— Вы совершенно правы, господин полковник! Мы должны говорить только как друзья. Не открывая друг другу сердца — нельзя быть друзьями!
Я сделал вид, что принял слова кушбеги всерьез, и пошел напрямик:
— Прежде всего, хотелось бы выяснить одно: не слишком ли большое значение вы придаете угрозам большевиков?
Кушбеги посмотрел на меня непонимающе, но промолчал. Я постарался понятнее изложить свою мысль:
— Между Карши и Гузаром лежит маленький городок. По пути сюда мы останавливались там на отдых. Как я узнал, вы в прошлом месяце, когда начались волнения, тоже приезжали туда. Сместили амлякдара, посадили его закованным на обгорелый пень. Я видел этого амлякдара и задал себе вопрос: «Амлякдар — важный винт государственного механизма. Для чего так позорить его на глазах у всех? Чтобы успокоить бунтовщиков? Чтобы заслужить расположение большевиков Чарджуя или Керки? А если они завтра в другом месте поднимут еще больший бунт и потребуют посадить на пень бека… Что вы тогда сделаете?»
— Мархаба! Мархаба! Хвала вам! — Лицо кушбеги прояснилось. — Совершенно верно! Это не по моей воле было сделано, так посоветовал светлому эмиру кази-калян[65]. То, что сказали вы, говорил и я. Так и получилось. Вчера вечером пришло известие из Куляба. Там тоже крупные беспорядки. Подданные отказываются платить подати. А разве без податей можно вершить политику? Сейчас мы только на армию расходуем ежедневно больше миллиона!
Кушбеги перевел дыхание и добавил:
— В политике нужна твердость! Вот позапpошлой ночью бунтовщики распространили грязные стишки. Если сегодня их не наказать, завтра они придумаю что-нибудь еще более пакостное. Вчера ночью мы со светлым эмиром долго говорили об этом. Я сказал ему: «Кровь, которой предстоит вытечь, не удержать в жилах. Тот, кто сеет в стране смуту, должен быть крепко наказан!»
— А что сказал эмир?
— Эмир? Он сказал…
Тут, па самом интересном месте беседы, явился начальник стражи и, поклонившись мне, объявил:
— Все готово… Таксыр кази-калян ожидает вас, ваше превосходительство.
Кушбеги пояснил мне, о чем идет речь:
— Светлый эмир повелел двоих преступников повесить публично. Если вы не возражаете, пойдемте посмотрим, как это произойдет. А по возвращении продолжим беседу.
Я не стал возражать, но мысленно вспомнил слова Арсланбекова. Полковник оказался прав. Но, бог мой, откуда он мог знать, что кушбеги захочет угостить меня таким зрелищем?
Миновав два двора, мы через заднюю дверь вошли в дом из обожженного кирпича, увенчанный куполом. В обширном зале с большими окнами, выходящими на Регистан, нас ожидало множество народу. Среди собравшихся я знал только главного судью. Он вышел навстречу и, как всегда радушно поздоровавшись, познакомил меня с находившимися тут старейшинами. В зале было тихо, не чувствовалось даже, что совсем близко отсюда собралась огромная толпа. Вдруг откуда-то послышался дикий шум. Тысячи голосов, сливаясь в один невнятный гул, проникли сквозь закрытые окна и наполнили весь зал. В тот же момент торопливо вошел худощавый, высокий офицер и, вытянувшись перед кушбеги, отрапортовал:
— Ваше высокопревосходительство! Преступников привели!
Все вышли на широкий балкон. Площадь была заполнена до отказа. На крышах соседних домов стояли и сидели люди. Перед толпой, с плетеными нагайками в руках, выстроились полукругом конные сербазы. Дальше живой стеной шли ряды пеших сербазов. Посреди площади, напоминая собравшимся о страшной смерти, поднималась виселица, сооруженная из толстых дубовых бревен. Под нею, озираясь по сторонам, стояли двое юношей, закованных в кандалы. Один — статный, высокий, как возвышавшийся рядом столб. Сквозь туманную дымку трудно было различить его лицо, но стоял он гордо: высоко подняв голову, прямо глядел на толпу. Второй был несколько плотнее и ниже ростом. Было видно, что и он готов мужественно принять неминуемую смерть. Казалось даже, что он с ненавистью смотрит на нас и язвительно улыбается.
Внезапно поднявшийся шум так же неожиданно стих. Высокого роста мужчина, с выкрашенной в ярко-красный цвет, длинной, ниспадающей на грудь бородой, — Абдул-кадыр-казий — взошел на специально сооруженный помост, важно откашлялся и, возвысив голос до крика, принялся читать какую-то бумагу:
— «Бисмилла рахмани рахим! Во имя аллаха милостивого, милосердного!» — Казий сделал небольшую паузу и, как бы стараясь убедиться, доходит ли его голос до толпы, огляделся. Затем продолжил: — «Именем создателя вселенной, опоры всей Бухары, его высочества пресветлого эмира…»
Казий только было совсем разошелся, когда поблизости, задрав хвост, вдруг заревел чей-то осел. Вся площадь наполнилась оглушительным, грубым ревом. Хозяин осла подбежал и набросил халат ему на морду, стараясь заставить животное замолчать. Двое сербазов принялись стегать плетьми и осла, и его хозяина. Я еле удержался от смеха. В обычное время удачно исполненная ария осла, конечно, весьма развеселила бы толпу. Но сейчас не было видно ни одного улыбающегося лица. Люди, тяжело дыша, не отрывали глаз от казия.
Казий откашлялся и только было снова открыл рот, как высокий юноша, стоявший под виселицей, громко выкрикнул:
— Не трудись, казий! Лучше ишака не прокричишь!
— Мархаба! — выкрикнул кто-то из толпы.
Худощавый военный кинулся с несколькими сербазами в ту сторону, откуда послышался выкрик. А начальник стражи подбежал вплотную к юноше, ударил его по лицу и грязно выругался. Юноша захохотал. Стражник пришел в бешенство, снова ударил юношу. Начал пинать его ногой. И тогда тот вдруг что есть силы закричал:
— Братья! Знаете вы, кто такой эмир? Взбесившийся ишак! Хищник, пьющий кровь народа…
Начальник стражи набросился на него, стараясь заткнуть ему рог. Сербазы поспешили на помощь начальнику. Разорвали на юноше рубаху, лоскутьями заткнули рот и набросили на шею черную веревку. Толпа загудела, послышались гневные выкрики. Кази-калян махнул рукой. Веревку потянули вверх, длинное тело юноши постепенно начало отделяться от земли. В этот момент брошенная чьей-то рукой граната с грохотом разорвалась, не долетев до балкона.
Мы опрометью кинулись в комнаты…
* * *
От кушбеги я вернулся только к концу дня, измученный, с одним желанием — отдохнуть, хотя бы часок полежать в постели. И был неприятно поражен, увидев у самых своих дверей доктора Андрея Ивановича. Он ждал меня. С ним была та самая светловолосая девушка, которую мы видели в Карши в компании с князем Дубровинским.
Делать было нечего — я пригласил доктора войти в дом. Лицо его было мрачно, видно было, что он очень встревожен.
— Здравствуйте, дорогой доктор. Чем могу служить? — спросил я.
Недобро глядя на меня, он сердито спросил:
— Куда вы упрятали князя?
— Какого князя? — Я высоко поднял брови, изобразив на своем лице удивление. — Это что еще за князь?
— Так вы не знаете?
— Знакомый барон у меня есть… Один лорд даже… Но князь… Нет, князя среди моих знакомых нет.
— Есть! — Доктор почти закричал на меня. — Князь Дубровинский… Он все мне рассказал. Вплоть до того, как вы послали его к правителю Герата. Не пробуйте увернуться!
Деваться действительно было некуда. Все же я постарался сохранить спокойствие и невозмутимость.
— Допустим, доктор, что все сказанное вами — правда. Допустим, князь Дубровинский существует… И я его знаю… Но скажите, какое вам дело до него?
— Мне? — Доктор, сердито протирая очки, уставился на меня как ястреб. — Я сейчас вам покажу, какое мне дело до него…
Он приоткрыл дверь и властно позвал:
— Надя! Иди сюда…
Светловолосая девушка смущенно вошла в комнату и, потупясь, стала в углу. Указывая на нее, Андрей Иванович все так же гневно проговорил:
— Князь обещал жениться на этой девушке.
— Ха-ха-ха! — нарочито громко рассмеялся я. — Отлично! Тогда надо поскорее справить свадьбу. Не забудьте пригласить и нас!
Мой язвительный смех окончательно вывел доктора из равновесия. Его тонкое, худое лицо изменилось, прорезались глубокие морщины на лбу. Он весь напрягся. Я почувствовал, что он готов кинуться на меня с кулаками, и, жестом указывая на дверь, сказал:
— Разговор окончен, дорогой доктор. Если вы пе возражаете, я хотел бы немного отдохнуть.
Усилием воли он сдержал себя. Тяжело дыша, с ненавистью посмотрел мне в лицо.
— До сих пор я не желал смерти ни одному человеку. Только лечил, старался оказывать помощь. Но сегодня убедился, что даже врач не всегда должен проявлять жалость. Нет, попадаются, как видно, и такие экземпляры, которых жалеть незачем! — яростно проговорил он и, взяв за руку свою спутницу, вышел.
Меня точно кипятком ошпарили. Как я ни старался успокоиться, это не удавалось. Мы ведь тоже искали князя. В Карши он исчез, словно сквозь землю провалился. Исчез перед самым нашим отъездом сюда. Или почувствовал, что мы раскинули вокруг него сети, или же добился своего от этой светловолосой девушки и затем поспешил скрыться.
