресел, комодов. В уголках ее губ промелькнула едва заметная улыбка.
– По-моему, здесь уютно, как в соборе.
Случалось, Селина пыталась что-то доказывать сыну, но в последнее время, как ни странно, предпочитала молчать. Она больше не спрашивала его об обстановке в домах, где он бывал (в итальянских виллах на Огайо-стрит), или об экзотических блюдах, которыми его угощали на роскошных ужинах. Ее ферма процветала. Огромные сталелитейные заводы на юге постепенно подкрадывались к ней все ближе, но еще не наступили своей железной пятой на зеленые плодородные акры. Селина стала весьма известной благодаря качеству своей продукции – и овощей, и скота. В меню отелей «Блэкстоун» и «Дрейк» вы могли увидеть «спаржу де Йонг». Иногда знакомые Дирка подтрунивали над ним по этому поводу, и он не всегда признавался, что сходство фамилий неслучайное.
– Дирк, похоже, ты больше ни с кем не встречаешься, кроме одних и тех же людей, – говорила ему Селина, хотя, надо сказать, упрекала она его нечасто. – Ты не видишь жизнь во всей полноте. Тебе бы стоило проявить обыкновенное любопытство – к людям и событиям в окружающем мире. Ко всяким людям и всяким событиям. А ты вращаешься в очень узком кругу и не выходишь за его пределы.
– Нет времени. Не могу себе позволить тратить зря время.
– Ты не можешь себе позволить не тратить.
Иногда Селина приезжала в город на неделю или на целых десять дней и шла, как она говорила, в загул. В таких случаях Джули Арнольд приглашала ее пожить в одной из гостевых комнат дома Арнольдов, или Дирк предлагал ей свою спальню, утверждая, что сам может прекрасно ночевать на большом диване в гостиной или снять комнату в Университетском клубе. Но Селина всегда отказывалась. Она снимала номер в гостинице. Иногда на севере, иногда на юге. Предвкушая праздник, она весело выходила на улицу, как маленький мальчик, который выскакивает из дома воскресным утром, впереди у него великолепный, полный приключений день, и он отправляется вперед по улице без всякого плана или договоренностей, зная, что может выбрать любое из всего богатства ожидающих его удивительных событий. Селина любила Мичиган-бульвар и витрины Стейт-стрит, в которых в элегантных позах стояли надменные лощеные дамы в сверкающих вечерних туалетах. Их пальцы были изящно изогнуты, потому что держали веер, розу или театральную программку. Они снисходительно улыбались завистливому внешнему миру, прижавшемуся носом к стеклу, которое отделяло его от них. Общительная Селина наслаждалась жизнью, она любила огни, цвета, толчею и шум. Годы изнурительной работы в поле, когда перед глазами не было ничего, кроме земли, так и не смогли убить в ней радость жизни. Она забредала в городские кварталы, где проживали иностранцы – итальянцы, греки, китайцы, евреи. Проникала и в «черный пояс», где обитало многочисленное растущее чернокожее население, которое перемещалось, двигалось, зловеще разминало огромные конечности, тянуло, протестуя, руки все дальше и дальше и переваливало за установленные ему отвратительные границы. Селину защищали светлое выражение лица и спокойные манеры, искренний интерес и доброжелательный взгляд. Наверное, ее принимали за социальную работницу, одну из тех, кто помогает бедным подняться на более высокую ступеньку в жизни. Она покупала и читала «Индепендент», газету чернокожих, в которой знахари рекламировали волшебные коренья. Однажды даже отправила им двадцать пять центов за упаковку, очарованная удивительными названиями: «Корень Адама и Евы», «Хозяин леса», «Драконья кровь», «Верховный Джон-завоеватель», «Корень Иезавели», «Райские зерна».
– Послушай, мама, – убеждал ее Дирк, – нельзя так бродить по городу. Это опасно. Тут тебе не Верхняя Прерия. Хочешь погулять, я попрошу, чтобы тебя повозил по городу Саки.
– Было бы очень мило, – покорно отвечала она, но никогда не принимала его предложение.
Иногда она шла на Саут-Уотер-стрит, которая теперь изменилась и разрослась до таких размеров, что грозила смести все прежние границы. Ей нравилось гулять по запруженным людьми тротуарам, вдоль которых стояли клети, ящики и бочки с фруктами, овощами и птицей. Теперь здесь преобладали смуглые иностранные лица. Вместо загорелых мужчин в комбинезонах она видела поджарых, мускулистых парней в старых армейских рубашках, брюках цвета хаки и ободранных крагах. Они возили тележки, грузили ящики, мчались вниз по улице в огромных громыхающих автомобильных фургонах. Лица у них были суровые, разговор лаконичный. Двигались они ловко, не делая лишних движений. Любой из них, думала Селина, живее и естественнее, чем ее успешный сын Дирк де Йонг. И работа их полезнее и честнее.
– И где тут у вас бобы?
– Посмотри в старой забегаловке.
– Да они жесткие.
– Лучше не найдешь.
– Ну так оставь их себе!
Многие из людей постарше знали Селину, здоровались с ней за руку, добродушно болтали. Уильям Талкотт, ставший несколько суше и морщинистее, чьи редкие волосы теперь были уже совсем седые, все так же стоял, прислонившись к дверному косяку, в рубашке, аккуратных брюках и жилетке цвета «соли с перцем», с незажженной дорогой сигарой во рту и тяжелой золотой цепочкой часов поперек живота.
– Ну, миссис де Йонг, вы-то уж точно добились успеха. А помните, как приехали сюда в первый раз на своей телеге?
О да! Она помнила.
– Но и ваш мальчик, как я вижу, оказался не промах. Богачом стал, да? Матери всегда приятно, когда сын преуспевает. Вот так-то! Да вы только посмотрите на мою дочку Кэролайн…
Жизнь в Верхней Прерии тоже имела свои прелести. Частенько на ферме можно было увидеть странных посетителей. Иногда они задерживались на неделю, иногда дней на десять: мальчики и девочки, чья городская бледность постепенно сменялась роскошным загаром, или уставшие женщины с мешками под глазами. Все они пили Селинины сливки, ели в изобилии ее овощи и нежных кур, словно боялись, что эти яства у них вот-вот отнимут. Селина подбирала своих гостей в бедных городских закоулках. И Дирк в который раз убеждал ее этого не делать. Селина была членом школьного совета Верхней Прерии. Часто ездила по окрестностям и в город на неприлично ветхом «Форде», которым управляла изобретательно и умело. Она состояла в Дорожном комитете, к ее мнению прислушивались в Ассоциации фермеров-овощеводов. Жизнь ее была наполненной, радостной и продуктивной.
18
У Паулы созрел план сделать покупку облигаций интересной для женщин. Хороший план. Она так
