Чабану было ясно, что человека свалила жажда. Поэтому Сары, намочив тряпку, стал водить ею по лицу и губам спасённого. Несколько капель воды привели Худайберды-ага в себя. Он зашевелился, открыл глаза, сел. Чайник крепкого чая и кусочек курдючного сала окончательно восстановили его силы. Много ли надо неприхотливому, привыкшему к лишениям человеку!
От чабана Худайберды-ага узнал, что напрасно проделал путь, едва не ставший для него последним. Да, был здесь Аллак со своим другом Дурды. И ещё один парень был, Берды, он из ашхабадской тюрьмы убежал. Но не дальше, как вчера, пришёл сын уважаемой Огульнияз-эдже и увёл с собой ребят.
Кляня злую судьбу и этого алчного пса Бекмурад-бая, Худайберды-ага отправился в обратный путь. После недолгих поисков он нашёл племянника в доме Сергея Ярошенко. Четверо друзей сидели на кошме, о чём-то разговаривали.
Худайберды-ага знал немного Клычли и Дурды. Незнакомый парень, сидевший поодаль, был, видимо, тот самый Берды, который убежал из тюрьмы. Поздоровавшись с ним, старик сказал:
— Свет глазам твоим, поздравляю с благополучным возвращением.
— Пусть воздаст вам бог на добром слове, — вежливо ответил тот и, сунув руку за пазуху, щёлкнул там чем-то металлическим.
— Ты поосторожнее, друг, — предупредил Сергей, — а то ещё своих перестреляешь.
— Своих — зачем? — сдержанно улыбнулся Берды.
— Своих и так мало.
— Ну, это уж ты того… — Сергей покачал согнутый указательный палец. — Своих, брат, с каждым днём больше становится.
За традиционной пиалой чая Худайберды-ага пожаловался:
— Пусть счастье не обходит сынов человеческих. В старину говорили: «Лучше один раз в год беду пережить, чем всю жизнь тянуть неудачливый жребии». И правда — лучше. Когда произносят слово «змея», тот не дрогнет, кого она не кусала. Кто бедности не испытал, не знает, что такое неудача.
Он рассказал, как ему не повезло при жеребьёвке на трудовую повинность» как чуть не погиб от жажды в песках.
— Если нет тебе удачи, лучше не ищи её, — говорил Худайберды-ага. — Не везёт бедняку, хоть плачь. Вот — я. Купил как-то старую лошадь, дёшево купил, а вместе с ней и арбу разбитую. Думал, всё будет подспорьем, если я в свободное время буду в город ездить, на базар, подвозить людям кладь. Пять-шесть пятаков не нелика прибыль, но всё — доход. Тогда ещё и разговоров не было, что объявится налог на лошадей. Подрядился я с одним везти на мельницу пшеницу. И что бы вы думали, как на грех, перед самым городом вода сквозь плотину просочилась, целое болото грязи на дороге. Дошла моя кляча до середины болота и остановилась — ни вперёд, ни назад. Я её понукаю, я её кнутом, а она только раскачивается, И вдруг сама упала. Перепугался я, соскочил в грязь. Тут не о грузе забота, лошадь бы целой осталась. Измазался грязью так, что не приведи аллах, но всё же поднял свою клячу. Люди собрались, смеются, хозяин пшеницы ругается, а мне хоть самому в арбу впрягайся. И тут подъезжает Бекмурад-бай на своём жеребце…
Худайберды-ага помолчал, восстанавливая в памяти минувшее. Бекмурад-бай тогда тоже принял его сторону. Он соскочил с коня, цыкнул на насмешников и сказал: «Бери жеребца, Худайберды-ага, запрягай в свою арбу. Он тебе её сразу вытащит, глазом моргнуть не успеешь».
И верно. Старик только крякнул, когда рослый, гладкий жеребец единым махом вынес на сухое место застрявшую арбу. Худайберды-ага обнял коня за шею, гладил его горбоносую морду, несколько раз поцеловал в шелковистый храп. А потом взмолился: «Господи, дай и мне когда-нибудь такого коня, услышь мою молитву хоть один раз, господи!»
Услышал бог или нет, но Бекмурад-бай, который стоял рядом, задумчиво поигрывая плетью и внимательно рассматривая измазанную клячу Худайберды-ага, неожиданно предложил: «Давай сторгуемся конями!»
Старик даже обомлел от неожиданности, настолько невероятным показалось предложение. Но бай не шутил. Он отдал своего жеребца, а взамен взял старую клячу. В доплату обрадованный Худайберды-ага отдал ему всё, что только мог наскрести в доме. Остался долг, но и этот долг был быстро погашен с помощью нового коня, на которого старик наглядеться не мог.
Радость бедняка продолжалась недолго. Когда пришла развёрстка на лошадей, жеребца забрали, уплатив за него такую цену, за которую и хорошего ишака не купишь. И Худайберды-ага горько пожалел, что не оставил у себя свою клячу — таких, как она, в налог не брали, она-то осталась на подворье у Бекмурад-бая.
Но, как говорят, беда в одиночку не ходит. Судьба готовила бедняку новое испытание. Однажды он увидел бая на новом скакуне. Лоснящийся от сытости, каурый аргамак гордо нёс изящную голову со светлой прозвездью на лбу. Точёные ноги «в белых чулках» невесомо ступали по дорожной пыли, клочья желтоватой пены падали с удил.
Худайберды-ага ахнул, увидев такого красавца. А Бекмурад-бай небрежно бросил: «Узнаёшь свою клячу, старик? Вот что делают с конём уход и хороший корм».
Но где взять бедняку этот хороший корм? Да и лошадь ему нужна не для забавы, а для тяжёлой работы.
Худайберды-ага переживал свою неудачу, как никогда трудно. Бай его обманул. Он-то разглядел породу лошади, мигом дал ей оценку. Жеребец Бекмурад-бая стоил по меньшей мере вдвое дешевле.
— Вот так и остался я с разбитой арбой, — закончил своё повествование старик. — Теперь вы видите, что значит тянуть удачливый жребий?
— Жребий тут, как пятая нога у ишака, — сказал Сергей, усмехнувшись. — Надул тебя бай — вот и вся недолга, отец.
— Ай, сынок, если не повезёт, так и бай найдётся, и ещё кто-нибудь.
— Уверен, что Бекмурад заранее знал, что будет налог на лошадей! Ему ведь уездный — друг, пристав — приятель.
— Что поделаешь, сынок. Недаром говорят: бай — баю, и аллах — баю. А у нас бай берёт, власти берут и бог ничего не даёт.
— Надо то, что имеете, крепче держать, не отдавать баям да властям.
— Как не отдашь! Вот жребий выпал — Меле надо на трудовую повинность ехать. Один останусь. У детишек рты открыты, есть просят. Прокормлю их? Нет, не прокормлю, земли мало, а идти на расчистку канала сил не хватит. Кто мне поможет? Бекмурад-бай говорит: «Пусть Аллак приходит, помогает тебе». Откуда знаю, надо приходить Аллаку или не надо? Голова от дум как чугунный котёл стала, а в котле — пусто. Вот и поговори после этого: удача — неудача. Камешек мал, да голову пробивает. А когда камешков — сто, что от головы останется?
Обсуждение вопроса — идти Аллаку в аул или не ходить — много времени не заняло, видимо, потому, что об этом говорили ещё до прихода старика.
— Отец Худайберды, — сказал Аллак, — время сейчас трудное, оставлять человека, тем более родственника, без помощи не годится. Мы думали, что трудно бывает одинаково для всех, но теперь видим, что богачи не очень печалятся.
— Правда твоя, — кивнул старик. — В мире потоп, а утке — всё по грудь.
— Всем этим «уткам» скоро свернут головы! — пообещал Сергей.
— Когда подойдёт время идти на копку арыка, — продолжал Аллак, — ты, отец, иди. Бери свою еду и иди потихоньку, только не с теми, кого мираб Бекмурад-бая назначать будет, а с другими. Я там и объявлюсь.
Осень 1916 года была тревожной — грозный призрак голода навис над народом всей своей тяжестью. Старики говорили: «О состоянии Змеи узнавай от Рыбы» — и качали лохматыми тельпеками. Год Рыбы не предвещал ничего хорошего году Змеи. За всю осень с неба не упало ни капли, нехорошая рыжая пыль висела в воздухе. Это предвещало засуху, засуха несла с собой голод, так как непомерные налоги выжали из людей всё, что можно было выжать. И случись нехватка собственного хлеба, на стороне его не купишь. Уже сейчас многие бедняки перебивались с хлеба на воду, благодаря аллаха и за это, а что предстоит в будущем году, если самые крепкие парни, которые могли принять участие в хошаре, вынуждены идти на трудовую повинность?
Расчистку магистрального канала, считавшуюся общественной работой, раньше проводили самые сильные и здоровые мужчины. Для землекопов специально откармливали баранов, отдавали им лучшую пищу, даже в ущерб детям, потому что работа была очень важной и очень тяжёлой. Теперь же на хошар должны были идти люди, не привычные к земляным работам, слабые, обессиленные недоеданием.
«Надо начинать пораньше, — говорили на базарах, — надо заблаговременно оповестить всех, кто желает идти на хошар. Работа начнётся раньше, иначе люди не сумеют справиться с ней к сроку, а тогда — вообще ничего не снимешь со своего участка земли, тогда — голодная смерть».
Вместе с Аллаком вышли на земляные работы Берды и Дурды — они решили засевать землю на паях с сыновьями Огульнияз-эдже. Однако перед выходом ещё долго размышляли, что будет, если увидят соглядатаи Бекмурад-бая.
— Милые мои, — сказала им Огульнияз-эдже, — не переживайте страхов раньше времени, как тот заяц, что с голоду в норе подох, боясь выйти из-за лисы. Есть бог на небе, и если он хранит человека, тот находится У него между веком и бровью. До сегодняшнего дня всё обходилось: ни власти вас не разыскивали, ни Бекмурад-бай не тревожил. Может быть, забыли про нас, не станут вообще искать. Пока не видят — камня не бросают.
