комнате. – Чушь какая-то. Ты должен сказать ему это. Но в этом нет нужды, потому что он и сам это видит, когда смотрит по телевизору, как его сын, чертова звезда хоккея, забивает гол за голом.
Но где-то посреди моей тирады страдание на лице Хантера сменяется мягкой улыбкой. В его глазах светится веселье, и когда он прислоняется плечом к стенке шкафа, я останавливаюсь и спрашиваю:
– Что?
– Ты злишься на него даже сильнее, чем я.
– «Злишься» еще мягко сказано. Злость – это когда я хочу взять твой телефон, позвонить ему и сказать, чтобы засунул свои сообщения в задницу. А вот ярость – это…
– Деккер. – Эта улыбка. Эти глаза.
– Что? – в очередной раз спрашиваю я.
– Мне приятно, что ты так переживаешь за меня, но это ничего не изменит.
– Почему? Почему он не может видеть в тебе тебя? Почему не видит часы, которые ты проводишь за просмотром игр и отработкой ударов, или твою благотворительность, или то, как сильно ты любишь брата… Господи, Хантер, в тебе миллион невероятных качеств и еще миллион тех, которые я в тебе люблю… – Мое признание разносится по комнате, и я затихаю, прежде чем набраться смелости и встретиться с ним взглядом. В этот раз я говорю едва слышно. Я неделями кричала в голове эту нежную фразу, которую теперь произношу вслух. – И еще больше причин, по которым я влюбилась в тебя.
Он смахивает выступившие на глазах слезы, но я все же замечаю их.
– Это невозможно.
Несколько месяцев назад он не поверил бы мне, но не сейчас. Не после того, как мы часами обсуждали его прошлое, чувство вины и то, что он заслуживает целый мир.
– Но так и есть, – говорю я и делаю к нему шаг. – Это более чем возможно, потому что в тебе столько всего удивительного, что в тебя сложно не влюбиться.
– Деккер. – Хантер качает головой, но на его губах появляется намек на улыбку, которая говорит мне, что он меня услышал. Говорит мне, что ему потребуется больше времени, чтобы поверить в это.
Я обхватываю его лицо ладонями и улыбаюсь.
– Ты не обязан ничего говорить. Только услышь меня. Просто знай. И хотя я уверена, что твое сердце бешено колотится, а в голове крутится вопрос, как такое вообще возможно, знай, что мое делает это каждый чертов день, когда я смотрю на тебя. Без остановки. И это невероятно приятное ощущение.
Когда я вхожу на арену, там царит заметное волнение. Поскольку здесь куда больше местных фанатов, куда ни глянь, везде черно-красное – лица раскрашены, а волосы покрыты цветным лаком в тон. Вместо того чтобы сразу направиться в ложу руководства, я не спеша прохожу по арене, чтобы насладиться зрелищем.
Я думаю о последней ночи с Хантером. О признании, которое не хочу забирать обратно. О том, как мы занимались любовью, прежде чем уснуть в объятиях друг друга. Как мужчина, который уверен, что не заслуживает любви, может с такой легкостью дарить ее.
Я вспоминаю, как сегодня утром Хантер узнал, что у Джона очередная инфекция легких и он не сможет прилететь сюда. Заключение выглядело убедительно, потому что было сделано не его матерью, а бригадой врачей. Тем не менее я знаю, что это все равно выбило его из колеи. Но спокойствие, которое я увидела на его лице, перевесило разочарование. Это же я видела в нем несколько лет назад – внутреннюю силу, которой обладает не каждый. Но главным отличием стало отсутствие злости. Еще несколько месяцев назад он вышел бы из себя. А теперь спокойно воспринял новость о Джоне. Из-за этого я полюбила его только сильнее.
Я думаю о том, как он больше часа просидел в своем кабинете, разговаривая с братом по телефону. Разговор, возможно, и был односторонним, поскольку Хантер прорабатывал защиту и нападение «Циклона», их сильные и слабые стороны, но со стороны это сложно заметить. У них будто существовал собственный способ общения.
Будто Хантер действительно слышал брата. Еще более трогательным было то, что Хантер попросил Джона внимательно посмотреть на его форму, ведь он написал его имя сбоку на своем номере тринадцать, чтобы брат мог играть с ним.
И когда Хантер наконец вышел из кабинета, чтобы отправиться на арену и присоединиться к товарищам по команде, я никогда еще не видела его столь умиротворенным.
Возбуждение охватывает меня так, как никогда раньше.
Я чувствую энергию толпы и предвкушение игры, шанса сыграть в которую я ждал всю свою жизнь.
– Сделаем это, парни, – кричу я, проходя мимо и шлепая по нагруднику каждого игрока.
– Начнем с победы, закончим кубком! Начнем с победы, закончим кубком! – скандируют они, пока мы сидим на скамье, а внутри меня бурлит адреналин.
Поднимаю взгляд на ложу. Владельцы клуба на месте. Рядом с ними генеральный менеджер. И Финн тоже там. Но я сосредотачиваю все свое внимание на Деккер. Она сидит в дальнем углу, облокотившись на край и наклонившись вперед, но смотрит прямо на меня.
Деккер посылает мне воздушный поцелуй, а я киваю и улыбаюсь в ответ.
Она любит меня.
Меня.
Черт возьми, она любит меня.
– Начнем с победы, закончим кубком!
Кричалка товарищей по команде возвращает меня. К тому, что здесь. К тому, что происходит сейчас.
Ко льду под моими коньками.
К ощущению клюшки в руке.
К холоду арены на щеках.
Точно так же, как когда мы с Джоном были детьми.
Я с тобой, брат.
Всегда был с тобой.
– Что это? – спрашиваю я, смотря на гигантскую коробку, которую Хантер проносит через входную дверь.
– Вещи.
– Вещи? – переспрашиваю я сквозь смех.
– Да, вещи. – Он ставит коробку на кухонную столешницу и подталкивает ее ко мне.
– Могу я посмотреть на эти так называемые вещи? – интересуюсь я, теребя края.
– Да. – Он оставляет на моих губах поцелуй. – Хочу увидеть твою реакцию, прежде чем вернуться к работе.
– Ладно. – Я поднимаю крышку и заливаюсь смехом, когда вижу цвета команды «Лесорубов». Очень много цвета. Повсюду черно-красные бейсболки, футболки, куртки, фляжки, ручки. – Ты что, ограбил продавца? – произношу я, наконец успокоившись, но от смеха у меня болят бока.
– Возможно. – Хантер хоть и невинно пожимает плечами, но улыбается при этом как дьявол.
– А это? – достаю я стринги, если их вообще можно так назвать, с логотипом «Лесорубов» на единственном достаточно большом кусочке ткани.
