В качестве освежающего преподнесли «сотерн», а к нему в изобилии устриц, кроме того андалузскую спаржу со сливочным маслом. Этим была пробита брешь для начала штурма третьего блюда — восьмифунтового каплуна, фаршированного пьемонтскими трюфелями. В обозе тащился паштет из гусиной! печенки по-эльзасски, сервированный в виде бастиона, бойницами которому служили небольшие порции утиного паштета. Рейнский карп с лиметтами — сладкими лимонами — предварял второе сражение: перепела с мозговыми костями и трюфелями на поджаренных тостах с базиликом. Далее — шпигованная щука в раковом соусе. По абсолютным пиком разнузданного чревоугодия стал — Жанна, вспомнил о тебе! — запеченный в тесте фазан.
Розданные гостям зубочистки великолепно скрасили паузу и оказались как нельзя кстати. Что до вин, могу сказать лишь, что вина подавали бургундские, прекрасного розлива. Последними в шквале атак были мокка, шоколадные конфеты с мороженым и пирожные самых разнообразных видов — мы возблагодарили господа, наградившего нас монахом-бенедиктинцем Периньоном, заведовавшим винными погребами и подарившим миру пенящееся очарование, ныне нареченное шампанским.
За десять минут до полуночи граф обратился к аббату:
— Бальтазар, нам всем скоро потребуются твои музыкальные пальчики.
— К твоим услугам, друг мой. Мария Тереза, вспомни о данном обещании. Ты ведь — приз.
— Да, конечно, я помню. Но танцевать я не расположена. Во всяком случае, сейчас, — со вздохом ответила она.
— Не расположены? — с явным недоумением переспросила мадам Буасье.
— Я устала. С меня хватит кошмаров.
— Это что же, вальс со мной вы называете кошмаром, Мария Тереза? — обратился к ней явно задетый за живое граф.
— Да нет! — вымученно улыбнулась Мария Тереза. — Я сдержу обещание. Но я его дала вам, граф, до того, как выпила вашего восхитительного шампанского. Согласна, это было чересчур легкомысленно с моей стороны.
— Если вы настаиваете, Мария Тереза… Но поверьте мне — я буду вести вас так, что это не станет для вас кошмаром, а после танца вы окунетесь в блаженный покой.
Судя по всему, граф успокоился. А вот у меня разыгралось любопытство, и я попросил Марию Терезу рассказать мне о своих кошмарных видениях.
— Прямо сейчас?
— А почему бы и нет?
— Все дело в шампанском. Ну ладно: я, маленькая девочка, сижу на коленях у женщины, которая расчесывает мне волосы. Внезапно распахивается дверь, и входит мой дядя. Я вижу, что он I рассержен до крайности. Он приближается ко мне, а в этот момент кто-то тащит меня назад. Я кричу, и все вдруг окунается в темноту.
— А что же потом?
— Я просыпаюсь.
Я задумчиво посмотрел на Марию Терезу, но разум мой отказывался работать. Мария Тереза, улыбнувшись чуть смущенно, покачала головой и, непринужденно вздохнув, положила мне голову на грудь. Поскольку у нас «после этого» не было возможности ни минуты побыть наедине, поговорить о самом сокровенном, у меня от счастья солона пошла кругом. Мне ужасно, до истерики захотелось станцевать с ней. Вероятно, виной тому было выпитое за этим грандиозным ужином.
После того как дамы переоделись, мадам Буасье потребовала от меня, чтобы я, «разумеется, в соответствии с нормами приличий», загипнотизировал ее. Она принадлежала к тем полногрудым и милым созданиям, которых опытные конокрады ставят на стреме, так что я устоять не мог и исполнил ее пожелание. Прекрасно сознавая, что поступает так вопреки воле супруга, женщина с готовностью повиновалась моему взору и указаниям. Остальное довершил алкоголь, и четверть часа спустя мадам Буасье уже готова была надеть правую туфельку на левую ножку и наоборот. Кроме того, я внушил ей хлопать в ладоши при каждом повороте, что она, к великому удовольствию присутствующих, и делала.
Аббат де Вилье сыграл два вальса кряду, ужасающе при этом фальшивя. Скоро тонкий музыкальный слух графа не выдержал пыток неблагозвучием, а у дам началось повальное головокружение уже после первых туров. Первой не выдержала мадам Ролан, тщедушная особа, сильно напоминавшая мне огородное пугало, прямо в танце она осоловела, привалившись к груди мужа.
А что же Мария Тереза? Пошатываясь в объятиях графа, она мужественно вынесла два или три круга, однако желудок ее бурно запротестовал, и недавние деликатесы легко угадываемым способом перекочевали в одну из стоявших на полу ваз.
На следующий день всем нам было ужасно не по себе, еще день спустя Мария Тереза снова отправилась к Филиппу, а на третий день, если вести отсчет от знаменательного ужина, в сопровождении аббата выехала давать концерты в Гавре, Амьене и Руане.
Карнавал и начало весны в тот, 1823 год совпали по времени. Перед тем как отъехать в Эльзас, мне предстояло сдержать данное мной мадам Бершо обещание — пообедать вместе. Мы с ней пребывали в самом лучшем расположении духа, я — по причине, как мне тогда представлялось, счастливой влюбленности, а мадам — поскольку я все же сдержал слово. Наслаждаясь первым весенним теплом, мы шатались по улицам, заполненным вырядившимся кто во что горазд, хохочущим и дурачащимся народом. Детвора, разложив у площади Мишель и городского морга костерок, под театральные завывания предавала огню самодельную куклу, изображавшую короля.
— А королев вы не сжигаете? — в шутку осведомилась у них мадам Бершо. — Одних только мужчин, значит.
— Нет, женщины больше тонут, как вон та толстуха, что лежит в морге.
Нет, не я, а мадам Бершо была инициатором того, чтобы мы заглянули в морг. В конце концов, чем мы хуже туристов, которых водят сюда поглазеть. Да и к тому же в карнавальный день совсем неплохо будет лицезреть смерть. Исключительно из сочувствия к ее хвори я согласился на это предприятие.
Неопознанные трупы лежали за деревянной решеткой на почерневших нарах головой к стене. В особых сковородах жгли травы, распространявшие приятный аромат, — заглушить жуткий смрад тлена, исходивший от покойников. Несмотря на это, здесь как-то не возникало желания дышать полной грудью. Еще не успевшее просохнуть и похожее на балахон одеяние утопленницы, той самой «толстухи» — женщины лет пятидесяти, — висело на вколоченном в стену гвозде.
— Нет, я бы ни за что не пошла на такое, — резюмировала мадам Бершо.
— На что? Не стали бы бросаться в воду?
— Не стала бы. Лучше уж яд проглотить.
— Это, как правило, смерть в жутких муках. И обычно доза оказывается слишком малой, да и качество нередко оставляет желать лучшего, к тому же большинство этих грешных бедняг перед тем, как распроститься с жизнью, предпочитают обильно выпить и закусить.
— Правда? А как же в таком случае надежнее всего?
Поджав губы, я смерил мадам Бершо неодобрительным взглядом. Меня не тронул даже ее приступ кашля. И хотя я никогда не причислял себя к суеверным людям, мне показалось кощунственным и легкомысленным всерьез обсуждать наиболее безотказные способы отправиться на тот свет. Однако мадам Бершо, судя по всему, намеревалась развивать тему дальше.
— А вот у этого недурственный гардеробчик, — констатировала она, показав на висевшее на другом гвозде платье. Одежда наверняка принадлежала бывшему моднику, лежавшему тут же с открытыми глазами. Стоявший неподалеку от мадам Бершо клошар, услышав ее комментарий, даже присвистнул.
— Все пойдет с молотка, — авторитетно заверил он. — Этот господин явно из англичан. А что до одежды, если она вам приглянулась, заявите перед началом продаж, что, мол, своими глазами видели, как его обнаружили уже позеленевшим и распухшим, одним словом, что он уже гнить начинал, когда с него эту одежду стаскивали. Никто на пес не позарится, это ясно. А потом найдите способ прикупить ее сами или же через кого то еще, кто не брезглив сверх меры. На этом можно неплохо заработать, мадам.
— Вот уж идея так идея.
— Идея-то блестящая, но я больше здесь оставаться не могу!
Подхватив мадам Бершо под руку, я буквально выволок ее из морга. Она рассмеялась, потом раскашлялась, и вообще у меня создавалось впечатление, что она слегка не в себе после этой, с позволения сказать, экскурсии.
— Смех, да и только, — хихикала она, — я случайно услышала, как привратник говорил этому клошару, что, мол, зимой тонут вдвое больше, чем летом. Купаются, что ли, в этакий холодище? Так вода же такая, что тебя вмиг судорогой сведет, — забавлялась мадам Бершо.
Моя недужная консьержка хохотала столь заразительно, что я не выдержал и тоже рассмеялся. А чуть позже, повстречав двух одетых в траур и унылых типов, мы расхохотались так, что вынуждены были остановиться, а мадам Бершо держалась за живот. И вот Господь явно покарал ее за столь неприкрытую гордыню — опустившись на скамейку, она содрогнулась в ужасающем приступе кашля, покрыв песок под ногами целым каскадом кровавых плевков.
