На три слова, на их весомость. Я никогда не думал, что заслуживаю их, а теперь говорю их искренне. Черт, а как иначе, когда дело касается такой женщины, как Деккер?
В ней есть все, что мне нужно, и ничего из того, что я заслуживаю.
Она сильная, страстная, целеустремленная… и мне нравится, что она не готова терпеть плохого к себе отношения и меньше всего от меня.
Она видела меня в худшие моменты, но все равно полюбила.
Она лелеет мои мечты, когда сам я ставлю их под сомнение, и она сражается за меня, когда у меня самого больше нет на это сил.
Как это я стал таким везучим засранцем?
– Был рад тебя увидеть, мужик, – говорит Катц Джону, прежде чем выйти из комнаты для встреч в нижней части арены, где мы проводили время.
– Увидимся через минуту, – бросаю я.
– Бог ты мой, какой он красавчик, – с улыбкой замечает, поправляя волосы, мама.
– Я предпочитаю думать о том, как он играет, а не о том, как выглядит, но это же я, – поддразниваю я, с каждой минутой все больше расслабляясь. – Ты ведь тоже, Джей?
Мой брат выглядит таким слабым – бледная кожа, впалые черты лица и даже его комплекция, – но, когда он смотрит на меня, именно его глаза завладевают моим вниманием. Он гордится. Так сильно гордится мной, и сегодня я отказываюсь подводить его.
Я наклоняюсь к его уху и шепчу то, что, казалось, хотел сказать целую вечность:
– Сегодня тот самый вечер, Джон. Мы наконец выиграем кубок, о котором мечтали в детстве. Ты подталкивал меня к тому, чтобы становиться лучше, и, черт побери… Я бы все отдал, чтобы это ты вышел на лед, а я болел бы за тебя на трибунах. Правда. – Я прикрываю глаза, чтобы справиться с подступившими слезами и закончить то, что собирался сказать. – Я обещал тебе, что однажды окажусь здесь, и тогда мы сделаем это вместе… так что этот матч я посвящаю тебе, брат. Каждый удар, каждый финт, каждый блок. Для победы мне нужно было, чтобы ты был здесь, потому что я не мог сделать этого без тебя.
Я прижимаюсь лбом к его лбу. Мои плечи подрагивают от веса только что произнесенных слов и от шанса, что так близок. Когда я отодвигаюсь, чтобы посмотреть Джону в глаза, по его щекам текут слезы. Он понимает. Он слышит меня. Он меня прощает.
Джон со мной.
– Мне пора в раздевалку, – поворачиваюсь я к маме и замираю, потому что в дверях стоит мой отец. – Пап, – произношу я, как какой-то ребенок.
Ты пришел на игру. На мою игру.
Ты здесь.
– Сын, – кивает он и делает шаг вперед. Он протягивает руку, и я, растерянный и неуверенный, пожимаю ее.
– Сэр, – запинаюсь я. – Спасибо, что пришел.
Еще один сдержанный кивок.
– Удачи тебе сегодня.
Мы смотрим друг другу в глаза, и будь я проклят, если мое сердце не сжимается.
– Мне пора.
И выйдя из комнаты, я останавливаюсь и упираюсь руками в колени, чтобы перевести дыхание.
Мужчина, которого я зову своим отцом, целых тридцать два года возвышался надо мной.
Из-за его гнева, его стыда, его… ненависти я чувствовал себя ничтожным.
Но в данный момент все не так.
Теперь я чувствую себя так, словно это я возвышаюсь над ним.
Я горжусь собой, потому что заработал все, что у меня есть на данный момент. Именно я истекал потом, кровью и слезами. Я приносил в жертву другие аспекты жизни, лишь бы получить этот шанс.
Да, его появление многое для меня значит, но этим вечером я играю не ради его беспрестанной критики. Его присутствие ничего не меняет.
Я должен выполнить свою работу. Принести победу команде. Занять свое место в истории. Так что я выпрямляюсь и направляюсь в раздевалку, готовый привести команду к победе.
Готовый достичь своей мечты.
Я не хочу смотреть игру из ложи для прессы. Я предпочитаю быть с фанатами. Давать другим пять при каждом голе и кричать всякий раз, как судья будет несправедлив.
Сегодняшний матч явно не тот, который я хочу смотреть, сидя на дорогих местах.
Но большую часть последнего часа я провела именно здесь. Показывала все Карле, поскольку Хантер рассказал ей, что мы встречаемся, рассказывала Джону, что ничего так не проясняет мысли его брата, как разговор с ним. И мне представили Гарри, отца Хантера.
Его сложно понять, хотя уверена, что моя злость и обида не сильно помогали делу.
Не уверенная, что именно собираюсь сказать, но уверенная в собственных намерениях, я подхожу к тому месту, где он, скрестив руки на груди, наблюдает за разминкой.
Гарри никак не признает моего присутствия, и по какой-то причине я и не жду от него этого.
– Знаете, ваш сын хороший человек. Даже невероятный.
Он кивает, но ничего не говорит и даже не смотрит на меня.
– Он всю жизнь старался сделать так, чтобы вы гордились им, пытался загладить вину за аварию, в которой пострадал Джон, хотя никогда и не был в этом виноват. Я понимаю, что в тот день ваша жизнь изменилась навсегда. Не могу представить, как вас это злит, боль и страдания, через которые вы прошли из-за этого… но если в тот день вы потеряли Джона, которого знали, Хантер потерял родителей.
Когда я смотрю на Гарри, у него дрожит подбородок, а в глазах стоят слезы, но больше он ничем не показывает, что услышал меня.
– Я люблю вашего сына, так что не позволю, чтобы вы и дальше причиняли ему боль. Вы готовы потерять и второго сына или же вы постараетесь побороть свой гнев и начнете обращаться с ним так, как он того заслуживает? – Я отступаю на шаг. – Выбор за вами.
Я хочу сказать ему еще много чего, но вместо этого разворачиваюсь на каблуках и направляюсь к своему дешевому месту.
Взгляд на часы.
До конца третьего периода осталось десять минут.
Пока что ничья.
Десять минут, чтобы либо стать героем, либо тем, кого скоро забудут.
Счет два-два.
Десять минут, чтобы что-то изменить.
Катцен, завладев шайбой, бросает ее мне.
Я передаю ее Финчу и обхожу одного из защитников. Когда тот задевает меня плечом, мой стон громко отдается в голове.
Давай же, Хантер. Если забьешь этот гол, я буду выполнять за
