он пошел к мистеру Макдональду.
– Ах. Как думаешь, его уволят? Ведь это было его видение, не так ли? – Мне хочется на это надеяться.
– О, я уверена, что Рассел не думает, что это его вина, и она действительно не его. Это наша общая вина. Моя вина в том, что я не сказала честно, что думаю. «Лох-Дорн» не предназначен для вот этого. – Она машет рукой в сторону свежей покраски и шикарных интерьеров. Но он не принадлежит мне, – говорит она с улыбкой. – Он принадлежит мистеру Макдональду.
– А ты не можешь его купить?
Она грустно смеется:
– О боже, нет. Я одинокая женщина с ограниченными средствами, как сказала бы Джейн Остин.
– Зато какие у тебя прекрасные культурные ориентиры. – Я пытаюсь ее рассмешить.
– У каждого свое место в жизни, к лучшему это или худшему. Я сделала все что могла. – Она смотрит на меня сквозь очки, как банковский служащий, который изучает лицо человека, когда получает его удостоверение личности.
– А ты не можешь тоже сходить к мистеру Макдональду и рассказать ему о своем видении ситуации? Придать этому месту более аутентичный вид не займет много времени. Мы просто уберем эти ужасные картины и некоторые самые нелепые вычурные вещи, например, книжную инсталляцию и серебряную голову оленя над камином. О, боже, и эти нелепые подложки из выброшенной на берег древесины. Господи, они такие дурацкие! Люди не хотят лезть на дерево, чтобы добраться до радужного салата.
Мой голос дрожит, когда я осознаю, насколько эмоционально привязалась к этому месту. Я хмурюсь, глядя в землю.
– До мероприятия Винного общества осталось меньше месяца. Если мы сможем продержаться до этого времени, есть шанс, что судьба повернется к нам лицом.
Я киваю, чувствуя утомительное давление, когда вспоминаю все приготовления, которые мне нужно сделать к этому событию. И тут я ощущаю, как у меня в кармане вибрирует телефон. Я неуклюже вытаскиваю его, и он с грохотом падает экраном вверх. Я бросаюсь поднимать его с пола. Это Хизер.
– Извини, мне нужно ответить.
– Иди, иди, – кивает Ирен.
Я стараюсь не обращать внимания на узел, который затягивается у меня в животе, и отвечаю на звонок.
– Привет.
– Птичка, ты можешь говорить?
– Конечно, – говорю я. Мои поиски Джеймса подождут. Я покидаю хаос ресторана и направляюсь к коттеджу.
– Мне кажется, я совершила огромную ошибку, Птичка, – признается Хизер.
– О нет. Что такое? – спрашиваю я. Солнце выглядывает из-за туч, и день внезапно заливается светом. Я хочу спуститься к озеру и собраться с силами в этой чудесной тишине и с таким видом перед глазами. – Что случилось?
– Так много всего случилось.
Я вздыхаю. Мне придется вытягивать информацию постепенно.
– Так, дай мне две секунды, мне нужно переобуться.
– Хорошо, – кротко говорит она. – Ты где?
– Только что вернулась домой.
Я открываю дверь и бегу вверх по лестнице в спальню Джеймса, дверь которой широко распахнута. Его униформа разбросана на кровати, а не в комнате для персонала, где она должна быть. Он ушел в спешке. Я кидаюсь обратно вниз, хватаю кроссовки, стаскиваю свои дурацкие рабочие туфли на каблуках и направляюсь вниз через огород к тропинке, ведущей к озеру.
– Рассказывай, – требую я, как только оказываюсь за пределом слышимости коттеджей.
– Ну. Боже, я не знаю, с чего начать.
– Ты в порядке?
– Не совсем.
– Как… дела с Кристианом?
– Ну… По правде говоря, мы стали часто ссориться.
– Должно быть, тебя напрягает, что он все еще прячет тебя и не рассказал все своей девушке. До сих пор.
Птичка, сохраняй спокойствие.
– Да, – подтверждает она. – Именно так. Он ее не бросил, а прошло уже сколько? Уже больше двух месяцев. Почти три.
Черт! Она действительно злится.
– Как думаешь, он когда-нибудь бросит ее?
– Кто знает? – бормочет она, как будто уже сто раз прокручивала этот разговор в своей голове. – И, честно говоря, я и не хочу, чтобы он ее бросал. Я хочу вернуться домой.
Вот оно.
– Я не люблю его. И не уверена, что когда-либо любила. Я явно понятия не имею, что это такое, иначе я бы не ошибалась столько раз в попытке ее найти. – Она делает паузу, и у нее перехватывает дыхание. – Он оказался не очень честным человеком, – шепчет она.
– Как думаешь, он вообще собирался бросать свою девушку?
– Не знаю. Вначале, возможно, да, но потом начались отговорки. У нее была небольшая операция. А потом заболела ее мама. В конце концов, все это стало казаться обычным враньем.
– Тьфу! Он полное дерьмо.
– Ну. Да.
– Это здорово, что ты так легко влюбляешься, Хизер. Это хорошо, – продолжаю я мягко. – Лучше, чем быть вообще неспособной на это.
– Я бы хотела быть более сдержанной, как ты, – вздыхает она. – В любом случае я возвращаюсь домой.
– Правда? И что ты будешь делать? – резко спрашиваю я. – Я имею в виду, сколько времени осталось до поездки в Париж? Ты вернешься к себе в квартиру? Мне кажется или ты ее сдала?
– Ну, я могу это исправить, – вздыхает она. – Просто чувствую себя униженной.
– Не стоит. – Я пробираюсь сквозь длинную траву и выхожу на тропинку у ручья. – Слушай, если меня будет плохо слышно в ближайшие несколько минут, я перезвоню тебе – здесь плохое покрытие.
– В Тутинге?
– Нет-нет – я сейчас в другом месте, – произношу я, карабкаясь.
– Что ты делаешь?
– Гуляю.
– Что?
– Меня плохо слышно?
– Возможно. Мне послышалось, что ты гуляешь.
– Так и есть.
– Что?
– Прости, я пропадаю, Хизер?
– Нет! – кричит она. – Я просто умираю от шока!
Я не могу удержаться от хохота:
– О да, я знаю. Это лето меня преобразило.
– Скорее бы все услышать. Не в том ли самом шеф-поваре дело?
– Хм, – говорю я и в миллионный раз думаю о Джеймсе и неизбежном конце нашего романа. И в этот момент, разговаривая со своей лучшей подругой, которой я лгу уже несколько недель, я понимаю, что я в одном всхлипе от того, чтобы все вырвалось наружу.
– Я не могу говорить об этом сейчас. Но когда-то мне придется рассказать тебе, что произошло. – Чувствую, как слезы наворачиваются на глаза.
– Боже, Птичка, я тут треплюсь и треплюсь, а ты ведь расстроена! Что случилось? Что сделал шеф-повар?
Но я останавливаюсь, сглатываю и сосредотачиваюсь на своей подруге:
– Ничего. Дело не в нем. Это моя вина, но все наладится. Как-то наладится.
– Ты уверена, что с тобой все хорошо?
– Я в полном порядке. Мне никогда не было лучше. В этом-то и проблема.
– Ты можешь сказать мне все. Все что угодно! – мягко предлагает она. – Мы
