Потом неторопливо, но споро принялись уносить с накрытых столов закуски и вина, стаскивать хозяйские скатерти и расстилать свои. Из сенцев им передавали привезённые роднёй жениха водку, вино, пироги, калачи, жареную птицу, большие блюда холодца.
Сват–боярин с поклоном усадил в «святой угол», под самую божницу, родителей невесты, деда и бабку, а потом уже «по рангам и достоинству» другую родню. Не торопясь разлил водку по гранёным рюмкам и, кланяясь, стал подносить всем сидящим.
Костюшка важно спросил у свата:
— Скажи причину, дорогой гость, о чём заботишься? По какой надобности потчуешь вином, водкой и всякими яствами?
Сват упёрся кулаками в бока, приосанился и медленно пояснил:
— Приехал богатый купец на корабле из‑за моря. Слыхал он, что у вас есть дорогой товар для продажи.
Чувствовалось, что он был мастером в сватовском деле. Не спешил, держался с достоинством. Но свашка, торопясь показать и свои способности, выскочила вперёд и пропела с поклоном:
— У купца‑то у нашего казна не считана. Золота, серебра сундуки полны! За товар–девицу в долгу не останется.
Лексаха крякнул: вступительная речь сватов ему понравилась. Делалось все по добрым стародавним обычаям.
— Очень рады! Просим милости пожаловать! — прогудел за Костюшку дед Лексаха. — Приглашай, боярин, своего купца со всеми поезжанами в наши хоромы. Только опасаюсь, что хоромы наши будут низки для высоких гостей…
Сват открыл дверь в сени и пригласил родню жениха.
Первыми вошли жених с отцом и матерью. К Митьке бойко подбежала подружка Пюры — Аксютка Матушкина и перевязала ему руку повыше локтя большим шёлковым платком. Не торопясь, с достоинством вошла вся женихова родня и чинно расселась в горнице.
— А можно ли поглядеть купца, кто он, што за важная птица такая? — спросил кто‑то из невестиной родни.
Митьку, робко остановившегося у порога, подтолкнули вперёд.
— А вот наш купец, — провозгласил сват. — Прошу любить и жаловать.
— Ой, хороший купец, хороший! Только вот будто на одну ногу приседает. Не хромой ли он у еэс? — подал голос А^иколка — дядя Нюры.
Митька, нерешительно ступая, прошёлся перед столом. Сват торопливо поставил посредине светлицы табуретку и заставил Митьку подняться на неё.
— Поклонись ниже, — шепнул он Митьке, но тот смущённо кивнул головой и спрыгнул на пол.
— Хорош, хорош! — закричали Нюрины родственники.
— А теперя, — потребовала женихова родня, — надо товар показать.
Девушки расступились, и свашка за руку вывела Нюру на середину горницы. Будущий свёкор, лукаво ухмыляясь, пробасил:
— Ой, что‑то сорно у вас на полу! И видит ли ваша девка? Не косая ли она, не слепая, спаси господи? Страсть не люблю слепых!
Нюра нехотя вернулась в угол, взяла веник и стала мести пол. Женихова родня сыпала ей на пол серебряные и медные монеты. Нюра подбирала их и передавала свату, не смея поднять заплаканные глаза. Сват ласково обнял невесту и отнял веник.
— Ой, бояре–поезжане, товар красный налицо и, видать, без всякого обмана! — провозгласил он. Потом ловко повернул Митьку за плечи и подтолкнул к Нюре. Все подняли рюмки, смотрели на жениха и невесту. Тут жених должен поцеловать невесту в губы. Но он смутился, покраснел. Даже уши его налились горячей кровью, а лоб покрылся мелкими капельками пота. Нюра стояла бледная, с крепко сжатыми губами и высоко поднятой головой.
Дошлый сват, обняв жениха и невесту за плечи, сблизил их лица.
— Чего там, цалуйтесь по закону! Небось в тёмный уголочек не раз сбегались повидаться, а при людях‑то стыдитесь.
Кто‑то из невестиных родичей сострил:
— Жених‑то мямля! Куда ему цаловаться! У его ещё на губах мамкино молоко не высохло!
Митьку это задело. Он рывком притянул к себе Нюру и громко чмокнул в губы. Нюра откинулась назад, зло взглянула на жениха. В светлице раздался смех и возгласы:
— Вот это по–казацки! Из молодых, да, видать, ранний!
Заулыбались и Митькины родители, которые с затаённой тревогой следили за растерявшимся сыном. Девушки–подружки затянули:
Молодец девку исподманивал,
Исподманивал, исподманивал,
Ой, лёли, лёли, подговаривал:
— Ты пойдём, девка,
К нам на линию жить,
Ой, лёли, лёли,
К нам на линию жить,
У нас да на линии,
Что Кубань да река,
Ой, лёли, лёли,
Кубань широка!
Кубань широка, вином протекла,
Медом протекла и Лаба–река,
Он, лёли, лёли,
И Лаба–река.
Свашка подала полотенце, противоположные концы которого вложила в руки невесты и жениха.
Нюра крепко зажала полотенце в кулаке и покусывала губы, чтобы не разрыдаться. И казалось ей: на краешке вышитого полотенца, что сжимает она в своей руке, конец её короткой жизни.
Дед, видимо, почувствовал настроение внучки. Но в глазах его была непоколебимая решимость. Нюра хорошо знала этот взгляд и понимала, что надеяться больше не на что. По её бледным щекам покатились слезы. А подруги выводили:
Девка парню отвечала, отговаривала:
— Молодец, девку не сподманивай,
Он, лёли, лёли,
Не сподманивай…
Архип со двора в окно наблюдал за тем, что происходило в горнице. В груди он ощущал какую‑то непонятную пустоту. А сердце будто кто‑то крепко сжал до боли. Он глядел, не отрываясь, пока Мишка Рябцев не вспугнул его.
Там за морем, морем синим соколицу я любил,
Но проклятый ворон чёрный у меня её отбил, —
пропел Мишка ему в ухо.
— Воронье, а не ворон! — с болью вырвалось у Архипа. — Эх! Пойдем, друг Мишка, у меня там в половне полбутылки спрятано. Завьем горе верёвочкой.
Мишка согласился. Пили по очереди прямо из горлышка, ничем не закусывали. В темноте половня Мишка не видел слез на глазах Архипа. Допив водку, Мишка предложил Архипу:
— Хочешь, устрою так, что жених завтра же откажется от невесты?
— А как?
— А так: пойду возьму мазницу с дёгтем и, пока гости пируют, заляпаю ворота Ковалевым.
— Нет! Поклеп ляжет на меня, — не согласился Архип. — Да и Анюту не надо позорить!
На другой день после сводов старый Лексаха пошёл осматривать своё хозяйство. Зашел под лабаз, оглядел, на своих ли местах развешана сбруя. Заглянул под длинный навес, посмотрел, в порядке ли плуги и бороны. Потряс люшни на бричках, потрогал барки и дышла. Как будто все в порядке. Но дед был не в духе. Увидя Архипа у соломорезки, он нахмурился и двинулся к нему. Архип хорошо видел хозяина, но не поднимал головы и продолжал одной рукой подставлять пучки соломы, другой с хрустом прижимать их острым ножом, сделанным из косы. Мелкая резка с шуршанием сыпалась под ноги.
Дед Лексаха опустился на пень и стал наблюдать за проворными руками Архипа.
«Хорошо работает, ничего не скажешь, — думал старик. — А все одно придётся дать ему от ворот поворот, чтоб до свадьбы чего не вышло! Девка‑то что порох. Да и парень не из робких!»
Дед высморкался, откашлялся и без обиняков спросил у работника:
— Ты как, все ещё ходишь вместе с Нюркой по ночам за сенбм?
Архип, будто не расслышав этих слов, ещё быстрее стал резать солому.
— Молчишь? Значит, попался вор на верёвочку, а отвертеться не умеет.
Слово «вор» хлестнуло Архипа. Он толкнул соломорезку, выпрямился.
— Ты меня в воровстве, Лександр Ваныч, не можешь обвинить! — — звенящим от обиды голосом выкрикнул он. — Такой охулки не потерплю. А если работник не с руки, так рассчитайте.
— Рассчитайте? — в досаде зашипел старик. — Ты будто и в самом деле не кумекаешь, о чём речь. Гляди, парень, девку ославишь — живого со двора не выпущу. А ежели што и было, держи язык за зубами!
Архип со злостью пнул ногой станок, перекинул соломорезку. Тихо, чтобы слышал только один старик, процедил сквозь зубы:
— За своими бабами глядите сами: я их стеречь не нанимался!
Он повернулся и торопливо вышел из‑под навеса.
Дед поднялся. Руки у него заметно дрожали.
— Ишь ты, занозистый какой! — ворчал он. — А уж каким смирным прикидывался! Придется тебя, парень, рассчитать, пока слух не дошёл до Заводновых.
В тот же день перед вечером Архип получил расчёт. На этот раз дед не обидел батрака и щедро дал даже сверх условленного за хорошую работу. Надеялся Лексаха, что Архип, получив заработок, поторопится уехать к себе на родину.
Получив расчёт, Архип более суток провалялся на летней кухне. Лексаху это обеспокоило. Накинув на плечи полушубок, пошёл в кухню. Увидев растянувшегося на примосте Архипа, закричал:
— Лежишь, значится, не торопишься уезжать?
Архип приподнялся на локте.
— А ты что, хозяин, выгонять пришёл? Как бездомную собаку среди зимы на все четыре стороны? Так, што ль?
