В дверях безмолвно возникли юзбаши и рослый усатый сарбаз. Хаким грозно уставился на сарбаза,
— Ты принял это письмо?
— Я, господин хаким!
— Кто тебе разрешил его принять?
Сарбаз молчал, переминаясь с ноги на ногу и испуганно тараща глаза на разгневанного хакима. Язык не повиновался ему.
— Чего молчишь, сын праха? — раздраженно спросил хаким. — Или ты считаешь себя главой дивана, дурак?
— Виноват, господин хаким! — залепетал сарбаз. — Простите, ага!.. Была пятница… Поэтому и принял…
— «Пятница была»! — передразнил хаким. — А в субботу не принял бы, ушибленный богом?.. Говори, кто принес письмо!
— Один джигит, ага!.. Туркмен!
— Узнаешь его, если увидишь?
— Узнаю, ага! Сразу узнаю!
— Тогда иди и разыщи его, где бы он ни был! Не найдешь, получишь пятьдесят плетей! Убирайся с моих глаз, дурак из дураков!
Согнувшись в три погибели, кланяясь, как заводной, сарбаз задом выбрался из комнаты. Он был несказанно рад, что его отпустили целым и невредимым. А хаким сказал сотнику:
— Дай ему, юзбаши, еще трех-четырех человек в помощь! Пусть весь город обшарят, но приведут ко мне этого письмоносца!
Не успел юзбаши выйти, как пришел Абдулмеджит-хан. Он сразу понял, что хаким чем-то расстроен, и некоторое время выжидательно молчал, не зная, с чего начать. Однако, по всей видимости, молчание грозило затянуться надолго, поэтому он сказал безразличным голосом:
— Сто пятьдесят всадников послал, ваше превосходительство!
— Сколько? — переспросил хаким, с трудом вникая в смысл сказанного Абдулмеджит-ханом.
— Сто пятьдесят!
— Мало! Надо было послать побольше! Пусть было уроком для всех окрестных селений!
— Не тревожтесь, ваше превосходительство, — успокоил его Абдулмеджит-хан, — и эти сделают все, что надо. Их не подогревать, а сдерживать надо…
— Не надо сдерживать! — буркнул хаким. — Если эти чертовы туркмены не ответят мне до завтрашнего утра, в назидание всей провинции огнем зажгу степь! Всем от мала до велика глаза прикажу выколоть!
Он тяжело опустился на подушку, знаком указал Абдулмеджит-хану место рядом с собой. Немного успокоившись, сказал:
— Возьмите вот эту бумажку… Прочитайте. Абдулмеджит-хан взял, но после первой же строфы опустил руку, удивленно вскинул брови и посмотрел на хакима.
— Читайте, читайте! — рассердился тот. — До конца читайте!..
Прочитав, Абдулмеджит-хан задумался: что сказать? Напомнить, что предупреждал хакима в отношении Махтумкули? Нет, это будет горстью соли на свежую рану. Но хаким сказал сам — и совсем не то, что ожидал услышать Абдулмеджит-хан:
— Приходите на ужин ко мне!
После обильного ужина, затянувшегося почти до полуночи, подняв настроение изрядной порцией вина и терьяка, Ифтихар-хан отправился на покой. Однако не успела голова его коснуться подушки, как послышался осторожный стук в дверь.
— Что там еще случилось? — недовольно спросил хаким.
В дверь заглянул Абдулмеджит-хан. На лице его испуг боролся с удивлением.
— Простите, что побеспокоил ваше превосходительство, — начал он вкрадчиво.
— Почему не отдыхаете? — ворчливо сказал хаким. — Пора дать покой телу и мыслям! — Прошедший день сильно повлиял на Ифтихар-хана, и он, не в силах обрести свою обычную показную бесстрастность, брюзжал, как сварливая старуха — Целый день покоя нет и еще ночью тревожат!..
— Простите! — повторил Абдулмеджит-хан. — Я тоже собирался лечь, но пришел Хайдар-хан. Он поймал Адна-сердара, ваше превосходительство!
Хаким привскочил на ложе и сел, моргая глазами.
— Адна-сердара?
— Да!
— Где поймал?
— На дороге между Ак-Кала и Куммет-Хаузом!
Хаким помолчал, обдумывая неожиданную и приятную весть. Он сразу успокоился. Усталость сняло как рукой.
— Где Адна-сердар? — деловито спросил он, одеваясь.
— Стоит во дворе со связанными руками! — ответил Абдулмеджит-хан таким тоном, будто он сам поймал и притащил на аркане строптивого гоклена.
— Прикажите привести его в диван!
Хаким имел все основания быть недовольным Адна-сердаром. Ему много рассказывали о сердаре, как о хитром и жестоком противнике. К тому же он, невзирая на приказ хакима, не явился в четверг в Астрабад, просидел это время под видом болезни в Ак-Кала. Неоднократно говорил о нем и Шатырбек, представляя его как весьма опасного противника для Ирана. Конечно, Шатырбек преувеличивал, но хаким был рад, что этот сердар попался ему в руки! Сейчас он ему даст такой урок, что на всю жизнь запомнится!..
Адна-сердар, понурившись, стоял у двери дивана. Увидев хакима, он вздрогнул и торопливо поклонился. Хаким сердито кашлянул и прошел мимо, не повернув головы. Абдулмеджит-хан подтолкнул Адна-сердара к двери.
Хаким долго безразлично расхаживал по комнате. Потом подошел к окну и стал смотреть в темноту. За все это время он не проронил ни слова и ни разу не глянул в сторону Адна-сердара. Абдулмеджит-хан тоже хранил молчание. Постороннему наблюдателю могло показаться, что не живые люди собрались в диване, а темные духи ночи вершат здесь какое-то волшебное таинство. Но посторонних не было никого. Просто три матерых зверя наблюдали исподтишка друг за другом, три волка, один из которых случайно попал в лапы двум другим.
Наконец хаким отвернулся от окна и, подойдя к Адна-сердару, начал рассматривать его, как рассматривают бездушную вещь. Сердар ему понравился: богат — два халата, шелковый вязаный кушак, новые сапоги, дорогая папаха; смел — глаза невеселые, но смотрят дерзко, без приличествующей положению робкой покорности. Огрызаешься, сердар? Ничего, огрызайся, твои острые зубы пригодятся и нам, а средств, чтобы сделать тебя покорным, у нас имеется в достатке!..
— Как же вы, сердар, оказались в таком положении? — спросил хаким, и в голосе его прозвучали умело поставленное участие и мягкий дружеский упрек. — Пришли бы, когда мы вас приглашали, и беседовали бы мы с вами за чашкой чая, а не так вот.
— Болел я, господин хаким! — хрипло сказал Адна-сердар, введенный в заблуждение мягким тоном Ифтихар-хана.
— Гм… болел… — продолжая игру, с сомнением покачал головой хаким. — Знаем мы о вашем недуге… Что же будем делать дальше?
— Ваше слово, господин хаким.
Хаким посмотрел на Абдулмеджит-хана.
— Слыхали? «Ваше слово», говорит… С каких пор вы стали таким уступчивым, сердар? Если бы вы всегда следовали своим словам, не пришлось бы вам стоять сейчас в таком виде. Я свое слово сказал раньше, теперь ваша очередь, говорите вы, только побыстрее, — время позднее.
— Если можно, пусть дадут пиалу воды! — попросил Адна-сердар, давно уже мучимый жаждой.
— Воды вам? — переспросил хаким. — Сначала давайте закончим разговор, а потом не только воды, но и чаю, и вина можно будет выпить, если пожелаете.
— Аллах свидетель, я не виноват, господин хаким! — облизнув губы сухим языком, сказал Адна-сердар. — Трудно разговаривать с народом… Каждый считает себя хозяином страны… Если бы я решал сам… Я готов поровну поделиться с государством всем, что имею!
— Слышите, хан? — снова обратился хаким к Абдулмеджит-хану. — Готов, говорит, поделиться поровну… Очень приятно слышать такие слова. Сколько же у вас лошадей, сердар?
— Четыре, господин хаким!
— Только четыре?
— Да.
— Не больше?
Адна-сердар уловил скрытую в голосе хакима насмешку, понял, что переборщил, и задумался, как вывернуться из щекотливого положения. В этот момент хаким обратил внимание на темную фигуру, стоявшую за спиной сердара. Он поманил пальцем:
— А ну, подойди-ка ближе!.. Ты кто такой?.
— Нукер сердара, ага!
Это был Тархан, захваченный в плен вместе с Аднасердаром.
— Нукер, говоришь? — прищурился хаким. — Скажи, сколько коней у твоего хозяина? Только правду говори, а не то глаза со стороны затылка вынем!
— Мне врать ни к чему! — невесело сказал Тархан. — Четыре коня-производителя у него, ага. Он вам правду сказал…
— Та-ак… А не производителей — сколько?
Опережая ответ Тархана, Адна-сердар поспешно сказал:
— Шестьдесят лошадей у меня, господин хаким! Ровно шестьдесят, можете сосчитать! Половину из них на этой же неделе я…
— Не спешите, — сказал хаким. — Вы обещали поделиться с государством не только лошадьми. Скажите, сколько у вас овец, коров, верблюдов, а потом мы подсчитаем долю государства.
Сердар промолчал, чувствуя, как от размеренного спокойного голоса Ифтихар-хана где-то в душе начинает шевелиться противный червячок страха. Если бы хаким кричал, топал ногами, было бы проще. Но он смотрел ледяным взглядом змеи и ронял слова, как солнце — сосульки с ветвей деревьев. И от этого Адна-сердару становилось зябко, уверенность уходила, уступая место жути. Такое с ним случалось редко, он даже не помнил, когда это было последний раз.
