Полтора месяца бригада, в составе которой находился Первый Нерчинский полк, воевала под Варшавой, действуя успешно, потом переместилась к городу Ново Място.
Девятого ноября 1914 года сотник Семенов взял с собою пятнадцать казаков и отправился с ними в разведку, за линию фронта.
Задача у Семенова была усложненная: надо было не просто произвести разведку, тихо прийти и, собрав сведения, тихо уйти, а шквальным ветром налететь на немцев в районе Остатние Гроши, где были замечены некие тактические перемещения войск, в коротком жестоком бою выяснить, сколько же у германцев сил и где располагаются огневые точки, и попытаться живыми вернуться назад.
Ноябрь в Польше выдался слякотный, земля разбухла от дождей, сделалась угольно черной, какой-то неприятной, червивой — из-под копыт забайкалок вместе с сырыми ошмотьями земли во все стороны, будто лапша, летели жирные дождевые черви. Лошади шарахались от них, оскользались, от мокрых шкур шел пар, лица казаков были сосредоточенны и бесстрастны.
По пути попалась фура с понурым немцем, наряженным в шинель-большемерку, горбом собравшуюся у него на спине. Семенов с гиканьем устремился к нему, на скаку вытягивая из ножей шашку. Немец вскинулся в фуре, защищаясь от удара руками. Семенов рубанул прямо по рукам, перебил их клинком — отхваченные кисти рук, брызгаясь кровью, с мягким стуком шлепнулись в фуру; немец завизжал, в следующий миг жалобный визг его обрезала шашка, развалившая пополам голову. Из раскрытого, словно бутон, черепа под копыта семеновского коня посыпался крупитчатый розовый мозг.
Разведка, не задерживаясь, поскакала дальше.
Через сорок минут спешились в небольшом сыром лесочке. На макушках елей висели неряшливые клочья тумана, будто куски серой мокрой ваты, с веток капала холодная влага, по-синичьи тенькала, всаживаясь в землю; если такая капля попадала за воротник, то пробивала холодом до самого крестца. Казаки невольно ежились.
Мимо леска проходила проселочная дорога с двумя обледенелыми колеями, совершенно пустынная, невдалеке были видны немецкие окопы со свеженасыпанными желтовато-черными брустверами. Чтобы хоть как-то замаскировать эти слишком бесстыдно обнаженные брустверы, немцы накидали на насыпь сушняка, сохлой травы, длинных кудрявых веток, бурьяна, кое-где даже вдавили в землю серую, содранную с крыш черепицу, листов пятнадцать, не меньше. Семенов, стоя с биноклем под елью, минут двадцать обследовал окопы.
Было понятно, что немцы приготовились оставить линию фронта, отступить и после броска в собственный тыл нырнуть в эти окопы.
Слева, в таком же сыром лесочке, Семенов обнаружил несколько артиллерийских фур, окрашенных в защитный цвет, загруженных длинными деревянными ящиками, в которых перевозили артиллерийские снаряды.
Самых пушек не было видно — их либо закатили в глубину леса, либо еще не успели подтянуть. Семенов сделал на карте несколько пометок.
За окопами, примерно в сотне метров, виднелись дома— деревянные, бедные, с высокими темными крышами и ровными редкими заборами. «Интересно, где же немаки взяли черепицу? — возник в мозгу невольный вопрос. — В селе нет ни одной черепичной крыши. Если только где-нибудь в глубине села завалили кирху? Вряд ли». Семенов провел линзами по домам. Пусто. Тихо. На улицах ни одного человека.
«Вот мокрицы, — у Семенова задергался ус, — попрятались по норам. Чуют многоножки, что будет большая молотилка». Неожиданно сотник увидел стремительно пересекшего деревенскую улицу человека, одетого в полевую егерскую форму, — тот вышел из-за одной ограды и поспешно нырнул за другую.
Семенов внимательно изучил палисадник, в который нырнул егерь. Никаких бросающихся в глаза примет. Даже намека нет на то, что там могут находиться военные, и все же вскоре сотник обнаружил полевую кухню, спрятанную под двумя яблонями. Точно такую же кухню Семенов нащупал биноклем и в том дворе, откуда выскочил егерь, — кухня была спрятана за сараем и, чтобы она не была видна с воздуха, с русских аэропланов, затянута сверху старой рыбачьей сетью.
Две полевых кухни в одном селе — это уже что-то, кухни наводили на кое-какие мысли. В Остатних Грошах стояла воинская часть.
— По коням! — скомандовал сотник.
Казаки поспешно позабирались на лошадей.
— Ну что, братцы, есть желание посмотреть, кто в этой деревне живет?
— Как скажете, ваше благородие, так и будет.
— Как скажу... — Семенов хрипловато засмеялся, лицо его сделалось хищным, — так и скажу. За мной!
Он первым вынесся из леска и наметом пошел по проселку в сторону деревни. На скаку — это движение стало у него уже привычным, рукоять клинка словно бы сама припечатывалась к ладони, к пальцам, — вытянул шашку из ножен.
В деревню они ворвались вихрем. Сотннк гигикнул, боевой клич этот подхватили казаки — тоже загигикали, заулюлюкали, засвистели, лошади-забайкалки заплевались пеной, захрипели злобно.
На улицу вывалилось несколько немцев в егерской форме — егерей, похоже, здесь было не менее батальона, — один из них пальнул в сотника из винтовки, но промахнулся, пуля просвистела у Семенова над самой папахой, подпалив на ней несколько скруток шерсти; сотник, словно почувствовав горячий свинец, вовремя пригнулся — во второй раз солдат выстрелить не успел, Семенов рубанул его шашкой по шее, снеся голову, будто кочан капусты, и немец, выпустив из рук винтовку, завалился на спину... Второго егеря, слишком близко оказавшегося около всадника, Семенов проткнул острием шашки, словно штыком.
Несмотря на азарт атаки, от острого глаза Семенова не ускользнуло ничто — ни две штабные машины, стоявшие во дворе широкостенного, по-купечески вольно расположившегося на земле дома, ни одинокая гаубица, нашедшая себе место во дворе следующего дома, под прикрытием высоких, блестящих от влаги слив, ни повозка, в которой на треноге был установлен пулемет, ни грузовики, накрытые брезентом.
Все это Семенов засекал на скаку, увиденное прочно отпечатывалось у него в мозгу.
Кто-то из казаков, скакавших сзади, бросил в машины гранату. Раздался взрыв. Следом грохнул еще один взрыв.
Сотник метнулся на коне в сторону, перемахнул через низкую плетеную изгородь и бросил гранату в повозку, на которой стоял тупорылый, с блестящим язычком дула, высовывавшимся из кожуха, пулемет.
Взрыв расколол воздух, когда Семенов был уже далеко, под осколки попал один из немцев, сотник лишь услышал далекий, словно принесшийся из преисподней вскрик...
Деревню проскочили на скорости, погони за казаками не было — слишком стремительной получилась эта атака, на обычную атаку не похожая, а за ветром, как известно, угнаться непросто, — нырнули в ближайший, темный от осенней мокрети лесок. Леса здесь растут, как грибы — семьями, с замусоренными опушками, круглые, густые, в солнечную пору очень приветливые, в смурную — угрюмые, с темной лешачьей порослью колючих кустов, плотно обложивших стволы. Из-под копыт семеновского коня неожиданно выскочил заяц, метнулся в сторону. Казаки заулюлюкали.
— Как бы косой не обмокрился от страха.
— Здешние косые — боевые мужики, такие пустяки, как казацкие кони, их не пугают, — больше всех балагурил Белов.
Агинцы, еще месяц назад требовавшие себе переводчика, научились немного разуметь по-русски, и не только разуметь, но и говорить.
— Шпрехайте, шпрехайте больше — людьми будете, — втолковывал им Белов, — научитесь говорить по-русски, потом будете учиться шпрехать по-немецки...
И агинцы старались.
Семенов выставил дозор из трех человек, остальным велел спешиться. Через двадцать минут он отправил в полк двух казаков с донесением о том, что он обнаружил в Остатних Грошах, сам же решил еще немного побыть в немецком тылу.
Больше часа простоял Семенов с казаками в круглом, будто краюха хлеба, лесочке, ожидая, что кто-то вдруг появится на пустынной дороге, украшенной двумя длинными блестящими полосками льда — тележный след на проселке обледенел и выделялся очень заметно, — но дорога была удручающе пуста. Видимо, налет казаков на Остатние Гроши испугал немцев.
— Отходим, — негромко произнес Семенов, садясь на коня.
Кони были накормлены, казаки перевели дух, перекурили и перекусили. Пора было двигаться дальше.
В тот день Семенов совершил еще один налет на небольшую немецкую часть, вздумавшую расположиться на отдых в глухом, с высокими закраинами, хорошо защищающими от ветра овражке. В коротком бою сотник зарубил немца, пытавшегося развернуть против казаков пулемет и дать очередь, захватил в плен штабного велосипедиста с перекинутой через плечо кожаной сумкой, — затем казаки ветром пронеслись по улицам двух заштатных польских деревенек, но немцев там не обнаружили и на ночлег расположились в лесу.
На большой поляне, плотно прикрытой деревьями, развели костер, на рогульках подвесили несколько котелков — надо было хотя бы раз в сутки поесть горячего, потом, выставив часовых, забылись в коротком сне. Ночью было холодно. Спали в бурках. Иногда кто-нибудь примерзал к земле, к веткам, к полегшей траве, и его приходилось отдирать вместе с буркой. Казаки ругались. Семенов успокаивал их:
