пальцам. Ее слишком много. Она всюду. В воздухе витал пресловутый запах железа и бензина.
Из горла Томаса вырвались хрипы и булькающие звуки, он дотянулся рукой до моей ладони, все еще плотно прижимавшей ткань к его животу.
– Пообещай, – еле слышно начал он, но я тут же оборвал его.
– Нет. Ничего не говори, береги силы, – страх продолжал плотным кольцом сжимать меня в тисках, в то время как я оглядывался на дорогу, – твою ж мать, где эта гребаная «Скорая»?!
Томас вцепился в мою руку и снова попытался заговорить:
– Пообещай мне… – я буквально видел, как силы покидали его вместе с каждым словом, вытолкнутым из горла в хрипящем полушепоте, – Ники… Что она будет, – он зашелся кашлем и смог вдохнуть только с третьего раза, чтобы выдавить из себя еще несколько слов, – будет в безопасности. Поклянись, что… – еще один приступ кашля, после которого у него не осталось сил. Томас откинул голову назад и закрыл глаза.
– Клянусь, – произнес я и почувствовал, как обмякла его рука, прекратились хрипы, и перестала вздыматься грудь. Все еще прижимая ткань к ране, я продолжил дрогнувшим голосом: – Клянусь, что не втяну ее в наш мир.
Опустившись на пассажирское сиденье, я смотрел на безжизненное тело человека, ставшего мне вторым отцом. Судьба ударила под дых и не оставила шансов на спасение. Впервые за долгие годы я чувствовал, как к глазам подкатывает влага. Даже в детстве я редко позволял себе плакать, не говоря уже о том, что позже вовсе забыл, что такое слезы. Однако в тот момент сорвался. Я рыдал и выл, как раненый зверь. В груди образовалась пустота, но совсем скоро она заполнилась чувством вины. Глубоким, безжалостным, подкидывающим в обессилевшее сознание все больше мыслей, что это мой промах. Я не был достаточно внимательным. Не заметил слежку. Я начал разговор, из-за которого мы остановились. Именно я вышел из машины и оставил Томаса одного. В конце концов, это я позволил себе о чем-то мечтать. Я, я, я… вся вина на мне. Ужасающая реальность молнией пронзила меня. И теперь вместо воя из глотки вырвался дикий крик. Она осталась одна. Николетта. И это я лишил ее отца. Последнего родного человека. К чувству вины прибавилась жгучая ненависть к себе. И одно-единственное правильное решение – жить по ранее задуманному сценарию, приняв ответственность и заняв место Томаса. А также чтить его память и сдержать свою клятву. Любой ценой.
К моменту, когда до нас добрались медики и Дэниел со Стивом, истерика отступила. Я сидел на дороге, опершись о багажник авто. Стив остался, чтобы решить все вопросы на месте, а Дэн отвез меня в город. Я морально готовил себя ко встрече с Николеттой и не знал, где найти силы и слова, чтобы сообщить новость.
Как только мы припарковались у особняка, Дэниел положил руку мне на плечо в знак поддержки и уточнил:
– Может, мне пойти с тобой?
– Нет, – покачал я головой, – я должен сделать это сам.
Он понимающе кивнул и опустил руку.
– Только не оставляй ее одну. Она души не чаяла в Томасе. Не представляю, какой это будет удар.
Без лишних слов я выбрался из машины и отправился в дом. Николетта сидела в гостиной и, завидев меня, тут же подскочила и бросилась мне на шею. Я обнял ее и крепко прижал к себе. Боясь отпускать. Страшась того, что последует дальше. Если бы я только мог остановить время навечно…
– Что за странный запах? – она отстранилась и только тогда обратила внимание на мой внешний вид. Ее глаза округлились: – Боже, Марк, что случилось? Ты ранен?
На моей рубашке остались кровавые разводы, на брюках грязь, ладони покрыты засохшей бурой корочкой. Беспокойство в глазах Ники нарастало. Она вглядывалась в мое лицо, а потом посмотрела в сторону двери и произнесла:
– А где папа? – и тут же вернулась взглядом ко мне: – Марк, где отец?
– Малыш, давай присядем, – приложив все силы, чтобы голос не дрогнул, я отвел Николетту к дивану. Она продолжала напряженно всматриваться в мое лицо, и, кажется, я заметил первые искорки страха в ее глазах.
– Марк, – ее нижняя губа задрожала, – почему ты молчишь? Что произошло?
– Николетта, он… – я чуть было не выдал правду, но вовремя опомнился, вспомнив свое обещание. Ложь сорвалась с губ сама собой. – Мы с Томасом попали в аварию.
– Он в больнице? – она порывалась подскочить с дивана, но я вовремя схватил ее за руку и удержал на месте.
– Ники, послушай. Томас, он… – тяжело сглотнув, я продолжил, – его больше нет.
– Что? – будто трещинами боль опутала любимые глаза.
– Томас погиб, Ники.
– Нет! – она все же вырвалась и бросилась в сторону входной двери.
Перехватив ее на полпути за талию, притянул к себе и сжал в объятиях, пока она кричала и брыкалась, а затем потеряла сознание.
Все последующие дни до похорон я был рядом с ней. Утешал, пытался забрать часть ее боли себе. Она была разбита. Опустошена. Постоянно плакала, мы почти не выходили из комнаты, я силой заставлял ее есть. Она льнула ко мне, ища утешение в объятиях, пыталась заглушить пустоту нежностью, любовью. И я давал ей все, что она просила, любую ласку. Но после похорон все изменилось. Я тоже покинул Николетту. Знаю, она считает это предательством. Я же – выполнением клятвы и почитанием памяти Томаса.
Туман воспоминаний рассеялся, когда я услышал звук закрывающейся двери. Стив ушел, а я даже не мог вспомнить, что он произнес напоследок. Слишком глубоко провалился в тот судьбоносный день.
Развернувшись в кресле к панорамному окну, я вскинул взгляд к облакам.
– Томас, я правда не знаю, что делать, – слетел с моих губ шепот.
Глава 26. Николетта Кейн. Лос-Анджелес
Прошла неделя с тех пор, как я выгнала Майка из моего дома. Пару раз он пытался звонить; присылал сообщения, сначала с оскорблениями, следом с извинениями. Хорошо хоть не появился снова ночью на пороге. Я продолжала игнорировать любые его попытки выйти на связь, параллельно ругая себя, что поддалась эмоциям и переспала с ним. Нет, не буду врать, Энн оказалась права – мне понравилось. И я не врала, когда сказала, что мне это было нужно. Но то, что последовало утром – уж лучше бы не было вовсе ничего.
Я с головой погрузилась в музыку и все эти дни почти не вылезала из студии. Тщательно готовилась к предстоящему конкурсу. Тед сообщил,
