После ликвидации Донской республики Ковалева просто изолировали от сложных вопросов на Дону. Миронов — другое дело. Миронов рос и креп в этой гражданской сумятице, в сложнейшей из войн, он проявлял такую военную и гражданскую зрелость, что стал едва ли не главной фигурой на всем Южном фронте. Этот «самовыдвиженец» с легкой руки Сокольникова стал фактически уже командармом-9, ибо в руках у него оказались все три боевые дивизии.
24 февраля 1919 года в Москве, на представительном собрании в Доме союзов, Троцкий заявил, что «с врагом на Юге все покончено», и, не мешкая, выехал на фронт, чтобы «отмстить и наградить» победителей, в том числе и Миронова.
Для устранения неугодных проще простого воспользоваться уже неоднократно оправдавшей себя «волчьей ямой». Собственно, как она организуется?
Для начала находят маленький, ничтожный криминал... Желательно, самый ничтожный — это действует наиболее сильно! Конечно, в пределах 23-й дивизии ничего подобного организовать нельзя ввиду безоговорочного авторитета и силы ее командира. Тогда можно подобрать нечто в смежной организации, скажем — в окружном ревкоме...
Каждому известно, что после захвата крупного населенного пункта командование назначает временно своего военного коменданта. Так и поступил Миронов, по традиции, в слободе Михайловке, причем назначил комендантом не какого-то своего адъютанта-любимчика, не мелкого интенданта-казнокрада, а попросил занять этот пост одного из работников Казачьего отдела ВЦИК, человека во всех отношениях авторитетного. Через неделю подъехали из Царицына и бывшие члены Михайловского ревкома — Федорцов с друзьями. Касалось ли их назначение Данилова военным комендантом? Нет, не касалось, они могли войти с ним в контакт и работать сообща. Но... именно в этот момент кто-то из тех, кто понимает великолепно общую задачу, возможно Гроднер из особого отдела, как бы мимоходом сказал Федорцову:
— Что это Миронов так разгулялся, что даже в чужой монастырь со своим уставом лезет? Надо бы ему дать понять, Алеша, кто в слободе хозяин...
В острый момент спроси такого: говорил? давал установку? — да ей-богу, не вспомнит! Скажет: что-то такое, кажется, было, но — не помню. Мелочь. В запарке дня...
Ну а Федорцов, он что, глупый, не понимает, чего от него хотят? Может, и понимает, но он тоже душа живая, ему завиден чужой авторитет, слава боевая, да и, к слову, этот Миронов его немного обидел как-то, при эвакуации Михайловки.
Федорцов мог бы задуматься, как местный человек: кто и что ему советует? Зачем? Против кого? Увы, это исключено... Широта души не позволяет ему унизиться до понимания соседа, своекорыстие — увидеть общий интерес. Каждый федорцов по-своему мнит себя неведомым миру Иваном Калитой, собирателем Руси...
Ревком — в полном составе! — решил в грубой форме одернуть зарвавшегося красноармейского кумира Миронова.
Отослали Данилова (не побоясь обидеть человека, тоже товарища по борьбе) в Усть-Медведицу, как неподходящую личность для должности окрвоенкома...
Дальнейшее разыгрывается словно по нотам, без всякой сторонней инициативы и как бы само по себе. Миронов задет за живое: факт неслыханный! Ревкомовцы — все как один бывшие его ротные командиры — разгулялись! По-видимому, спьяну... Пишет им записку — для начала мирно-увещевательную, но Федорцов опять-таки разве не имеет самолюбия? Он тоже пишет под диктовку краткую записку, смысл которой можно передать в три слова: «А пошел ты!..»
Тут уж вмешиваются и штаб, и комиссар Бураго, потому что налицо хулиганство ревкомовцев. Но — это еще как посмотреть! Вся эта переписка занимала Льва Троцкого исключительно с комической стороны. Он мог только удивляться человеческим слабостям, промахам, благоглупости и — бессилию правоты... Посмотрите, что делает обескураженный Миронов! Тут он явно не стратег!..
На столе Троцкого мелькнула еще одна записка:
Михайловка. Ревком. Федорцову
Именем социалистической революции протестую против вашего пребывания у власти, а также Рузанова и других, и требую прибыть ко мне в штаб.
БОЙТЕСЬ РЕВОЛЮЦИИ, ОНА ВАС НЕ ПРОСТИТ за те минуты, которые вам хорошо известны.
Еще раз приказываю прибыть.
Командующий группой войск Миронов.
Политком Бураго.
Миронов, ответственный человек, конечно, послал параллельно мотивированное письмо в штаб и Реввоенсовет. По существу он прав, Донбюро должно бы поставить на место Федорцова с компанией. Это, собственно, так и будет, но — потом... После Миронова. А сейчас пусть будет так, как есть.
Между тем в недрах РВС родился еще один документ, уже сурового свойства.
Председателю РВС Республики тов. Троцкому
Сокольников сообщает, что начдив-23 Миронов в Михайловке ПЫТАЛСЯ АРЕСТОВАТЬ членов Усть-Медведицкого ревкома, назначенных Южфронтом. Считали бы совершенно своевременным УДАЛИТЬ Миронова от родных станиц на другой фронт, хотя бы с повышением в должности.
И — подписи.
Если бы по-человечески, по-партийному, так можно прямо спросить: да что вы, друзья мои, белены объелись? Где же попытка ареста ревкома? Ведь просто погрызлись, повздорили два наших товарища, оба — красные. Помилуйте! Ведь и Миронов утвержден и назначен Южфронтом, а у вас что получается? Вроде он откуда-то со стороны прискакал разгонять ревком. Чуть ли не из Новочеркасска.
Все это, разумеется, так. Но это — после. Федорцова этого можно потом даже расстрелять, дурака. Можно просто загнать обратно в телеграфисты (откуда его вытащил в свое время Миронов же!), плюнуть и забыть о нем до второго пришествия. Но пока все это важно лишь для решения судьбы Миронова. И кстати, не забыть о Бураго, он тоже после исчезнет, как человек, мешающий основному делу... Но это все — после взятия Новочеркасска.
В Козлове Троцкому передали копию записки Миронова на имя Сокольникова. Он пожал плечами от недоумения (бывают же такие смельчаки из простых смертных!) и спешно выехал в Балашов, предпочтя 8-й армии штаб 9-й.
Между прочим, в портфеле его уже лежала записка Сырцова, обрекающая на гражданскую смерть всех трех михайловских ревкомовцев — ее нелишне было бы знать всем доморощенным «собирателям пенок»:
...Деятельность ревкома Усть-Медведицкого района в первоначальном составе из 3 чел. (Федорцов, Рузанов, Севастьянов) протекала весьма неудовлетворительно. Эти местные работники по своим качествам, по своему кругозору были мало подготовлены для ответственной работы, но совершенное отсутствие в Усть-Медведицком районе работников заставило остановиться на них...
Княгницкий по-прежнему валялся в тифу, парад встречи председателю РВС устраивал временный командующий Всеволодов, блестящий военный, высокий и откормленный полковник генштаба, который глубоко импонировал председателю РВС и наркому.
Вечером в интимной беседе и как бы между делом Троцкий спросил Всеволодова, каково его личное мнение о начдиве-23 Миронове. Всеволодов ответил сначала без резко выраженной неприязни, сохраняя такт и видимость объективности, что Миронов, несомненно, большой военный талант, не проиграл ни одного более или менее серьезного боя, а если отходил перед сильнейшим противником, то лишь по причинам общефронтового масштаба, и отходил всегда последним. Прекрасный оратор и вождь красного казачества. Имеет неограниченный авторитет среди бойцов и местного населения... Но, уловив некое движение в острых чертах наркомвоена, Всеволодов понял, что вопрос этот задан не случайно и что он напрасно церемонится и скромничает. Без всякой поспешности, впрочем, Всеволодов сделал само собой возникшее дополнение к сказанному:
— Но это-то как раз и плохо, товарищ Троцкий. Плохо! Весь этот, несколько... дешевый авторитет и вождизм, если хотите... Все это кружит ему голову, возбуждает подхалимство вокруг, он игнорирует деловые советы и даже приказы.
— Н-дэ? — надменно кашлянул Троцкий.
— Я обращал на это внимание товарища Сокольникова... — тонкий штабист Всеволодов знал, что Сокольников до последнего времени пытался отстаивать самостоятельность и не входил прямо в «когорту славных», как именовали в приватных разговорах людей Троцкого. На него оказывалось серьезное давление, и никто не знал, надолго ли хватит товарища Сокольникова в этом смысле, но сейчас-то он был еще «необъезженной лошадкой», можно было тихонько выдвинуть его под удар «вождя»... Троцкий, однако, сделал недовольную гримасу, дернул носом, и Всеволодов переключил внимание на другое: — А недавно был разговор с начальником политотдела фронта товарищем Ходоровским. Иосиф Исаевич — глубокий человек и тоже подозревает, что мироновский рывок к Донцу и Новочеркасску не что иное, как авантюра. За Донцом он попадает в мертвое окружение и погубит свои дивизии... Либо... предаст и перейдет к белым.
