— Топейка, выйди,— приказал Акпарс.— Ну, говори.
— Зачем говорить. Сперва прочитай, тут все написано.
Ирина видела из-за занавески, как пришелец вытащил листок
бумаги, свернутый в трубку, и положил на стол. Акпарс пододвинул ближе свечу, стал читать. Письмо написано было по-русски, но с первых же слов стало понятно, что писал его татарин.
«Адин бух знает, кто и где найдет своя сымерть. Твоя бырат Янгинка умрал гразный, бонючий болот, ты ева напрасно искаешь...»
По тому, как ниже и ниже склонялась голова Акпарса, Ирина поняла, что читать в полутьме шатра мужу трудно. Она хотела зажечь еще одну свечу, встала и тут увидела, как человек снял свою огромную шапку и вытащил из-за меха полусогнутый нож.
— Аказ, берегись!! — крикнула Ирина и бросилась между мужем и пришельцем...
Топейка кинулся к шатру, навстречу ему выскочил пришелец и взмахнул ножом. В свете костра и месяца блеснуло стальное лезвие. Топейка мгновенно присел, с силой оттолкнулся от земли, бросился под ноги. Пришелец перелетел через Топейку, растянулся на траве. Охранник выбил из руки нож, смял злодея под собой. Тот ожесточенно сопротивлялся, рычал, грыз охраннику руки. Топейка, поднявшись, подбежал на помощь, схватил врага за горло и не отпускал до тех пор, пока тот не испустил дух...
В темном проеме появился Акпарс и медленно направился навстречу людям. На руках он нес Ирину. Ее голова безжизненно свешивалась вниз, длинные волосы, упав, касались земли. Багряное пятно на груди расплывалось все шире и шире.
Акпарс нес свою дорогую ношу, не видя ничего вокруг. Люди уступали ему дорогу и, только пропустив мимо себя, замечали: их вождь стал совсем седым. Даже борода и усы побелели, словно окинулись инеем.
Акпарс все шел и шел к священной роще. Люди длинной вереницей шагали за ним. Топейка хотел было помочь Акпарсу, но тот покачал головой и так же медленно пошел дальше. Около кюсото он положил Ирину на траву, начал говорить:
— Люди мои! Вы знаете — земля полна слухов, что враг снова поднимает голову. Сегодня он хотел нанести первый удар и убить меня. Но вместо меня погиб другой человек. Она отдала мне свою молодость, а сегодня — жизнь. Вы знаете, что она человек не нашего рода — она русская. Но разве не делила она с нами все горечи, разве не жила она жизнью наших лесов, разве ей не дороги были люди Нуженала? И я прошу вас похоронить ее по обычаям нашей земли и отдать ей все почести, какие отдаем мы самым дорогим нам людям.
— Она достойна этого! — закричали в толпе.— Она спасла нашего Акпарса!
КОНЕЦ ЧЕРЕМИССКОГО ХАНСТВА
Снова прочитана молитва и провозглашено пожелание тысячелетия* роду Али-Акрама. Хан, вымыв руки и промыв рот, идет на балкон курить кальян и глядеть игры и пляски во дворе. После обеда — час кейфа, час удовольствия, время сладостного развлечения.
Сегодня час кейфа прошел плохо. Хан был угрюм и мрачен, приближенные ничем не могли развлечь его. На счастье, появился слуга, подошел к Али-Акраму, что-то шепнул ему на ухо. Хан поднялся, прошел через двор и остановился у входа в гарем. Охрана оставила хана одного, и он толкнул дверь калитки. На крыльце гарема, свернув ноги калачом, дремал евнух. Увидев владыку, он распростерся перед ханом, стукнулся лбом в циновку и бросился открывать двери в половину гарема, где жили молодые сладострастные бикечи. Но Акрам прошел мимо входа, шагая к дому, где жил Уссейн-сеит.
Перед дверью хан остановился. Его приближение было замечено, и дверь немедленно открылась.
Сеит встретил гостя в комнате, обитой голубым атласом. Он кивнул головой на лавку, покрытую оранжевым сукном, сам сел супротив хана на желтую камчатую подушку.
— Зачем звал меня?
— Хочу до прихода Мамич-Берды поговорить с тобой. Ты забываешь, кто ты есть. Тень милости аллаха на земле, священный и
благоверный хан Али-Акрам по уши увяз в грехах. Раньше ты сокращал молитвы, теперь же совсем забыл аллаха и все время то грызешь овечьи мослы, то куришь кальян, то пропадаешь в гареме. За то наказывает тебя всевышний слабоумием и отнимает силу воли. Не дальше, как вчера, ты послал своих воинов в новый набег на чермышей и повелел привести еще сотню девушек для гарема. Зачем тебе они?
— Это не твоего ума дело.
— Я думал, ты поумнел. Даже младенец понял бы, что сотня отнятых у чермышей девок — это сотня илемов, где тебя будут ненавидеть. С кем же ты будешь защищать ханство, когда русские пошлют на нас рать?
— Скоро сюда придет ногайская орда, и я сверну всех недо- вольных в бараний рог!
— Безумец! Еще вчера я знал, что Астрахань пала и орды уже нет. Сегодня мне донесли, что русские рати на лодках вошли в Каму и плывут на Вятку. Небольшой отдых после астраханской войны — и они двинут силу на нас. Кого ты выведешь им навстречу, о доблестный воитель и победоносный хан? Свой многочисленный гарем или твоих зажравшихся слуг?
— Видит аллах, я не знал, что Астрахань пала! — воскликнул Али-Акрам. — Надо звать моего верного нуратдина и думать о войне... А девок я верну обратно.
— Но вернешь ли доверие чермышей?
— Все в руках аллаха.
— Ты часто вспоминаешь всевышнего в час опасности. Раньше я что-то не слышал твоих молитв.
Вошел Мамич-Берды.
— Что ни час, то плохая весть, — сказал он и присел на лежанку, не обращая внимания на хана.— Алим Кучаков убить Акпарса не смог. Его самого растерзали. Я лишился лучшего друга.
— Зачем нужна была смерть Акпарса?—спросил Али-Акрам.
— Прости, мой хан, я не заметил тебя. Я давно хотел посоветоваться с тобой. Но ты не нашел нужным принять меня.
— Сейчас мы готовы выслушать тебя, — надменно произнес хан и выпятил грудь. — Говори.
Пришла пора менять место. Кокшамары нам гибель сулят.
Раньше мы ждали врага с правого берега Волги, и здесь было хорошо. Теперь же русские на Вятке, за нашей спиной. Кто их задержит, если они пойдут на нас? Берег Кокшаги не укреплен, луговые чермыши того и гляди сами ударят нам в спину. Если русские пойдут на нас с Вятки, им преградой встанет Волга. А здесь земля ровная, как стол.
— Если бы Акпарс умер, нам легче было бы занять Горную сторону, — сказал сеит. — Много раз вставал он на нашем пути, и я начинаю бояться его...
В дни яровой жатвы разнесся слух: Мамич-Берды занял Чалым.
Акпарс немедленно отправился в Свияжск — предаваться своему горю, когда беда грозит всему народу, было нельзя.
В Свияжске Акпарса ждали князья Петр Шуйский и Василий Серебряный, приехавший из Казани.
Долго судили-рядили князья, а выходило одно: с Мамич-Берды воевать одному горному полку. Из казанской рати ни одного воина отымать было нельзя — вокруг бродило много разбитых ногайских татар, да крымский хан того и гляди на Казань своих всадников бросит.
Из Свияжска отрывать ратников и того страшнее — мурза Уссейн-сеит нагрянуть может.
Порешили дать горному полку шесть пушек, снабдить каждого воина пищалью да и тронуться на Чалым.
В Чалыме уже готовились к встрече. Мамич-Берды стянул к Чалыму лучшие свои сотни, состоящие из татар и ногайцев.
8 августа горный полк подошел к Чалыму и, разделившись на четыре части, стал обходить возвышенность со всех сторон.
Ночью началась гроза с сильным ветром. Лес гудел, стонали деревья. Ветер пригибал травы к земле, словно стлал постель для воинов, которые падут в завтрашней битве. Молнии рвали небо, озаряя все вокруг тревожным светом, раскаты грома сотрясали воздух, будто хотели обрушить небосвод на землю. Потом хлынул дождь. Под бешеными порывами ветра его косые струи хлестали землю, деревья, людей. Все вымокли до нитки, отсырело в бочках пушечное зелье, вымокли запасные факелы, а фитили — хоть выжимай. Наутро Санька прибежал к Акпарсу в шатер, сказал:
— Ежели с утра битву начнем, пушки наши будут молчать. Все сыро. Надо подождать денек, обсушиться.
— Сам знаю, что надо. Только Мамич-Берды не дурак. Он обсушиться не даст. Счастье наше, если утром на нас не бросится.
Дождь перестал только па рассвете. И не успела обсохнуть земля, как предутреннюю тишь раскололи тревожные звуки боевых труб. Со стороны Чалыма, рассыпавшись по всей горе, со свистом, гиканьем и завываньем мчались всадники. Впереди, размахивая саблей, летел на вороном коне Мамич-Берды.
