— Хорошие там сосны — в самый раз для электрических столбов.
— На что тебе столбы?..
— Мне-то они ни к чему, а вот туликсаарцам очень нужны.
— Так в Туликсааре нет электричества.
— Пока нет, но будет. Ах, да! Ты ведь и не знаешь, что мы решили на собрании. Ну, прежде всего отчитались насчет осушительных работ, а потом Рястас и говорит: «Расскажите нам, товарищ Реммельгас, как обстоят дела с электрификацией Туликсаареского сельсовета, какие у нас на это дело виды».
— Линия высокого напряжения далеко.
— Далеко, это верно, но столбов у нас хватит, а трансформатор мы получим — Реммельгас уже разведал об этом в городе. Еще в нынешнем году проведем свет в колхоз, в школу, во все дома. Мало этого — все наши машины будут работать на электричестве: будем током и лес пилить, и молотить, и воду откачивать, и щепу драть…
Он снял с вешалки форменную фуражку и надел ее на голову.
— Куда ты?
— На семьдесят пятую… Лесничий тоже туда придет. Интересно, сколько в том сосняке столбов наберется. Таких прямых стволов во всем Туликсааре не найти, да и возить оттуда не очень далеко.
— Погоди, я с тобой.
И Анне побежала в комнату переодеться. Нугис опустился на скамью у окна, погладил гладкую голову гончей, сунувшей морду к нему на колени, и добродушно проворчал:
— Нужно же мне было говорить, что лесничий придет…
Был погожий летний день. Почти созревшая для жатвы рожь уже слегка пожелтела. Под застрехой пищали птенцы ласточки, высовывая из гнезда алчно раскрытые клювы. Деревья в лесу бросали на землю длинные тени, а на открытых полянах еще дрожал от тепла воздух. На солнечных косогорах алела земляника, и Нугис крикнул ребятишкам, которые собирали ягоды на двухлетней вырубке:
— Только осторожней у меня! Хоть один саженец затопчете, так задам я вам по первое число — навек запомните!
Но ребята видели, что дед на самом деле не сердится, что глаза у него веселые. И у него действительно было легко на душе. Он поймал и посадил на дерево тетеревенка, чья мать, чтоб отвлечь внимание от сына, бросилась, растопырив крылья, прямо к его ногам. Он, кажется, готов был влезть на ветвистую сосну, чтобы сбить наземь гнездо разбойницы-сойки, но, заметив, что дочь следит за ним, с улыбкой оставил эту затею.
— Тебя не узнать, — сказала Анне. — Сам идешь выбирать, какие деревья валить, да еще торопишься, будто тебе одному за всем следить и за все отвечать.
Они дошли до длинной и прямой просеки, по обеим сторонам которой, словно недвижный строй почетного караула, высились ели, березы, осины и сосны. В плохие времена, когда лесники были предоставлены самим себе, Нугис один обкашивал такие просеки тяжелой кустарниковой косой. Но теперь было кому следить за ними, и они выглядели, словно широкие большаки. Над ними почти смыкался свод могучих ветвей, и тут было прохладно и уютно. Нугис остановился на просеке, достал свою потрепанную записную книжку, полистал ее, нашел нужную страницу и лишь после этого сказал:
— А кому же еще и отвечать, как не мне да председателю колхоза? Нам было велено на собрании разобраться, как оно с этим обстоит, с электрификацией… Разобраться и потом уж доложить всему Туликсаарескому сельсовету…
— Ах, вот что! — сказала Анне и почтительно умолкла.
Реммельгас уже ожидал их в семьдесят пятом квартале.
Это было одно из немногих здесь песчаных мест, находившееся на самой границе Сурру. Когда Анне случалось заготовлять на зиму бруснику, то ей удавалось набрать вдоволь ягод лишь в одном квартале, а именно — в семьдесят пятом. Тут стоял когда-то дивный бор, сосны в нем были одна к одной — рослые, прямые, почти до самого верху без единого сучка. Но еще задолго до сорокового года, в тяжелое кризисное время, бор этот был принесен в жертву на алтарь английского фунта. От него, благодаря странной случайности, уцелели только сосны, росшие на холме, посередине квартала. Они гордо высились над мелкой порослью вокруг, над куллиарускими кустарниками, над смешанным лесом позади себя. Ветер ежегодно валил часть деревьев, но тем стройнее становились уцелевшие. «Из этих сосен хоть скрипки делай, — любил говаривать прежде Нугис, — у них в каждом волоконце музыка дождя да ветра». Но сегодня он сказал Реммельгасу:
— Лучших столбов нигде не найдешь: высокие, крепкие, прямые.
— Да, для линии высокого напряжения не каждое дерево годится. — И лесничий смерил взглядом качавшиеся на ветру сосны. Не было смысла беречь их, — с каждым годом роща становилась все реже от бурь, которые уничтожали прекрасную деловую древесину. — Что ж, начнем?
Они пересчитали годные для столбов сосны. Взгляд лесничего время от времени пытливо останавливался на Нугисе — не удручен ли тот. Но в конце концов Реммельгас успокоился: старик действовал уверенно и спокойно, делая зарубки на самых стройных и высоких деревьях. Когда они кончили, Нугис предложил вернуться домой через Мяннисалу, и ни Реммельгас, ни Анне не поняли, зачем ему понадобилось в этот жаркий день давать такой крюк.
Впрочем, оба они ничего не имели против прогулки, даже наоборот. Анне последние недели провела в городе, у обоих накопилось столько новостей, что в первый момент они не знали, с чего начать. Важней всего было то, что Анне сдала вступительные экзамены в техникум, для чего ей пришлось порядочно позаниматься, чтобы освежить в памяти забытое.
Облака сегодня были светлыми и пушистыми, они весело и стремительно плыли по светло-синему небу. Лесная зелень уже не была такой свежей, как весной, — деревья давно отцвели, и на их ветвях прятались под листьями ягоды. А на прогалинках переливалась всеми оттенками сочная лесная трава, ожидавшая стрекочущей косилки.
Нугис шагал впереди. За травянистой лужайкой дорога пошла вверх, и вскоре они оказались на всем им хорошо знакомой поляне: тут нынешней весной был открыт сезон лесопосадочных работ, в одно из майских воскресений сюда сошлись толпы молодых и старых людей.
— Я потом и не заходил сюда… — буркнул Нугис, как бы извиняясь.
Все трое склонились над посадками. И здесь, и там, всюду-всюду вылезали из земли молодые побеги, — их маковки еще были запачканы землей. Из-за дождливого лета пышно разрослась трава, Нугис выдергивал ее пучками и оттуда, и отсюда, озабоченно покачивая головой.
— Надо прополоть, не то трава здесь все заглушит..
Потом он выпрямился и, прикрыв рукой глаза, посмотрел вдаль на темнеющие полосы посадок, и его длинные усы приподнялись от улыбки. Молодые посмотрели на него со стороны и тоже улыбнулись — лишь очень бесчувственный человек смог бы остаться равнодушным, глядя, как весело улыбается старый сурруский лесник.
Над поляной пронесся порыв ветра. Взволновав высокую полевицу и чуть пригнув молодые побеги, он пробежал дальше к синевшему впереди лесу. В стороне Туликсааре гудели экскаваторы, а тут, вдалеке от них, казалось, будто машины поют песню, будто песню эту подхватывают птицы и бескрайний лес, гудящий немолчно и мирно…
Особый вид рыболовной снасти, применяемой для ловли угрей.
Хуторские бани в Эстонии сдавались обычно в аренду беднякам, отрабатывавшим за это на хозяев. Такие арендаторы назывались попсами.
Толока — форма коллективной взаимопомощи в Эстонии, когда вся деревня сходилась на чей-нибудь хутор, чтобы помочь в трудоемкой работе. Заканчивалась по традиции гулянием.
Вестман и Пийбелехт — герои пьесы эстонского классика Эдуарда Вильде «Домовой».
