— Надеюсь, Гард, — сказал Дорон, — мне не придётся тратить время на разъяснения?
В другом состоянии Гард после такого провала немедленно поспешил бы сказать «нет». Но сейчас он был отнюдь не уверен, что сможет встать и, не пошатываясь, выйти.
— Прикажете ли продолжать розыск Чвиза? — тусклым голосом спросил он.
Дорон сделал брезгливое движение рукой:
— Мы никого не принуждаем работать насильно. Тем более таких… блаженных. Но между тем розыском профессора Чвиза («Или его трупа», — подумал про себя Гард) займусь я, вам это дело не по зубам. Полагаю, расследование автомобильной аварии, приведшей к смерти Кербера, уже закончено?
— Ещё нет, — сказал Гард и, подумав, добавил: — Но уже ясно, что авария произошла из-за тормозов. Или чего-то в этом роде, не помню подробностей.
— Тормоза, руль или баллоны — это неважно, — тихо сказал Дорон.
Он опустился в кресло, как-то весь обмякнув, отяжелев. Крахмальная рубашка пузырём вздулась на его груди. Теперь он выглядел утомлённым, под глазами набрякли мешки, и Гард с удивлением подумал, что ведь и Дорон — человек, что и ему эта история стоила нервов. Каких ещё, наверное…
— Да, — продолжал Дорон задумчиво, как бы отвечая своим мыслям. — Если взвесить, то эта глупая авария даже к лучшему. Кербер… — Глаза Дорона на мгновение затуманили какие-то воспоминания. — Кербер… Прямолинейный дурак, вырвавшийся из-под контроля. На таких примерах я всё более убеждаюсь, сколь нужна людям мораль. Не эта дряблая, ветхозаветная, а наша, новая, разумная. Сегодня ночью я думал, что было бы, если бы установка попала в руки керберов. Людей без принципов и здравого смысла. Они способны разрушать, только разрушать.
Гард успел полностью прийти в себя, и в нём теперь боролись два желания. Уйти побыстрей — первое, и узнать, какова же мораль и каковы принципы самого генерала, — второе. Но внезапно он поймал себя на контрвопросе: «А каковы же мои собственные принципы?» И у него осталось только одно желание — уйти.
— Разрешите идти? — сказал Гард.
Дорон с недоумением посмотрел на инспектора, словно не понимая, кто же это осмелился перебить ход его мыслей.
— Да, — резко сказал он.
Дорон снова был самим собой. Жёстким, непроницаемым — каменной глыбой мускулов и бесстрастных нервов.
— И вот что, — услышал инспектор, уже стоя в дверях. — Слишком много людей оказались посвящёнными в секрет существования установки. Если вы в ком-нибудь сомневаетесь, скажите это сейчас.
Гард с трудом заставил себя обернуться.
— Нет, генерал, я ни в ком не сомневаюсь.
— Посмотрим, — многозначительно сказал Дорон.
«Надо немедленно предупредить Честера», — решил Гард. После такого заявления Дорона любое слово, ненароком обронённое журналистом, могло дорого обойтись им обоим.
Он не рискнул позвонить Фреду домой: линию уже могли прослушивать. Оставалось побывать в тех кафе, где в это время дня мог оказаться Честер.
Улицы были полны машин, всё кипело и торопилось, словно люди только и заботились о том, чтобы поспеть куда-то вовремя, обогнать кого-то на доли секунды или на доли дюйма. Распахнутые двери универсальных магазинов жадно заглатывали прохожих: близился День Свободы, и каждый спешил купить подарки своим близким, своим любимым, кого считал единственными и неповторимыми, но с кого, как с книжных матриц, можно было печатать, оказывается, бесчисленные копии.
Радиаторы автомобилей сверкали на солнце лучезарными металлическими улыбками, пучки света, отброшенные ветровыми стёклами, перемигивались с окнами, хлопали полотнища уже вывешенных флагов. Машины катились ряд к ряду — поток слева, поток справа, и пешеходы на тротуарах тоже двигались строем: поток у стен — направо, поток у бровки — налево, и всё замирало, повинуясь жезлу регулировщика, словно вдруг стопорился механизм огромной машины, чтобы минуту спустя снова прийти в движение, в перемалывающий бег, нескончаемый и шумный. И тщетно песчинка — автомобиль Гарда — пыталась вырваться, уйти вперёд; её затирали, на неё шипели тормозами. И никому не было дела, куда спешит этот человек за рулём, почему он хватается за сердце, отчего он бормочет проклятия.
Но Гарду повезло. В третьем по счёту кафе ещё с улицы он увидел за зеркальным окном голову репортёра.
В кафе оказалось пусто и прохладно, в углу за столиком — намётанный взгляд Гарда определил это сразу — не было хмурого соглядатая с развёрнутой газетой. Фред допивал молоко.
— А! — обрадовался он, завидя Гарда. — Я начинаю верить, что в один прекрасный день ко мне постучится английская королева. Что-нибудь сенсационное?
— Забудь, старина, что у тебя есть голосовые связки, и перейди на чревовещание, — сказал Гард и как ни в чём не бывало кивнул бармену: — Четыре двойных виски.
— Ого! Такого за тобой давно не замечалось, Дэвид.
— Мне с некоторых пор кажется, что только пьяный может быть счастлив в этом мире.
Честер даже поперхнулся молоком. Машинально он потянулся за сигаретой.
— Что стряслось?
— Ничего особенного, если все эти дни ты держал язык приклеенным.
— Ну знаешь! — Честер искренне обиделся. — Я хоть раз…
— А теперь и полраза нельзя. — Гард наклонился к Честеру. — Кербера убрали люди Дорона.
Легко скользя по паркету, подскочил бармен с двумя стаканами виски. Лицо Честера медленно бледнело.
— Ну? — сказал он, когда бармен исчез. Он пытался закурить, но кончик сигареты никак не желал попасть в язычок пламени зажигалки.
Пока Гард пересказывал содержание разговора с Дороном, Честер — и это обеспокоило инспектора — всё более успокаивался. Скоро он стал совершенно спокойным, слишком спокойным, будто зритель на чужих похоронах.
— Ты всё понял? — счёл нужным переспросить Гард.
— Нет. — Честер упёр локти в стол, и это движение открыло Гарду, что именно придавало Фреду торжественно-спокойный вид: полная неподвижность лица. — Нет, я многого не понял, — продолжал Честер, в упор глядя на инспектора. — Как Дорон догадался, что Кербер его предал, и откуда он узнал о моих телеграммах?
— Зачем это тебе знать?
— Затем, что, когда тебе или всем нам грозит удав, не мешает получше узнать его повадки.
— Осторожней, Фред. — Гард украдкой массировал плечо: не переставая, ныло сердце. — Как Дорон узнал о Кербере и телеграммах? Это же ясно. Или мой доклад о связи Кербера с Луизой заронил в Дороне подозрение, или он сомневался в нём уже и раньше. Так или иначе, к Керберу был на всякий случай прицеплен «хвост». Не исключено также, что у него на квартире поставили парочку электронных «ушей» и «глаз»… Наконец, доложить Дорону о телеграммах мог Таратура, — не исключено, что он перекуплен Дороном, ведь ты не хуже меня знаешь, что в этом мире всё продаётся и покупается… Вот так и появился на вашем свидании чёрный «мерседес» из ведомства Дорона. А генерал ничем не рисковал, он отлично понимал, что если документы украл Кербер, то он не смоется сию же минуту. Кербер же был уверен, что улик против него нет. Бежать немедленно — значит выдать себя, а это верная смерть. Дорон достанет его на другом конце земли. Проще выждать, пока всё утрясётся, уехать в отпуск за границу, тайно встретиться с кем нужно. А потом… Потом ему уже ничего не было бы страшно, так как он оказался бы под защитой какого-нибудь другого Дорона. Расчёт точный. Но тут, как выстрел, твоя телеграмма, которая спутала Керберу планы и помешала спокойно добраться до безопасного места. Затем «встреча», странный побег… Дорону надо было быть круглым идиотом, чтобы не догадаться об истинных намерениях Кербера. И всё. Пустынное шоссе, дорога внезапно загорожена, удар о столб, дверцы настежь, папка с документами выхвачена из рук мертвеца. Чистая работа.
— И всё-таки он помиловал Чвиза… — прошептал Честер.
— Пустое, Фред. Дорону жалость неведома, но он рационалист. Чем ему опасен перепуганный, выжатый как лимон старик, забившийся куда-то в щель, добряк, бежавший от самого себя? Дорон и тебя не тронет, если не будешь глупить, как он не тронул Луизу, распорядившись отпустить её на все четыре стороны, если она, разумеется, будет молчать. Он либо презирает, либо уничтожает, но, поверь мне, до старика Чвиза он ещё доберётся! Я это понял. Мне кажется, сейчас появилась новая порода людей, с умом строгим, как формула, и с душой робота. Дороны. А может, они всегда были… — Гард махнул рукой. — Только сейчас они нашли в жизни что-то такое, чего им не хватало для всесилия.
Кто-то опустил в музыкальный автомат монету, и ящик весело грохнул:
Моя мать дорогая,
Тебя я узнаю сквозь тысячу лет.
Тебя не заменит никто, никогда и нигде…
— Уже заменили! — Гард выругался и опустошил стакан виски. — И как у доронов мозги работают! С установкой можно было бы делать редкие лекарства, много лекарств или ещё что-нибудь очень хорошее. Чвиз, вероятно, делал бы коровок, каждому по коровушке. Рай можно было бы сделать на земле! А они… Как их только матери рожают? Впрочем, они теперь будут пользоваться машиной. Машина наконец нашла себе машину!
