Я был самым счастливым на свете - она, скучала, по мне! Целых три месяца она помнила меня и скучала! И поцеловала! Она, сегодня, меня, поцеловала! Я мчался домой из музыкальной школы перепрыгивая лужи, мне нужно было срочно поделиться с родителями - она меня сегодня поцеловала! Она меня сегодня поцеловала! Она, меня, сегодня, поцеловала! Родители естественно будут рады, они всегда знали о том, что Юля мне нравится и время от времени, когда я слишком увлекался рассказами о проведенном с ней времени, шутливо подтрунивали: «Растет мальчик, первая любовь». Я краснел, смущался, чем еще больше веселил родителей, но не обижался - они были правы, а мне было приятно, что мы вместе радуемся моей любви. Моей первой, но такой серьезной любви.
Сегодня я получил первое подтверждение взаимности, уверенность что она не просто дружит со мной, а испытывает ко мне нечто большее. Это осознание распирало меня изнутри и настойчиво требовало поделиться с самыми близкими мне людьми - родителями. И я спешил домой твердо решив сегодня все им рассказать, а завтра, выбрать укромный момент и признаться в своих чувствах ей, моей Юле.
Родителей дома еще не было и я решил устроить им сюрприз - спрятаться, а когда они прийдут выскочить с криком «Ага!». Они естественно испугаются и будут смеяться, я уже так делал. Потом расскажу им про пятерки, а у меня их сегодня целых три. И только потом, когда они начнут меня хвалить и тискать, я расскажу им о Юле. Вот это день! Это самый лучший день в моей жизни!
В этот раз я решил прятаться не за моим диванчиком. Во-первых я там уже прятался, а во-вторых сегодняшний повод требовал более основательной подготовки к сюрпризу. Поэтому, осмотрев квартиру, я решил спрятаться в самом неожиданном месте - большом шкафу который отгораживал мой угол комнаты нашей однокомнатной квартиры от угла в котором стоял большой диван родителей. В шкафу было спрятаться в принципе невозможно так как он был до половины заставлен большими коробкам с наваленной в них обувью, постельным бельем, конькам и еще незнамо чем, а выше плотно висела одежда. Папа даже шутил, что все запиханное в шкаф, если это начать оттуда вытаскивать, вряд ли поместиться во всей квартире. Все не все, а вытащить одну коробку и перепрятать её на балкон я смог. Проверил, освободившегося места как раз хватило поместиться мне.
Школьный ранец, куртку и ботинки, скрывая свое пребывание в квартире, спрятал в бочкообразную стиральную машину стоящую около входной двери. Потом перевесил в шкафу халат так, чтоб он закрывал щель от оставленной приоткрытой двери не позволяя разглядеть меня внутри, но оставлял достаточный обзор комнаты. Проверил - более чем замечательно получилось, обнаружить меня в шкафу можно только зная, что я там спрятался.
Очень довольный результатом я пристроился на подоконнике высматривая обычно возвращавшихся с работы вместе родителей. Ждать пришлось не долго. Как только они подошли к подъезду, я покинул наблюдательный пост и не торопясь, основательно устроился в шкафу. Еще раз проконтролировал ширину щели, полу скрывающего меня халата через удачную дырку которого я планировал наблюдать выжидая оптимальный момент моего появления.
Заскрипел ключ во входной двери и из коридора послышались шаги родителей, они о чем-то тихо шептались.
-Что это Сашки еще нет? - Голос мамы.
-В музыкалке наверное задержался. - Папа. - Очень удачно.
-Ай! - Снова мама. - Ты что!
-Люда-а. - Папа, протяжно. - Ну пойдем!
Шум одежды, мама что-то шепчет, потом громче: - Не надо.
-Да хватит тебе уже. - Это снова папа. - Дверь на щеколду... - дальше не слышно.
-Женя, не надо. - Мама.
-Надо, надо. - Вваливаются в комнату. Мама впереди, блузка расстегнута, сзади к ней прилип отец, его руки прижимают её к себе стискивая грудь. Я зажмуриваюсь.
-Женя.
-Ну сколько можно! Успеем! - Отец, раздраженно.
-Я не хо...
-Тихо. - Снова папа. - Ладно тебе.
Возня, шелест одежды, скрип дивана.
-Ай! Осторожней. - Это мама.
Снова звуки возни сопровождаемые скрипом дивана, потом настойчивый голос отца:
-Повернись.
-Не надо. - Глухой голос матери.
-Иди ко мне, повернись. - Отец.
-Ай. Не надо. Тише. - Мама.
-Надо Федя, надо. - Смешинка в голосе отца, он любит и часто использует эту фразу.
Возня, шелест одежды, скрип дивана, скрип, скрип, скрип и тяжелое дыхание отца.
Не выдержав открываю глаза: перед лицом пола халата, в ней дырка, в дырку видно половину дивана на которой на четвереньках стоит мама. Блузки на ней нет, юбка задрана и скомкана на талии, лифчик расстегнут и болтается на шее открывая раскачивающиеся в такт движениям пристроившегося сзади и вцепившегося ей в обнаженные бедра отца. Он без пиджака и брюк, его голый торс шлепается об зад матери - шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. Полы рубашки и галстук отец прижимает подбородком и из-за этого его тяжелое дыхание все больше и больше напоминает хрюканье. Я боюсь пошевелиться, даже снова закрыть глаза боюсь - вдруг услышат как хлопнут веки. Смотрю. Смотрю и не понимаю, что происходит и почему мне так мерзко и противно. Почему хочется бежать куда-нибудь далеко-далеко, туда где никого нет и никогда не будет.
Отец хрипит все сильнее, потом начинает дергается и резко вытаскивает большую письку, дёргано дрыкает её рукой, стонет и... Писает на маму? Прямо ей на спину, а она покорно стоит и ждет когда он закончит. Меня тошнит, еле сдерживаюсь, тело словно парализованное. Дергаться и странно писать папа прекращает очень быстро, гулко выдыхает. Для мамы его вздох словно служит командой, она поднимается и выходит механически переставляя ноги. Даже её обнаженная грудь не раскачивается в такт движению. Отец еще раз гулко выдыхает и пританцовывая идет следом.
-Ну вот, успели. - Доносится из коридора его довольный голос, мама что-то тихо отвечает, он смеётся.
-Закрой дверь, дует. - Голос мамы.
-Я к тебе. - Голос отца.
Хлопает закрывающаяся дверь в ванную комнату.
- Миллион миллион миллион алых роз. - Начинает петь папа и его голос теряется за шумом воды из душа.
Я тихо вылезаю из шкафа, крадусь в коридор, шумящий душ надежно скрывает противно скрипнувший паркет. Аккуратно поднимаю крышку стиральной машины, боясь дышать достаю спрятанное и выскальзываю из квартиры.
Мозес.
Потрескивает огонь в камине, я развалился в низком кожаном кресле вытянув ноги к огню и с удовольствием наблюдаю за Ларисой. Она сидит на застеленном медвежьей шкурой полу прислонившись ко второму креслу и потягивая вино наблюдает за разминающим ей стопы Мозесом. На ней снова небрежно накинутый на голое тело и эффектно подчеркивающий её спортивную фигуру шелковый халат. Мы молчим. Она думает о чем-то своем, я пытаюсь прийти в себя после отправившего меня в темноту невыносимого оргазма. Весь электрический свет выключен, тишину освещает только живой огонь: камин и несколько расставленных тут и там свечей.
-Почему ты назвала его Мозесом? - Спрашиваю я. Нет, мне не интересно это знать, просто Лариса не относится к тем, с кем мне комфортно долго находиться в тишине. Молчание в её присутствии не расслабляет негой покоя и приятности, оно пусто. Не угнетает, нет, лишь холодно и пусто, вот я и наполняю его риторическим, по сути, вопросом.
-Мне показалось, что он похож на Карла Маркса. - Пожимает плечами она.
-На кого! - Я начинаю смеяться.
-На Карла Маркса, только без бороды.
-Посмотри на меня. - Не переставая смеяться приказываю Мозесу, он поднимает голову не прекращая массировать Ларисе ступни. Я прищурившись демонстративно рассматриваю его лицо представляя его в обрамлении густой бороды. - Действительно, что-то есть. Только почему Мозес, а не Карл?
-Да что-то его антисемитское прозвище вспомнилось. - Тоже начинает смеяться Лариса.
-Какое? - Я начинаю беспричинно заходиться гомерическим хохотом.
-Мозес Мордехай Леви. - Выдыхает она успокаиваясь и вытирая кулачком выступившие слезы. Отмечаю как хмыкает Мозес.
-Да уж. - Тоже потихоньку успокаиваюсь. - А тебе не кажется, что евреи сам придумали антисемитов?
-Ich möchte ein selbst den thron, - Декламирует Лариса раскачивая в такт бокалом.
-Auf einem riesigen kalten berg,
-Umgeben von der menschlichen angst,
-Wo es düster schmerz.
-Неплохо, - изображаю аплодисменты пару раз хлопнув в ладоши, - только я не знаю немецкий.
-Мог бы и по настоящему поаплодировать. - Морщится она, я изображаю раскаяние. - Так и быть. - Принимает игру она:
-Я хочу построить себе трон,
-На огромной холодной горе,
-Окруженной человеческим страхом,
-Где царит мрачная боль.
-Очень жизнерадостные стихи, - усмехаюсь я, - теперь тебе остается добавить, что они принадлежат перу автора «Капитала».
-Гарантировать не могу, но последователи теории всемирного еврейского заговора именно ему их и приписывают. - Она пригубливает вино. - Типа написал в студенческие годы.
-Больше похоже на вирши какого-нибудь воинствующего сатаниста. - Я тоже пригубливаю вино.
