быть рядом, я стою у подножия лестницы и осматриваю дом Хантера. Если в моей квартире царит идеальный порядок и у всего есть свое место, у Хантера полно вещей, которые каким-то невероятным образом сочетаются друг с другом, не кажутся громоздкими, хотя должны бы.
Прямо как мы.
– Эй, – бормочет Хантер, привлекая мое внимание.
– Почему ты не спишь? – спрашиваю я, направляясь к нему. – Ты же так устал.
– Не могу уснуть. – Он улыбается, когда я опираюсь задницей на стол, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Моя любовь к нему растет день ото дня так, как я даже не могла представить. – Пытаюсь раскусить их защиту. – Хантер тянет руку к ноутбуку, на котором смотрит запись игры «Орлов». – Смотреть на это легко, но, когда ты на льду, когда встречаешься с ними, все кажется чертовски внушительным.
– Ты и сам по себе весьма внушителен, Мэддокс.
– Прошлым вечером мне так не показалось.
Я провожу пальцами по его волосам, и он со вздохом откидывает голову назад. Глаза Хантера закрыты, и я вижу, как он измучен желанием, стремлением, необходимостью, чтобы все это наконец стало правдой.
Я знаю, что он делает это ради него самого, но также знаю, что он делает это ради Джона.
– Ты слишком строг к себе, – шепчу я и наклоняюсь, чтобы поцеловать его в губы. Хантер вздрагивает и открывает глаза. – Ты говорил, что отец тренировал тебя долгими часами. Знает ли он хоккей так же, как его знаешь ты? Может, его озарила какая-то идея, когда он видел тебя на льду? Может ли он помочь раскусить эту защиту?
Я не уверена, как Хантер воспримет мой вопрос, но часть меня чувствует, что этот барьер следует сокрушить, чтобы он мог исцелиться и двигаться дальше.
– Не вариант. – Он отодвигает ноутбук и, взяв меня за бедра, вынуждает встать прямо перед ним, а после скользит пальцами мне под футболку. – Как насчет того, чтобы присесть и позволить мне попробовать тебя на вкус?
Что ж, лучшего способа сменить тему я еще не видела. Я предполагала, что в ответ на мое предложение он разозлится или соскочит с места и отправится в кровать. Но это… Это определенно отговорка, но кто я такая, чтобы отказывать ему? Нет, только не такому языку, как у Хантера.
Я ощущаю холод дерева, когда забираюсь на стол и, поддерживая себя одной рукой, раздвигаю ноги.
Этот вздох. Эта улыбка. Думаю, секс утомит его, расслабит, и тогда он сможет наконец-то уснуть.
– Нуждаешься во вдохновении, да? – бормочу я. Мы встречаемся взглядами, и я провожу пальцем по промежности, прикрываю глаза, и с моих губ срывается стон. Закинув голову назад, я тру подушечкой пальца клитор, опускаюсь ниже и понимаю, что уже стала мокрой для него.
Стон Хантера соответствует тому, что я чувствую, сидя здесь, обнаженная и очень возбужденная.
– Вдохновении? – спрашивает он. От желания его веки тяжелеют, и он сжимает верхнюю часть моего бедра.
– М-м-м. – Ленивое трение в сумме с прикосновениями Хантера и взглядом, в котором отражается его собственное желание, невероятно возбуждают. Я чувствую себя комфортно, делая это перед ним, моя уязвимость только побуждает увидеть в этом нечто большее.
– Сначала маленькие победы, а теперь вдохновение? – Улыбка Хантера становится шире.
– К вашим услугам, – бормочу я и прикусываю нижнюю губу. – Вдохновение можно почувствовать во многих местах.
– Как, например, здесь? – уточняет он. У меня перехватывает дыхание, когда Хантер скользит большим пальцем по моей промежности. Легкое прикосновение, но я чувствую его каждым нервным окончанием, до самых кончиков пальцев на ногах. – Или здесь? – Пальцами он убирает мою руку и раздвигает складки так, что ночной воздух касается самых интимных частей моего тела.
Хантер с дьявольской улыбкой и явным желанием в глазах смотрит на меня. Удерживая мой взгляд, он медленно опускает голову между моих бедер.
– Думаю, вот здесь даже лучше.
Когда он дотрагивается до меня ртом, когда тепло его губ смыкается на клиторе, когда жар его языка прокладывает путь вниз к сердцевине, когда его пальцы присоединяются к чувственной атаке, я лишь опираюсь на стол и позволяю ему найти столь нужное вдохновение.
Хантер несется по льду, как человек, стремящийся вырваться из ада.
На часах – тридцать секунд до конца игры.
Хантер обходит одного защитника, затем другого.
Двадцать секунд.
Он преследует соперника, что рвется прямо к воротам, не встретив сопротивления со стороны других «Лесорубов».
Десять секунд.
Он замахивается клюшкой и наносит удар по открытым воротам. Катц, спотыкаясь, пытается перехватить шайбу. Теперь только все или ничего. Если соперник забьет, назначат овертайм. Если промахнется, «Лесорубы» выйдут в финал.
Пять секунд.
Хантер бросается вперед в то же время, как шайба уже отправлена в полет. Он блокирует удар собственным телом и получает шайбой в живот.
Раздается звуковой сигнал, и болельщики «Лесорубов» сходят с ума от радости. Шум, музыка, кричалки – они как симфония хаоса, которая никогда еще не звучала так красиво.
Но еще приятнее видеть, как товарищи по команде бросаются к Хантеру, чтобы отпраздновать победу. Слезы застилают глаза, а сердце возносится так высоко, насколько я не думала, что вообще будет возможно.
Мне требуется несколько секунд, чтобы разобрать, что скандирует толпа. Их крик, сначала тихий, постепенно становится сердцебиением арены.
Мэд-докс. Мэд-докс.
Похоже, команде требуется немного больше времени, чтобы это расслышать, но когда это происходит, они отпускают Хантера и отступают на шаг назад, чтоб он оказался в центре внимания, которое так ненавидит.
Но что-то в этом моменте кажется мне таким трогательным. Видеть Хантера, стоящего посреди арены с отражающимся на лице недоверием, которое я не смогла бы описать словами. Вобрать в себя это зрелище.
Он поворачивается к каждой части трибун и прижимает руку к груди, чтобы показать фанатам, что это они делают все это стоящим. Они мотивируют его.
Когда Хантер поворачивается в мою сторону и смотрит мне в глаза, несмотря на большое расстояние, легкий кивок, когда он прижимает руку к сердцу, – все, что мне нужно. Все остальное – чувства, к которым мы никогда не обращались, слова, которые никогда не произносили, будущее, которое никогда не обсуждали, – не имеет значения.
Потому что именно этот момент показывает, как он относится ко мне.
И я, без сомнения, испытываю то же самое.
– Мам, я не собираюсь снова это обсуждать. Он приедет на первый матч и, дай бог, на последний, чтобы разделить с нами победу. А
