— Не знаю. Дилан Джонс обещал познакомить нас. Я ждал этого со дня на день. Наверное, он забыл.
— Обещал познакомить? Что он еще обещал?
— Это был частный разговор, но говорил он со мной как политик.
Помолчав, Хаверсэк сказал:
— В следующее воскресенье я устраиваю маленький обед в «Дорчестере»[11] — приходите. Будут толковые люди, им полезно с вами познакомиться.
— Нет, — сказал Келвин, — после сегодняшнего вечера мне придется быть истовым пуританином. Я уколол вас Библией, не имея другого средства, и теперь мне без Библии шагу не ступить. Пока я не освоюсь с этой ролью, мне лучше избегать толковых людей в «Дорчестере», что бы за этим ни стояло. Впрочем, нет ничего худого, если мы встретимся с глазу на глаз.
О чем они тут же и договорились.
Этой твердости и осмотрительности не было и в помине, когда вечером, укладываясь спать, он отчитывался Джил. Он сказал:
— В общем, завтра мы обедаем в таком закрытом клубе, что у него нет названия, нет адреса и мало кто знает о его существовании.
Джил сказала:
— А зачем?
— Что — зачем?
— Зачем ему нужно говорить с тобой? Зачем тебе говорить с ним?
— По-моему, это ясно.
— Мне не ясно.
Келвин терпеливо вздохнул. Он сказал:
— Я неглупый малый. Неглупые малые тянутся друг к другу. Как Гектор Маккеллар или Дилан Джонс, лорд Хаверсэк тоже считает, что я могу ему пригодиться.
— Но… — начала Джил и осеклась.
— Что «но»?
— В нашу первую встречу ты вроде бы свысока смотрел на тех, кто является орудием в руках бизнесменов и политиков.
— Я и сейчас смотрю на них свысока, — твердо сказал Келвин, — и только потому не разделяю твое презрение ко мне — пожалуйста, не перебивай! — что у меня ученический период. Я пока пробиваюсь.
— Куда?
Он залез в постель, повернулся к ней спиной и отказался продолжать разговор, но Джил была не любительница растравлять детские обиды. Она скользнула под одеяло, притулилась к нему, обвила его рукой и заснула. За завтраком они снова были друзьями.
Стригущим шагом вернувшись в тот день с делового обеда, Келвин, не поднимаясь к Джил, спустился в полуподвал и постучался к миссис Хендон. Та открыла и ахнула:
— Мистер Уокер, вы бы хоть предупредили! Смотрите, в каком я виде. Я ведь по-домашнему, никого не жду.
— Я зашел по делу, — объявил Келвин, входя, — по неотложному делу. Розовый халатик я как-нибудь стерплю. Не тревожьтесь за меня. Вы печатаете, а под диктовку вы можете писать?
— Могу, я вообще-то училась.
— Отлично. Проклевывается один замысел. Слушайте меня внимательно. Плюс ко всему я решил заделаться публицистом. Я неважно владею пером, но, если верить людям, могу любому заговорить зубы. Несколько часов в неделю я бы хотел диктовать вам — по принятой таксе. В субботу будете подниматься ко мне наверх. Я буду ходить по кабинету и высказываться обо всем, что только придет в голову: мини-юбки, поющие жуки[12], вооружившиеся цветочками бородатые студенты-революционеры, с попустительства спятивших бюрократов севшие на шею налогоплательщикам, и, само собой, алчность профсоюзов. На алчность фондовой биржи, а также юристов и управленцев я не буду замахиваться. Мы с вами, миссис Хендон, понимаем, что процветающей делает страну стяжательство имущих людей, а стяжательство всех прочих ее разоряет, но уразуметь это дано далеко не всем. И не бойтесь, что я вас замучаю политикой. В моих замечаниях будет много озорства, они будут задирать людей, а не пичкать их информацией. С точки зрения приличного, порядочного и здравомыслящего обывателя я буду высмеивать безрассудства нынешнего века, при случае страхуясь библейской цитатой. Вы будете записывать за мной, миссис Хендон, пока я не иссякну, потом пойдете к себе, все перепечатаете и принесете мне текст. Из серой массы — не без этого, миссис Хендон! — я выберу золотые крупицы, соединю их меж собой прозрачной словесной вязью, вы набело перепечатаете новый текст, и, с божьей помощью, мы с вами прогремим на всю Великобританию. Как, согласны, миссис Хендон? Хорошенько подумайте. Предупреждаю сразу: если будете со мной работать, я из вас выжму все соки.
Миссис Хендон сказала:
— Если по установленной таксе, то я согласна, и даже не возражаю подналечь, если все по-хорошему и нужно для дела. Вы в субботу хотите начать?
— Честно говоря, миссис Хендон, я бы начал прямо сейчас, если вы свободны. Я в ударе. Меня распирает от кипучих мыслей. Записывайте, пожалуйста!
— Секундочку, только возьму блокнот и карандаш, — с готовностью сказала миссис Хендон.
Келвин ступил в центр комнаты и несколько раз обошел вокруг стола. Низкий потолок и опрятная теснота вдруг напомнили ему отчий дом в Глейке, но с существенной разницей. В этой комнате он чувствовал себя хозяином. Из кресла в углу его поедала глазами миссис Хендон, держа наготове блокнот и карандаш. Он гадал, не те ли чувства обуревали его отца перед молитвой — владычество и смирение: вышняя власть дала ему полномочия, и есть внимающие, но еще не обрелись слова — и он безгласен. «Единственная трудность, — учил его лорд Хаверсэк, — это первая фраза. Когда вы ее нашли, все остальное само напишется».
— От самого начала нашей обозримой истории, — выпалил Келвин, — считается общепризнанным, что…
Он смолк и начал снова.
— Англичане запятая шотландцы запятая уэльсцы запятая а также ирландцы живут на острове запятая и от самого начала нашей обозримой истории признается, что остров есть часть суши, со всех сторон окруженная…
Он смолк, помычал и хватил себя кулаком по лбу. Миссис Хендон тихо обронила:
— Может, чайку глотнете? Заварить пакетик в кружке?
— Ш-ш! — сказал Келвин. — Мы живем в удивительном мире запятая который озадачил бы не только наших предков запятая но и самих нас запятая загляни мы в сегодняшний день десять-двенадцать лет назад точка кому тогда могли пригрезиться мешочки с чайной заваркой запятая растворимый кофе запятая молоко в пакетах и спутники вопросительный знак.
И тут его прорвало. Еще поворошив очевидное и осязаемое, он взмыл ввысь и ухватил проблемы, угрожавшие целости и сохранности мира. Его статья звучала как манифест, как открытое исповедание веры.
— В истекшее столетие тире исключая военное время тире наши лидеры предпочитали плыть по течению запятая а не противостоять ему точка сколь непохожи они на политиков викторианского призыва запятая на Пальмсбери и Шефтстонов[13] (проверьте эти фамилии, миссис Хендон), которые сделали Британию великой, ибо верили, прописные «в» в «великой» и «верили», восклицательный знак и дальше с абзаца. Совершенно ясно, что страну не спасут марксизм, маоизм, эмансипация женщины, легализация порока и прочие «из-мы» и «ации», составляющие проклятье нашего времени точка нужна вера запятая но да повергнем никчемные земные кумиры и уверуем запятая ныне и присно запятая…
Одушевление погасло на его лице. Он закусил губу и в раздумье заходил вокруг стола. Мягко поторапливая его, миссис Хендон бормотала под нос:
— И уверуем, ныне и присно?..
Келвин замер на месте, хмуро посмотрел себе под ноги, потом поднял к потолку просветлевший взгляд и вскричал:
— И уверуем запятая ныне и присно запятая в самое веру — прописная «в» в слове «вера» восклицательный знак конец!
— Красиво сказано, мистер Уокер, — сказала миссис Хендон, — очень красиво.
— Э, нет, миссис Хендон, — сурово оборвал ее Келвин, — не красиво, а — верно, что важнее. Теперь дело за вашей машинкой. Отнюдь не претендуя на то, что в моей диктовке сплошные золотые россыпи, я все же думаю, что серой массы там меньше, чем мы ожидали. Хаверсэку понравится. Я удаляюсь. Я еле держусь на ногах.
Он необыкновенно торжественно поднимался к Джил. Он был исполнен трепета перед открывшимся талантом.
Как-то за завтраком Келвин распечатал конверт, внимательно прочел пригласительную карточку и сказал:
— Тебе придется купить новое платье, шляпу, туфли, пальто, чулки и прочее. Денег уйдет масса, потому что ты должна выглядеть как все и при этом выделяться.
— Зачем? — сказала Джил.
Он передал ей карточку. Там было сказано, что Ее Величество поручила лорду-канцлеру пригласить Келвина Уокера с супругой на чай в саду Бекингемского дворца; форма одежды — парадная для утренних приемов, мундир или пиджачный костюм. Джил задохнулась от восторга. Она сказала:
— Откуда королева знает о нас?
— Скорее всего, она ничего о нас не знает. Это Дилан Джонс устроил.
— А она побеседует с нами?
— Мы будем стоять как бы в очереди, и, когда подойдем к ней, она пожмет нам руки и скажет, что рада нас видеть. Меня немного смущает одно обстоятельство. Я бы и не упомянул о нем, не возникни тема чая. Я просил тебя класть мне две ложки сахару, а ты уже третий день подряд кладешь одну. Я молчал, надеясь, что это случайный недогляд, и не стал бы упоминать…
