Матье снова вспылил:
— Ты глупец, Габриэль! Это твой отец был убийцей. Он убивал отцов других детей, убивал матерей, а ты стремишься идти по его стопам! Опомнись, пока ещё не поздно. Неужели ты не можешь понять этого?
Габриэль не опускал меч.
— Не могу. Для меня мой отец в первую очередь был отцом.
Белламон зарычал обезумевшим диким зверем и резко подался вперёд. Он намеревался сбить Габриэля с ног. Рэл устоял, однако, когда меч опустился вниз, остриё лишь прочертило глубокую полосу в деревянном полу. Габриэль мгновенно обернулся. Матье уже стоял за его спиной в полный рост, и его клинок уверенно выходил из ножен, чтобы в следующий миг отбить настойчивую атаку снизу. Сталь столкнулась, заливисто зазвенела, играючи прошлась вибрацией по рукам и молниеносно отпрянула, чтобы тут же соприкоснуться вновь.
Габриэль увёл оружие в сторону и прочертил лезвием блестящую вертикальную полосу. Матье был вынужден отступить на шаг, но клинок неосторожно распорол рукав его дублета. Ещё бы немного — и лезвие могло бы вскрыть запястье. Но Матье везло. Он направил меч скользящим ударом по животу, увидев в этом прекрасную возможность покончить с поединком. Габриэль ушёл вправо пируэтом через ведущую руку, что придало оружию ещё большую силу. Будь Матье ближе — отсекло бы голову. Матье оказался достаточно далеко, но клинок Габриэля был длинным и превосходно заточенным, и даже лёгкая царапина остриём могла быть фатальной. Поэтому Матье нагнулся назад, увеличивая свои шансы остаться в живых, и Рэл пнул в него стоящую рядом табуретку. Белламон с большим трудом удержал равновесие. Этого промедления вполне хватало для неточной промежуточной атаки. Меч скользнул по плечу, без труда прорезая прочный кожаный дублет. Белая сталь стала глянцево-алой.
Матье не придал значения этой ране. Как никто другой он умел превосходно терпеть боль.
Он начал обходить Габриэля вдоль стены, делая мельницу мечом. Напугать этим не получилось, но приходилось держаться поодаль и ждать, когда Матье первым решится на атаку. Готовиться следовало к самому неожиданному. Так и вышло. Белламон, вдруг прекратив вращать клинок, резко выбросил вперёд руку и разжал пальцы. Острая сталь, совсем не предназначенная для метания, тем не менее стремительно полетела вперёд, и Габриэль мгновенно уклонился, пропуская оружие слева от себя.
Матье был быстрым и опасным. Он бросил свой меч, чтобы отвлечь Габриэля, а сам пошёл на него, на ходу доставая из-за спины длинный зазубренный кинжал. С кинжалом против меча — безумие, но Матье всегда был безумцем. Он не позволял Габриэлю ранить себя, уходил то вправо, то влево и неумолимо приближался. Когда он оказался достаточно близко, Габриэль всё же допустил ошибку. Ударил со слишком большим замахом, и Матье остановил атаку, перехватив его предплечье. Зазубренный кинжал нацелился в запястье, но Габриэль тоже схватил Белламона за руку. Они стояли друг против друга, сцепившись, и становилось ясно, что поединок выиграет тот, кто первым что-то предпримет.
Столько времени прошло, а Габриэль до сих пор мыслил как гладиатор.
Тем не менее он предпринял первым. Он отпустил свой меч. Клинок упал на пол, зазвенел, и Габриэль завёл освободившуюся руку сверху, над предплечьем Матье, крепко сжал его пальцами и, отпустив руку с кинжалом, ловко вывернул. Громко хрустнули суставы, Матье закричал. Габриэль, оказавшись за спиной, тоже выхватил кинжал и уже считал, что выиграл эту битву.
Но Матье как никто другой умел терпеть боль.
Вопреки любому здравому смыслу, он развернулся вправо, ещё больше повреждая растянутую руку, перехватил кинжал лезвием назад и всадил его чуть ниже ключицы. От боли перехватило дыхание. Габриэль вмиг отпустил повреждённую руку Белламона, согнулся, с ужасом понимая, что тело перестаёт слушаться — правая рука отнялась мгновенно, и пальцы разжались.
Матье с ненавистью выхватил своё оружие, и острые зубья разодрали глубокую рану, нанося ещё больше повреждений. Перевес сил явно был не в пользу Габриэля. Он умел управляться не ведущей рукой, но шансов против вооружённого кинжалом безумца было мало.
Габриэль отпрыгнул от пролетевшего перед ним кинжала, пригнулся, оказываясь сбоку, и почти сумел дотянуться до своего оружия. Матье не был глуп и сразу понял, на что именно надеется парень. Носком сапога он легко отбросил кинжал к стене — туда, где валялась сломанная табуретка и громоздились мешки с овечьей шерстью.
Рэл не побежал за ним. Повернулся спиной к этой стене и начал медленно пятиться, уклоняясь от зазубренного кинжала. Матье, конечно, понимал, чего он хочет добиться, но уже не беспокоился. Остановившись рядом с мечом Габриэля, он нагнулся, и Рэл, не собираясь позволять этого Белламону, бросился на него.
Зазубренный кинжал вошёл куда-то в брюшную полость. Габриэль сам налетел на него и уже даже не почувствовал боли. Этот поединок он сможет пережить только чудом.
Матье оттолкнул Габриэля сильным пинком, заставив его спиной напороться на острый угол стола, и всё же поднял изящный тонкий клинок из прочной коловианской стали. Остриё собственноручно выкованного меча смотрело точно в грудь. Габриэль очень хорошо знал, как идеально заточен этот клинок. Сам затачивал.
Пальцы нащупали за спиной мягкую ткань.
— Не сопротивляйся, — хрипло прошипел Матье, приближаясь. — И хотя бы умрёшь достойно.
Габриэль знал, что атаковать прямым выпадом Матье не станет — слишком неудобно. Скорее всего он обрушит удар сверху. И он угадал. Матье сделал небольшой замах, и Габриэль успел увернуться от сокрушительного удара, но длинный меч вдруг оказался снизу и подсёк ноги. Габриэль рухнул на колени.
И внизу живота разлилось что-то тёплое, обжигающее всё внутри. Меч легко прошёл сквозь тело, но Габриэль опять не почувствовал боли — настолько сильной она была. Матье смотрел на него сверху, и в его жестоком взгляде не было ни страха, ни сожаления — только холодная всепоглощающая ненависть. Габриэль же смотрел на него спокойно и уверенно. Этот поединок он сможет пережить только чудом, но он точно не отдаст Матье победу.
Он заставил себя сделать рывок вперёд и вскинул руку, сжимающую отцовский кинжал. Лезвие с отстёгнутым остриём не пронзило бы кожаный дублет, но Габриэль направил его в уже нанесённую рану, туда, где одежды были распороты мечом. Четырёхгранный раскрывающийся клинок вошёл в тёплую плоть, пальцы надавили на удобную кнопку у эфеса, и Матье закричал. Это было куда страшнее его зазубренного кинжала.
Габриэль дотянулся до своего кинжала, выкованного ещё в Корроле. Он знал, куда нужно бить, чтобы ноги парализовало, — доводилось испытывать на себе, — и уверенным сильным движением нанёс прямой удар снизу.
Матье пытался удержаться за край стола, но боль была до того острой, что вся нижняя часть тела онемела. Он упал рядом, прямо на мешки с шерстью. Рэл в тот раз почти сразу потерял сознание. Матье же держался слишком хорошо.
Габриэль собрал последние силы.
— Моя смерть будет достойной, — прошептал он, — если я отправлю тебя в Пустоту.
Габриэль собрал последние силы и коснулся ладонью старого мешка, поджигая его огненным заклинанием. Свалявшаяся шерсть вспыхнула мгновенно, жадное пламя быстро перекинулось дальше, и лучше бы Матье всё-таки потерял сознание.
Габриэль сумел вытащить из тела меч. Сил подняться уже не нашлось.
========== Эпилог ==========
Он редко видел её улыбку. Она всегда была излишне строга к нему, скрывала эмоции за холодностью и сдержанностью и никогда не веселилась. Но она не была бездушной. Порой, когда он увлекался чем-то, ничего вокруг не замечая, она смотрела на него с той нежной любовью, какой достоин лишь сын, и в такие моменты её лицо словно вспоминало, как улыбаться.
Сейчас всё было неправильно. Родители не должны хоронить своих детей.
Пусть Дафна и не была ему матерью, она всегда думала, что это ему придётся хоронить её. Не наоборот. Ему вряд ли пришлось бы о чём-то сожалеть. Она же сожалела о многом. В первую очередь о том, что так редко ему улыбалась.
