Аквариум уже был полон сапиенсами. Они выплывали из полупрозрачной глубины еще и еще… Один из них, быстро взмахивая щупальцами-руками, надел себе на спину какое-то седло и затем медленно приблизился к перегородке, устремив на Виктора рожки. В его пестром наряде, кроме общих для всех пурпурных и коричневых тонов, выделялись матово-черные окантовки лепестков и белые, сверкающие, как освещенный солнцем снег, рожки. В медлительности сапиенса чувствовалось напряжение, даже торжественность. Остальные тени неподвижно висели на почтительном расстоянии.
Готовилось, очевидно, что-то ответственное и важное.
Зайчик на полу метнулся к желтому прибору. Виктор взглянул туда. В воздухе замелькали какие-то блики, и он увидел себя в космическом скафандре, который делал его похожим на фантастическое земноводное.
Что это? Какое-то его отображение?
Нет! Его двойник наклонился к аппарату, взял в руки тюбетейку и надел себе на голову. И вместе с тем тюбетейка продолжала лежать у прибора. Затем призрак исчез.
Виктор оглянулся и увидел замершие тени в аквариуме. Они чего-то ждали от него.
Он осторожно наклонился и взял тюбетейку.
Зайчик на полу радостно метнулся, описывая окружности. Значит, он делал именно то, что нужно.
Виктор плотно натянул тюбетейку, примяв волосы.
Зайчик продолжал вычерчивать окружности. Все правильно. Ну, а дальше что?
Он вспомнил неподвижные ожидающие тени, и они появились перед ним в воздухе. Еще более неясные, чем в действительности, схематичные, без деталей, но это были определенно они — те, о которых он думал!
Полузакрыв глаза, Виктор постарался как можно ярче представить себе фигуру того из них, белорогого, который, взмахивая щупальцами, оседлал себя прибором, и он сейчас же смутно вырисовался из мелькающих бликов.
Неужели образы, возникающие у него в мозгу, переносятся на этот невидимый экран?
Темные блики лихорадочно заплясали…
Виктор напряженно старался унять волнение, успокоить пляску мыслей, сосредоточиться на каком-то одном образе. На миг ему это удалось, и перед ним мелькнула фигура Лены, ее грустное лицо и печальные глаза — такие, какими они остались в его памяти в момент расставания. Потом появилась стартовая площадка перед запуском… Напряженные глаза Дорошенко… Опять неподвижные тени за перегородкой… Потом все смешалось…
Он обернулся. Его хозяева торопливо раскачивались, перескакивая с места на место, и в их немой суете чувствовалось то же радостное возбуждение, которое охватило и Виктора.
Опыт удался! Сапиенсы нашли с ним общий язык!
Правда, это был очень ограниченный язык — язык образов, картинок, а не слов. На нем можно было сказать лишь «яблоня» или «сосна», а не «дерево», на нем не скажешь «вы нравитесь мне» или «добро пожаловать!». Но все же это язык!
Снова сосредоточиться Виктору не удалось. Призраки мелькали, плясали, смешивались. Он устал от этого непривычного напряжения, сдернул с головы тюбетейку и, обернувшись к своим собеседникам, сказал:
— Не могу, дорогие… Дайте немного успокоиться.
Тени сапиенсов быстро качнулись к одной, которая виднелась несколько в стороне. Она задвигала щупальцами над другим прибором, а остальные, как будто ожидая, замерли. Через минуту тень у прибора прекратила возню, сапиенсы повернулись к Виктору, и он услышал в мертвой тишине громкий ясный голос:
— Не, могу, дорогие, дайте, немного, успокоиться.
Виктор задохнулся…
Голос был не его. Это был вообще не человеческий голос! Довольно низкий, совершенно лишенный какого-либо выражения, он произносил каждое слово, как отдельную фразу, механически воспроизводя лишь основу, внутренний каркас звуков.
Это был голос прибора! Но их прибора! Их голос!.. Потрясенный этими звуками до немоты, Виктор только через некоторое время растерянно прошептал:
— Ну, рогатики!.. Ну, молодцы!..
Снова замелькали щупальца, тени качнулись и замерли, и механизм повторил ему эти слова, но не восхищенным шепотом, как произнес их Виктор, а четко, громко, ясно.
И сразу же в углу у желтого прибора появился большой ярко освещенный с одной стороны шар, медленно вращающийся в черной пустоте на фоне ярких созвездий. На его освещенной стороне вырисовывались контуры Восточной Азии и Австралии, полузакрытые крупными массивами облаков. Это была Земля, такая, какой она представлялась отсюда, из космического пространства.
— Земля! — сказал Виктор, повернувшись к перегородке, и через минуту аппарат повторил:
— Земля.
Они нашли путь и к настоящему языку!
А в воздухе уже появились сверкающий диск Солнца, затем серп Луны, звезды, круг, треугольник, другие геометрические фигуры, потом его глаза, рот, уши, руки, десятки изображений, и он громко называл их, а механический голос повторял слова. Затем, надев тюбетейку, Виктор вызывал картины моря, леса, ракеты-носителя, космолета, осьминога, петуха, телевизора, еще и еще самые различные изображения, совершенно бессистемно, сумбурно, не успевая называть их и с трудом задерживаясь на одном образе… Наконец картинки в воздухе опять замельтешили, стали совсем неразборчивыми. Он сбросил с головы тюбетейку и сказал:
— Все!.. Устал!..
Его хозяева тоже, по-видимому, считали, что для первого раза они поговорили вполне достаточно. Один за другим сапиенсы медленно растаяли в зеленом мареве.
Виктор следил за ними со смешанным чувством облегчения и сожаления. Он устал от этого необычного сеанса, и все же было досадно, что разговор окончился.
Через несколько часов сапиенсы продолжили упражнения.
Теперь за сеанс Виктор научил их доброй сотне слов, называя не только предметы, но и глаголы, наречия, математические термины, цифры, постарался передать основные грамматические понятия, произнес простейшие фразы. А в конце сеанса, демонстрируя, очевидно, способность сапиенсов самостоятельно строить речь, аппарат произнес: «Земля, есть, шар», хотя Виктор и не говорил этой фразы.
Затем сапиенсы, используя уже известные им слова, но главным образом разные изображения, прочитали ему первую лекцию, которую посвятили своей анатомии и физиологии. Одновременно Виктор старался для каждого нового образа и понятия, которое становилось ясным для него, подобрать подходящее слово в русском языке.
Оказалось, что вдоль туловища у сапиенсов расположен пластичный кольцевой мешок. Втягивая через вибрирующие органы, которые Виктор принял за пурпурные лепестки, окружающую их атмосферу и сокращая мышцы мешка, сапиенс с силой выбрасывал назад сильную струю. Такие движения производились очень быстро, неуловимо для глаза, поэтому контур их тел и казался ему расплывчатым. Истечение струи создавало отталкивающую силу, которая держала их в полете. Отклоняя раздвоенным хвостом вытекающий поток в сторону, они могли быстро менять направление полета.
Вибрирующий мешок был для них и органом дыхания. Движение обеспечивало им и пищу, потому что среда, в которой жили сапиенсы, была наполнена мельчайшими живыми существами. Они отфильтровывались во входных лепестках и поглощались организмом.
Никаких запасов пищи в организме, чего-либо подобного жирам, у сапиенсов не было, поэтому им нужен был непрерывный приток пищи, как людям — кислород.
Но особенно поразило Виктора их восприятие мира.
Чувствовали мир сапиенсы только через электромагнитные поля. Но зато как чувствовали!.. Их рожки были, по существу, двумя антеннами, которые воспринимали испускаемые и отраженные телами электромагнитные волны в очень широком диапазоне: и жесткое рентгеновское излучение, и видимый свет, и инфракрасные тепловые лучи, и радиоволны. Очень своеобразные внутренние органы и нервная система анализировали эти колебания, и мозг воспринимал внешние образы, получая на расстоянии представления не только о форме, но и о температуре и даже о химическом составе тел; причем как бы заглядывая внутрь их, воспринимая объемы, а не поверхности.
Виктор попытался представить себе такое восприятие и невольно позавидовал ему. Сапиенсы полнее, чем люди, видели мир! Именно видели, потому что человеческий глаз тоже анализирует электромагнитные колебания, свет, но в очень узком диапазоне волн, получая представление лишь о форме освещенной поверхности. Представления сапиенсов о предметах были гораздо богаче. Для научного исследования мира они имели явно больше возможностей, чем люди!
Процессы мышления, памяти и координации движений у сапиенсов были совершенно такими же, как и у людей. И вместе с тем как своеобразно происходил у них обмен мыслями!
Сапиенсы совсем не производили звуков! Сложные электромагнитные процессы, сопровождающие мышление, через те же рожки-антенны передавались другим сапиенсам, заставляя мозг собеседника видеть картину во всей ее сложности. Кроме этого, специальные клетки мозга излучали сигналы другого рода — отвлеченные слова, понятия. Сапиенсы при разговоре как бы смотрели кинофильм, сопровождаемый текстом.
