Услышав все это, Лили горестно закрыла лицо руками и без сил опустилась на диван.
— Вы должны быть очень осторожны и внимательны, — наставляла графиня Леона. — Больная находится в сильном возбуждении. По-видимому, пребывание в больнице не принесло ей никакой пользы. Превосходно, что вы забрали ее сюда, к нам… Посветите мне…
Леон Брассар схватил подсвечник и услужливо осветил дверь комнаты. Он пропустил графиню вперед и тщательно запер дверь комнаты на ключ.
Графиня была чрезвычайно обрадована добычей Леона Брассара. И победа ее была бы бесспорной, если бы удалось навсегда оставить Лили в замке.
— Вы, Леон, завтра должны съездить в город и заявить о случившемся. Постарайтесь, чтобы больная осталась здесь. Для этого необходимо разрешение врача.
На следующий день в замок явился Бруно. Он уже знал о бегстве Лили и о ее заточении в башне.
Графиня встретила его с холодной сдержанностью.
— Графиня, я хочу переговорить с вами вот по какому поводу… — начал Бруно. — Вы, вероятно, знаете о недавнем пожаре в больнице Святой Марии…
— Я об этом знаю, господин асессор, — подтвердила графиня, — и знаю, что по причине этого и того, что в больнице за пациентами резко ослаблен надзор, бывший врач заведения Гедеон Самсон, обнаружив больную, выдающую себя за графиню Варбург, одну за пределами больницы, на землях нашего имения, привел ее сюда…
— Но молодая графиня находится у вас против своей воли.
— Вот как? — засмеялась бледная графиня. — Послушайте, господин асессор, неужели и вы верите, что она, пусть чем-то и похожая на нее, и есть моя приемная дочь? Но разве бы она стала бояться замка, как боится его сейчас? Нет, она боится другого — уличения во лжи, того, что ее разоблачат.
— Вы ошибаетесь. Молодая графиня боится нового покушения на ее жизнь. Не мне обсуждать обстоятельства этого дела. Я пришел только для того, чтобы просить вас не удерживать Лили у себя силой.
— Силой? Ну что вы! Она же сама сбежала из дома умалишенных, и господин Самсон встретил ее на подходе к замку. Я же только исполнила свой долг: дала несчастной на время приют. Если властями будет решено вернуть ее в больницу, я исполню это без колебаний.
— Еще раз прошу вас, графиня, отпустите эту девушку, которую вы не хотите признавать падчерицей, — упрямо твердил Бруно.
— Ну, а для чего, господин Вильденфельс? Для того, чтобы она снова начала рассказывать обо мне всякие небылицы? Вы верите ей, она ваша, вроде бы, невеста, и, естественно, вы изо всех сил стараетесь ей помочь. Но для меня-то она — совершенно чужая.
— Так вручите мне судьбу этой чужой вам девушки! — выпрашивал милости Бруно.
— Нет, я остаюсь при своем решении. Подождем официального документа, и, уверяю вас, при необходимости она ни минуты в замке не задержится.
Бруно оставалось только откланяться.
Вскоре вернулся из города Леон Брассар с приятным для графини известием: вопрос о Лили решился в пользу ее дальнейшего пребывания в замке. Было принято во внимание, что больница Святой Марии значительно пострадала и что в замке, где есть персональный доктор и хороший уход, больной может быть нисколько не хуже. К тому же городской врач Феттер не согласился с утверждением покойного доктора Вильма, что Лили умственно здорова, а склонился к заключению Гедеона Самсона, настаивавшего на болезни этой девушки, чем чрезвычайно польстил его самолюбию.
Итак, и здесь графиня победила.
XX. ВНУТРЕННЯЯ БОРЬБА
От графини Гаген ушел в страшно подавленном состоянии. Его сын находился в руках женщины, которая ни перед чем не останавливалась. Эта преступная мать готова была принести в жертву даже собственного сына. В ушах Гагена продолжали звучать слова графини: «Молчи, или твой сын погибнет!..»
Дома Гаген заперся в кабинете и долго мерил его шагами, погруженный в мрачные мысли. В душе его началась тяжелая борьба. Ему предстоял страшный выбор: исполни Гаген свой долг — и сын его погибнет, и с ним исчезнет последняя в его жизни надежда. Но разве она еще существует?
Кого он называл своим сыном? Поджигателя, поднявшего руку на жизнь десятков людей!.. Но, может быть, графиня и толкнула его на это преступление? Может, она и им воспользовалась как чудовищным оружием против отца?
Когда Леон бежал из Парижа, обокрав старого Брассара и сделав свой первый шаг на преступном пути, Гаген еще надеялся на его исправление, рассчитывал наставить на путь истинный. Но теперь было поздно. Леон оказался в руках графини…
«Погиб! Погиб безвозвратно!.. — думал с мукой Гаген и постанывал сквозь зубы. — На что же ты еще рассчитываешь, Этьен Аналеско? Почему колеблешься? Потому что этот юный негодяй — твой сын? Или потому что на нем может прерваться старинный дворянский род? Да не должно здесь быть никакой борьбы!.. Я надеялся, что он станет моим наследником… Но теперь поздно, слишком поздно… Но я перенесу и это… А ты, Камилла фон Франкен, ты не восторжествуешь! Ты еще не знаешь Этьена Аналеско! И твой расчет ложен. И ты, и любой твой сообщник должны получить по заслугам, пусть даже речь идет и о моем сыне. Справедливость превыше всего!..»
Но увидеть его, увидеть хотя бы разок — вот чего сейчас больше всего хотел Гаген. Пусть от этого будет еще горше, но — будь что будет! Он должен поговорить с ним, рассказать о тайне его рождения. И с его стороны было бы трусостью избегать этого шага, — думал Гаген и тут же спрашивал сам себя: но где же найти Леона?
Гаген задумался, остановившись, но тут же решил для себя: в замке — где же еще! Там и только там держит его эта страшная женщина.
На другой день к нему зашел Бруно и рассказал о своем визите в замок. Гаген успокоил его:
— Пусть молодая графиня пока останется там. Думаю, что с ней ничего дурного не случится. Дни владычества графини сочтены.
— Значит, вы так близки к цели, Этьен?
— Несомненно, я почти у цели, у меня достаточно доводов для обличения графини.
— Однако что-то вас все же смущает?
— Вы правы, друг мой, но и эту последнюю тяжесть с души своей я надеюсь в скором времени сбросить… Леон Брассар нашелся…
— Ваш сын, которого вы долго разыскивали?
— Да, мой сын, которого я хочу увидеть в последний раз, чтобы потерять навсегда. Он у графини Варбург, которая использует его для своих преступных целей.
— И его тоже? О, это ужасно!.. Теперь я понимаю: через Лили и Леона она хочет удержать нас, связать по рукам и ногам.
— Но это не удастся ей, друг мой.
— Как! Вы согласитесь на гибель вашего сына?
— Он уже погиб. Графиня толкнула его на поджог больницы Святой Марии. Но этим она все равно ничего не достигнет… Однако вы не рассказали мне, чем закончились ваши розыски в Бауме.
— Как! Вы разве не слышали о самоубийстве телеграфиста?
— О самоубийстве? Нет. И конечно, именно того самого, который был нам нужен?
— Да, его нашли мертвым на рельсах, довольно далеко от Баума. Причина самоубийства неизвестна.
— Гм… — задумчиво хмыкнул Гаген. — Если бы Митнахт не был сейчас по ту сторону океана, я бы непременно подумал, что тут без него не обошлось. Эта смерть оказала неожиданную помощь графине. С ней исчезает возможность доказать, кто был отправителем телеграммы. Но ничего! У нас и без того довольно доказательств. Главное, что доказаны отравления. И я приложу все силы, чтобы в ближайшее время подтвердить причастность к ним графини и ее сообщника. Ну, а что касается сына… — Гаген тяжело вздохнул. — Есть вещи, через которые иногда приходится переступать — во имя высшей справедливости.
Бруно понял друга. Он видел, как ему тяжело, как он страдает, но не стал приставать со словами утешения, потому что знал: в таких случаях человек должен все пережить в себе.
Прошло несколько дней, и к Гагену вернулось его обычное присутствие духа. Чувство справедливости взяло верх над любовью к сыну.
Довольная улыбка скользнула по лицу графини, когда она вновь увидела входящего к ней Гагена, ведь до сих пор он не дал против нее никаких показаний. Стало быть, решила она, он покорился. На его же непроницаемо-спокойном лице ничего нельзя было прочесть.
— Ваше появление я расцениваю, ваша светлость, как знак того, что вы изменили свое прежнее решение, — сказала Камилла, приглашая садиться. — И я в долгу не останусь: если вы будете в мире со мной, получите вашего сына.
