— Это Матье?
Габриэль уверенно кивнул.
— Матье. Ты был прав насчёт того брата, которого он отправил в Скинград. Он сделал это специально, чтобы у него появились руки для убийства Яланты, ведь они не были знакомы. А Мэри подменила приказы на столе Аркуэн.
— Вот так просто?
— Так просто. Потом Мэри должна была убить Аркуэн. А он… он собирался убить Дафну и меня. И ему почти удалось.
Люсьен выслушал это с ледяным спокойствием, а потом тихо хмыкнул:
— А я ведь, идиот, всегда боялся, что предатель нанесёт мне удар в спину. Он не собирался. Я должен был остаться в живых, чтобы потом на меня пали все подозрения. Уж мне-то Слушатель точно бы не поверил.
Люсьен вернул кинжал, и Габриэль бережно убрал оружие обратно в сумку. Он решил рассказать:
— Отец разоблачил предателя. Именно об этой опасности он хотел написать Дафне, но так и не решился. Именно за это его и убили.
— Так мы едем к Дафне?
— Я еду к Дафне, — поправил Габриэль. — А ты должен вернуться, и проследить за состоянием Аркуэн.
— Это исключено.
Габриэль был вынужден признать:
— Мэри осталась там.
— Ты серьёзно?..
— Я оставил её в доме Касты. А что я должен был сделать? Убить её?
Люсьен рванул поводья, разворачивая лошадь. В конце концов, он понимал, что Габриэль ничего не мог сделать с Ваарис, потому что она всё же была ему близка.
— Ладно, я разберусь с ней. Думаешь, она попытается завершить начатое?
— Маловероятно.
— Хорошо. Отправляйся к Дафне и дождись меня. Не смей без меня предпринимать что-либо.
Габриэль, тоже придержавший Гарпию, обернулся через плечо, и, совершенно неуместно улыбнувшись, поторопил:
— До встречи, Люсьен.
Мужчина, прокляв всё на свете, пришпорил Теневую Гриву и помчался в обратном направлении. Он понимал, что время сейчас работает не на них и может не простить им промедление.
Габриэль понимал это куда яснее. Проводив Люсьена тревожным взглядом, он погладил тёплую шею Гарпии, удобнее сел в седле и сорвался в галоп.
*
Конечно, Габриэль знал это место. Ещё мальчишкой он нашёл этот ветхий домик в лесу, и детское влечение к исследованию таинственных заброшенных мест неудержимо тянуло к нему до тех пор, пока каждый уголок не был изучен. Когда Габриэль приходил сюда в детстве, им неизменно овладевали волнение и восторг. Сейчас всё было иначе.
Сейчас он ступил на промёрзшую горную землю с холодным безразличием и стальной решимостью. В этом месте больше не было тайны, оно не вызывало трепет. Это была лишь покинутая ферма, на которой когда-то разводили овец. Внутри даже остались мешки с шерстью, а чердак до сих пор был заполнен старым свалявшимся сеном.
Свежие следы на подтаявшем снегу перед дверью выдавали чьё-то присутствие. Габриэль оставил лошадь у входа и, привычным движением открыв давно знакомую дверь, шагнул под крышу ветхого домика. Вместе с ним внутрь залетели лёгкие снежинки, поднятые сквозняком и брошенные в темноту холодной неизвестности.
Всю жизнь Габриэль был такой снежинкой. Его бросало из стороны в сторону по чьей-то прихоти, он был лишь инструментом в чужих руках и ведь верил, что сам принимает решения. Это пора было прекратить. Пора было смыть с огрубевших рук чужую кровь. Теперь Габриэль нисколько не сомневался в том, что это возможно. У Тэниэрисса ведь получилось.
Матье сидел спиной к двери, закутавшись в меховую накидку. Он не стал затапливать старую потрескавшуюся печь, потому что не считал важным разжигать жизнь в этом одиноком заброшенном месте. Матье вообще не умел приносить тепло. Он всегда был груб и холоден, и лучше всего об этом было известно Дафне. Со стороны Габриэлю казалось, что это она от него отгораживается, а Матье любит её. Но что на самом деле? Он обманывал её, чтобы использовать? Или у него уже много лет назад были какие-то планы на её племянника?
Габриэль должен был верить Дафне. Всегда ей верить.
Когда Габриэль вошёл в дом, тяжёлая перекосившаяся дверь закрылась за ним. Матье не выглядел встревоженным. Он обернулся и только слегка приподнял брови от удивления.
— Я ожидал увидеть другого человека.
— Она не придёт.
Белламон убрал за ухо короткую прядь волос и остался сидеть за столом, сцепив пальцы в замок.
— Значит, и девчонка предала меня.
— Тебе ли говорить о предательстве?
Его глаза тускло блестели в полумраке, и Габриэлю казалось, что в них нет ни капли ярости и злости — только глубокое отчаяние и тоска. Голос Матье звучал тихо и спокойно, дыхание оставалось ровным. Ничто в этом человеке не говорило о страхе и волнении. Он нерушимо верил в свою правоту.
— Ты всегда был мне очень дорог, Габриэль, — признался он, и Рэл не услышал в его словах обмана. — Я считал тебя… едва ли не сыном. Думал, что Дафна и ты сможете стать мне семьёй. Но вы оба от меня отвернулись. Вы стали такими же, как все они. У меня не оставалось выбора.
— Я говорю не об этом. — Габриэль сделал шаг навстречу и бросил ему тряпичный свёрток. Матье не стал его разворачивать. Он и так знал, что внутри. — Ты убил моего отца. Как ты мог после этого считать меня и Дафну своей семьёй?
Матье вдруг повысил голос:
— Он сам сделал свой выбор! Я думал, что Дамир поймёт меня, ведь когда-то он помогал Кэмлорнскому Охотнику. Но он выбрал сторону Люсьена и за годы в Тёмном Братстве стал таким же. Он убивал, убивал, убивал… он стал не просто его Душителем, он стал его лучшим другом. Мне не оставалось иного.
— Если у тебя какие-то давние счёты с Люсьеном, почему должны страдать другие? У Кэмлорнского Охотника хотя бы была простая и понятная цель. В чём твоя цель?!
Рэл сделал ещё несколько шагов и остановился перед Матье, решительно смотря на него сверху. Он не мог простить его. Не мог.
Белламон вдруг успокоился и вернул раскрывающийся кинжал.
— Это твоё. Наследство от Дамира.
Пальцы судорожно сжались на мягкой ткани.
— Ты убил его его же кинжалом?
Матье безразлично пожал плечами, не видя в этом ничего скверного, и Габриэль коротким выпадом, без замаха ударил плоской частью эфеса по лицу. Кусок ткани вовсе не смягчил последствия. Белламон рефлекторно отвернулся и зашипел от внезапной боли, его левую скулу раздробило до крови. Рэл, совершенно ясно осознавая свои действия, схватил Матье за плечи, швырнул на пол и, положив отцовский кинжал на стол, вытащил из ножен меч.
— Повернись лицом к стене и лучше не сопротивляйся. Умрёшь достойно.
Матье нашёл что-то смешное в эти словах, однако приказ выполнил. Он даже завёл руки за голову.
— Умереть достойно? — Теперь его голос звучал ядовито. — Как умерла твоя мама, Габриэль? Дамир заслуживал смерти, веришь ты в это или нет. А она? Её смерть была достойной?
— Ты не имеешь права говорить о ней.
Он обернулся.
— И всё-таки. Разве она заслуживала смерти?
Габриэль был не намерен обсуждать с ним такие темы. Он пришёл сюда, чтобы убить этого человека так же хладнокровно, как он убивал на Арене или по приказам Тавэла и Леонсии. Только сейчас это было тяжело. Тяжело убивать человека, которого знал столько лет.
Матье не собирался покорно сдаваться.
— Я уверен, что нет, — сказал он, когда Габриэль промолчал. — Моя мама тоже не заслужила смерти. Она умерла ночью. Даже не проснувшись. Незнакомец пришёл в наш дом и отрубил ей голову. Это была достойная смерть?
Габриэль понял, что Матье хотел сказать. И всё-таки зачем-то уточнил:
— Так Тёмное Братство убило твою мать?
— Человека, который совершил это, зовут Люсьен Лашанс. — Видя, что Габриэль его слушает, Матье не побоялся обернуться и опустить руки. Габриэль заметил это. — Он пришёл в чужой дом и на глазах ребёнка обезглавил его спящую мать. И такого человека ты называешь своим другом? Этому человеку ты веришь?
— Я понял тебя, — кивнул Рэл. — Мне жаль, что с тобой это случилось. И Люсьен в самом деле не тот человек, дружбой с которым можно гордиться. Но ты, как никто другой, должен меня понять: сейчас я вижу перед собой человека, убившего моего отца.
