Вся дрожа, Хемнолини поднялась с кресла.
— Я не ищу никаких доказательств, дада! Хотите его судить — дело ваше… А я ему не судья, — сказала она.
— Может ли быть для нас безразличен человек, за которого ты собираешься замуж? — заметил Джогендро.
— К чемутеперь говорить о свадьбе! Вы стремитесь ей помешать, ну и мешайте, если вам так угодно, но не прилагайте напрасных усилий изменить мое собственное решение.
Тут силы изменили девушке, и она разрыдалась. Оннода-бабу поспешно вскочил и, прижав к груди ее залитое слезами лицо, проговорил:
— Пойдем наверх, Хем!..
Пароход отчалил. В первых двух классах пассажиров не было вовсе, и Ромеш приготовил в одной из кают постель для себя. Утром Комола, выпив молока, раскрыла настежь свою дверь и залюбовалась рекой и проплывающими мимо берегами.
— Знаешь, куда мы едем, Комола? — спросил Ромеш.
— К тебе на родину.
— Но ведь тебе не нравится деревня, вот мы туда и не поедем.
— Ты ради меня раздумал ехать в деревню?
— Конечно, исключительно ради тебя.
— Зачем ты это сделал? — серьезно сказала она. — Мало ли что могу я наболтать, а ты и будешь все принимать всерьез! Из-за таких пустяков и уже обиделся.
— Я и не думал обижаться, — засмеялся Ромеш. — Мне самому не хочется ехать в деревню.
— Куда же мы в таком случае направляемся? — с любопытством спросила Комола.
— На запад.
Услышав про «запад», Комола широко раскрыла глаза.
Запад!.. Чего только не представляется при этом слове человеку, никогда не покидавшему свой дом!
На западе — святые места, целительный климат, красивые пейзажи и города, былое величие империй и царей, сказочные храмы! А сколько древних сказаний, сколько всевозможных легенд о героических подвигах!
Полная восхищения, девушка, продолжала расспросы:
— Куда же именно мы едем?
— Пока еще не решено. Нам предстоит проезжать Мунгер, Патну, Данапур, Боксар, Гаджипур, Бенарес, — в каком-нибудь из этих городов и сойдем.
При перечислении стольких известных и неизвестных названий воображение Комолы разыгралось еще больше.
— Как это интересно! — захлопала она в ладоши.
— Интересно будет потом! А вот как будем мы эти несколько дней питаться? Ты же не захочешь, наверно, есть кушанья, приготовленные матросами на пароходной кухне?
— Какой ужас! — воскликнула Комола с презрительной гримасой. — Конечно, нет!
— И что же ты предлагаешь?
— Сама буду готовить!
— Да разве ты умеешь?
Комола рассмеялась.
— Не понимаю, за кого ты меня принимаешь! Как же мне этого не уметь? Ведь я уже не маленькая, в доме дяди на мне лежала вся стряпня.
Ромеш тут же с раскаянием заметил:
— Вопрос мой действительно был совсем неуместен. А потому давай немедленно займемся сооружением кухни. Как ты на это смотришь?
Он ушел и вскоре притащил небольшую железную печурку. Кроме того, он договорился с ехавшим на пароходе мальчиком из касты каястха[14] по имени Умеш, чтобы тот за небольшую плату и билет до Бенареса носил для них воду, чистил посуду и исполнял всякую другую работу.
— Комола, — сказал Ромеш, — что же мы будем сегодня стряпать?
— А много ли ты мне принес? — заметила она. — Только рис да бобы! Значит, и будут тушеные бобы с рисом.
Нужные для Комолы пряности Ромеш достал у матросов, но она искренне посмеялась над его хозяйственной неопытностью.
— Ну и хорош! Что я стану делать с одними пряностями? И как я их разотру без шил-норы? [15]
Покорно выслушав упреки девушки, Ромеш пустился на поиски шил-норы. Найти ее так и не удалось, пришлось занять у матросов металлическую ступку с пестиком, которую он и принес Комоле.
Она не умела толочь пряности в ступке и несколько растерялась.
— Давай попросим кого-нибудь это сделать, — предложил Ромеш, но поддержки не встретил. Комола решительно взялась за дело сама. Ей как будто даже доставляли удовольствие все эти затруднения в обращении с непривычными предметами. Пряности подскакивали, разлетались во все стороны, и девушка не могла удержаться от смеха. Глядя на нее, смеялся и Ромеш.
Когда закончился эпизод с приготовлением пряностей, Комола, обвязав свободный конец сари вокруг талии, принялась за стряпню. Для приготовления пищи ей пришлось воспользоваться захваченным с собой из Калькутты кувшином из-под сладостей. Поставив его на огонь, девушка обратилась, к Ромешу:
— Ступай живей, искупайся, у меня скоро все будет готово.
Ромеш вернулся во-время, кушанье как раз поспело. Но тут возник вопрос, на чем же есть, так как тарелок у них не было.
— Можно занять у матросов глиняные тарелки, — робко предложил Ромеш.
Комола пришла в ужас от столь необдуманного предложения. Ромеш с виноватым видом пояснил, что он и раньше совершал такого рода грех.[16]
— Что было, то прошло, — сказала Комола. — Но впредь этого не будет, я не выношу подобных вещей!
Затем она сняла крышку с кувшина, тщательно вымыла ее и подала Ромешу.
— Поешь сегодня на этом, а там будет видно.
Когда уголок палубы был начисто вымыт и место для ужина приготовлено, довольный Ромеш принялся за еду. Попробовав кушанье, он заметил, что блюдо получилось очень вкусное.
— Не нужно смеяться надо мной, — смутилась Комола.
— Да нет, какие уж тут шутки! Вот сейчас сама убедишься.
С этими словами он мгновенно опустошил тарелку и попросил еще. На этот раз девушка положила ему гораздо больше.
— Что ты делаешь! А себе, должно быть, ничего и не оставила!
— Тут еще много, не беспокойся, — сказала Комола.
Ей очень льстило внимание Ромеша к ее кулинарному искусству.
— На чем же станешь есть ты? — спросил Ромеш.
— На той же крышке.
— Нет, так нельзя, — забеспокоился Ромеш.
— Почему? — удивленно спросила Комола.
— Нет, нет, ни в коем случае!
— Уверяю тебя, я прекрасно знаю, что делаю, — возразила девушка. — Умеш! — крикнула она, — на чем ты будешь есть?
— Там внизу торгуют сладостями, вот я и возьму у продавца листок шалового дерева.
— Послушай, Комола, — обратился к девушке Ромеш, — если уж ты непременно хочешь есть на той же крышке, дай мне ее хорошенько вымыть.
— С ума сошел! — негодующе воскликнула она. А через несколько минут заявила: — Пан[17] я тебе приготовить не могу, ты мне для этого ничего не принес.
— Внизу человек продает пан, — ответил Ромеш.
Так, без особых трудностей, была заложена основа их хозяйства. Но на душе Ромеша было неспокойно: он раздумывал над тем, каким образом избежать со стороны Комолы проявления супружеских забот.
Чтобы выполнять обязанности хозяйки, Комола не нуждалась ни в помощи, ни в обучении. В продолжение ряда лет готовила она для дяди обед, нянчила детей и делала всю работу по дому. Ромеш восхищался ловкостью, усердием и трудолюбием девушки и в то же время, не переставая, думал, как сложатся их отношения в дальнейшем. «Я не хочу оставлять ее у себя, — размышлял он, — но и покинуть тоже не могу». Где следует ему провести грань в отношениях с нею? Будь с ним Хемнолини, все устроилось бы отлично. Но, так или иначе, теперь эту надежду приходилось оставить, а разрешить проблему наедине с Комолой представлялось чрезвычайно трудным. Наконец, Ромеш твердо решил, что ему необходимо открыть Комоле все, — и с игрой в прятки будет покончено раз и навсегда.
Перед вечером пароход сел на мель. Снять его, несмотря на многократные попытки команды, в тот день так и не удалось.
От высокого берега, отлого спускаясь к реке, тянулась песчаная, испещренная следами водяных птиц отмель. Сюда пришли деревенские женщины набрать в последний раз до захода солнца воды. Они с любопытством поглядывали на пароход, — кто посмелее, с открытым лицом, а более робкие — из-под покрывала. Над обрывом плясала толпа деревенских ребятишек, громкими криками выражая свой восторг при виде затруднительного положения, в которое попало это дерзкое судно с высоко поднятым носом.
За пустынными песками противоположного берега зашло солнце. Ромеш, держась за поручни, долго стоял на палубе в быстро сгущающихся сумерках, глядя на западный край горизонта, где еще светлело небо. Комола, выйдя из своей отгороженной кухни, остановилась у дверей каюты.
Не зная, как привлечь к себе внимание Ромеша, она тихонько кашлянула, но он не оглянулся. Тогда девушка принялась постукивать о дверь связкой ключей. Когда, наконец, ключи загремели вовсю, Ромеш обернулся. Увидев Комолу, он подошел к ней и спросил:
— Что это у тебя за странная манера звать меня?
— А как же быть иначе?
— Для чего же, по-твоему, отец с матерью дали мне имя? Чтобы оно никогда не пригодилось? Почему бы не назвать меня Ромешем, если я тебе нужен?
