— Не могли, Ирина,—сказал Акпарс.— Садись рядом, грешить вместе будем.
— Здравствуй, Ковяж,— Ирина присела рядом с Акпарсом.— Ты что-то плохо поправляешься.
— Грудь болит,—тихо отвечает Ковяж.
— А как же — у друга в гостях побывал,— смеется Топейка.
— Хватит тебе смеяться,—Акпарс глянул строго на Топейку.
— Я не смеюсь. Я правду говорю. Разве я его слов не помню: «Мамич—нашему народу друг».
— Не надо, Топейка,—тихо сказал Ковяж.—Я за эти слова дорого расплатился. Но зато правду узнал. Я уже Акпарсу говорил: посылай меня на кровососов в любое время, жизни не пощажу. Мне бы только поправиться.
— К осени выздоровеешь, гляди,—ласково сказала Ирина,— скоро хлеб свежий поспеет. Он лучше всякого лекаря.
— Я недавно в Казани был,—после некоторого молчания сказал Акпарс,—с князем Александром долго разговаривал. Сильно ругается воевода, и правильно ругается. Вы, говорит, больно не
любите, когда чужие люди на вашу землю приходят. Не любим, говорю. Тогда какого шайтана за порядком в своем крае не следите? Татары под вашим носом, на вашей земле ханство подняли, черемисским его назвали, а что в нем черемисского? Хан—ногаец, воевода—вашего извечного врага сын. Уссейн-сеиг из Крыма приблудный, и не поймешь кто. Если, говорит, не хотите, чтобы наши ратники вашу землю топтали—сами с Мамич-Берды разделывайтесь. Да и, честно говоря, ратников нам царь-государь не даст — они все Астрахань воевать ушли. Я обещал воеводе порядок в нашей земле навести. После уборки хлеба с Мамич-Берды, видно, воевать придется.
— Я Мамичу глотку бы перегрыз!—воскликнул Ковяж.—Но как подумаю, что луговых братьев убивать придется...
— Зачем убивать?—сказал Топейка.—Луговые черемисы сами теперь видят, что в Кокшамарах их враги сидят. Луговым только помочь надо, они сами на хана войной пойдут.
Хлеба уродились в этом году на редкость хорошие, и праздник Нового хлеба справляли вместе, а не в каждом дворе, как раньше.
Вся округа собралась на берегу Юнги. Ночью перед праздником выпал дождь, и утром лес, умытый и посвежевший, благоухал всеми запахами земли.
Люди приходили на берег и слушали песню, которую пело чудесное лето. Соткана эта песня из звона речных струй, из многоголосого щебетанья птиц, из шелеста листьев, из трелей жаворонков в небесах.
Каждый верил: песню лето поет для праздника жатвы. И каждому хотелось подпевать этой песне.
Праздник начался молением. На широком лугу стоит сноп сжатой ржи. Карт Аптулат надел широкую темную рубаху и вынес к снопу большую деревянную плошку—спутницу всех молений. На рубахе медные пластины с изображением змей и диковинных птиц. К карту подошли Акпарс, Топейка, Ковяж и еше несколько мужчин. Акпарс первым сорвал со снопа несколько колосков, растер их ладонями, зерна бросил в плошку. Это же проделали Ковяж и Топейка. Затем один за другим подходили люди, срывали колоски. Аптулат поднял наполненную зерном плошку, люди встали на колени. И понеслась в небеса молитва:
401
— Кугу юмо! Взрастил ты нам хлеб, и мы благодарны тебе! Теперь выйдем мы на поле и, взявши серпы, станем жать; дай нам прибыль в снопах. Потом, когда снопы кладем мы в копны, и в копнах, боже великий и добрый, дай нам прибыль. А когда на поле во всех краях мы будем класть клади, и тогда прибыль нам дай. Юмо великий, юмо добрый! Зерна из колосьев выбивши, мы будем бросать их на ветер, и в ворохе зерен дай нам прибыль. Подобно волжским пескам пусть сыплется в наши
Марлі А кпарса
лари зерно хлеба. А когда хлеб испечем мы, неистощимую прибыль в хлебе нам дай. Пусть мы этим хлебом голодных, приходящих накормивши отпустим, просить приходящих с хлебом отпустим, одну часть зерна вперед положим, две части в запас положим— в этом помоги нам. Когда с родственниками и с семьдесят семью друзьями есть и пить будем, да не истощатся наши запасы. Боже великий и добрый, прибылью хлеба обрадуй нас!
— Прибылью хлеба обрадуй нас!!! — повторили все.
— А теперь, богу помолившись, люди, омоем свои тела, чтобы чистыми к чистому хлебу подойти нам!
И все поднялись и направились к реке. Акпарс первым разделся и бросился в прохладную воду.
За излучиной слышится повизгивание—там начали омовение женщины.
В реке люди ведут себя чинно: моют сначала голову, потом руки, грудь. На берегу снова звучит молитва Аптулата, он просит бога, чтобы с новым хлебом дал тот людям здоровье, силу, красоту и отвагу.
Когда все оделись, началось пиршество. Развязаны узелки — и на траве появились яства: хлеб, испеченный из муки нового урожая с малой примесью солода, пироги с луком и мясом, творог.
Аптулат вынес на середину луга ковш с вином и, подняв его к солнцу, произнес:
— Великая Кече ава, Мать солнца, счастья и богатства, благослови это вино!
Люди поднимали к небу посуду и повторяли:
— Благослови!
— Благослови! — произнес Акпарс вместе со всеми и вместе со всеми выпил первую чарку.
Люди пили и ели, рассевшись группами, потом ходили от одного круга к другому, поздравляя всех с новым урожаем. Ирину и Акпарса долго не отпускали: каждая семья считала за великую честь угостить уважаемых людей.
Акпарс пил и не хмелел. Может быть, оттого, что великой радостью было наполнено его сердце: ведь сегодня шел первый праздник, когда не нужно было оберегаться наезда мурзаков.
Уже зазвучали во всех концах луга песни. Где-то около реки звенят гусли и задорные девичьи голоса поют:
А в Еласах на горе Березняк зеленый,
И липняк сбегает там
Вниз с горы, по склону.
А в Еласах на лугу Девушек немало,
Женихов-парней туда Тоже набежало.
А бабы собрались в один круг, тоже поют:
Яблонька распустится —
Дева запоет,
Расцветет черемуха —
Сватов парень шлет,
Зреет рожь высокая —
Мужу благодать,
Печь горит-румянится —
Радуется мать.
Топейка подошел к Акпарсу, шепнул на ухо:
— Люди хотят твое слово услышать. Скажи им.
Акпарс кивнул, Топейка поднялся, крикнул:
— Слушайте! Аказ говорить будет!
Замолкли песни, тишина спустилась на луг.
— Люди! Богатый урожай вырастили мы этим летом. И весь этот хлеб будет наш. Его не надо делить с мурзой Кучаком, как раньше. И не будем мы знать голода в зимнюю пору. Раньше мы не были дружны, каждый думал только о себе. И этот праздник мы проводили каждый на своем дворе. Сегодня мы собрались вместе, чтобы встретить праздник жатвы. Да будем всегда, как сегодня, вместе: и в радости, и в горе. И счастье не уйдет из наших илемов, и нам не страшны будут любые враги.
Гул одобрения прокатился в ответ.
— Спой нам песню, Аказ! — крикнул кто-то.— Мы давно не слышали твоей игры.
— Дайте мне гусли,—попросил Акпарс, и когда их ему подали, тронул струны, запел:
Я вам песню спою,
Пусть вам песня моя навек остается.
Я прошел по земле
И оставил глубокий след.
С песней моей живите,
Следуйте этой песне,
Следом моим идите,
С русокими рядом идите.
Тихий, серебристый свет месяца расплескался над рекой и лесом. Утихли праздничные звуки, погасли поздние огни. Люди собираются расходиться по домам. Только на бугре, около шатра князя Акпарса потрескивает угольками маленький костерок. Охранник сидит у входа и изредка бросает в огонь сухие еловые лапки.
Сквозь полотнище шатра пробивается свет. Там сидит Ирина. Уснул Аказ, а ей что-то не спится.
За шатром послышались голоса. Ирина открыла вход в шатер. В полосе лунного света появилась голова Топейки. Он сказал:
— Чужой человек пришел, про Янгина вести принес.
— От Янгина?! — Акпарс проснулся сразу.— Веди сюда.
Когда Топейка выходил, Ирина шепнула:
— Обыщи сперва. Не дай бог, с оружием.
Было заметно, что Акпарс волновался. Ирина подошла к нему, но он указал ей на занавеску. Она ушла и села на лежанку. Волнение мужа передалось ей, предчувствие беды сковало грудь.
Топейка ввел человека, который сразу не понравился Ирине. Огромная меховая шапка, надвинутая низко на лоб, почти совсем скрывала глаза вошедшего.
— Пусть он уйдет,— мрачно произнес вошедший и указал на Топейку.— Дело к одному Акубею.
