– Сегодня нас ожидает торжественный ужин, мистер Фокстрот, – объявил капитан с чувством глубокого удовлетворения. – Празднество в честь последней ночи пути перед прибытием на Зенкали! Специально по такому случаю – ужин по-гречески! Эх, будем пить и танцевать, а?
– Как танцевать? – с легкой тревогой в голосе спросил Питер, и воображение тут же нарисовало ему мрачную картину: капитан, заключив его в свои медвежьи объятья, вальсирует с ним на шаткой палубе.
– Именно так, танцевать! – твердо сказал капитан Паппас. – Будем танцевать греческие танцы! Я научу тебя танцевать греческие танцы, понятно? Это самые лучшие танцы на свете!
– Спасибо! – сказал Питер, готовый ко всему, в том числе и к предстоящему алкогольно-хореографическому мероприятию.
Впрочем, поводов для разочарования у него не было. Ужин, как и было объявлено, оказался отменным, пришлось это признать. Правда, порции были рассчитаны на крупного мамонта, да к тому же сопровождались немыслимым количеством вина – белого или красного, в зависимости от того, какой деликатес подавался на стол. По завершении пиршества вышли трое матросов-зенкалийцев и под аккомпанемент бузуки – на ней с необыкновенным чувством и рвением играл сам капитан – начали танец, который в глазах неискушенного мог сойти за греческий. Удивительно, как это жирные, словно сосиски, пальцы капитана ухитрялись извлекать из инструмента столь сладостные мелодии. И вот уже руки Питера, слегка обалдевшего от вина и дружеского расположения, обвиваются вокруг бронзовой потной шеи улыбающегося зенкалийца, безуспешно пытающегося кружить его по палубе. Звуки бузуки дрожали и стонали, глубокий капитанский бас растекался над залитым лунным светом морем. Наконец, давши клятву вечной дружбы всем зенкалийцам и капитану, Питер поплелся в каюту, что-то напевая себе под нос. Но раздевшись и растянувшись на койке, он неожиданно подумал о дереве омбу и его охватило чувство жалости: вот он наслаждается жизнью и общением, а бедному дереву, единственному уцелевшему представителю своего рода, не с кем даже поболтать.
«И не с кем спеть, – с горечью подумал Питер. – И не с кем станцевать. Какая жестокость!»
С досады он швырнул одежду на пол и снова улегся.
– Держись, омбу, держись старина! – пробормотал он, засыпая. – Питер Флокс, эсквайр, идет тебе на выручку.
В тот момент он и представить себе не мог, насколько был прав.
Глава вторая
Первое знакомство с Зенкали
К своему удивлению, Питер проснулся в пять утра и не ощущал особого похмелья. Поскольку он был уверен, что Зенкали вот-вот покажется на горизонте, он быстро оделся, умылся и поспешил на нос корабля, дабы не пропустить волнующее мгновение. Воздух был неподвижен и прохладен. На темно-синей и гладкой, словно опал, поверхности моря восседали небольшими стайками морские птицы. Небо было словно присыпано бледно-голубой пудрой и отливало оранжевым с того края, где всходило солнце. По правому борту в нескольких милях от корабля лежал остров Зенкали. В его силуэте четко вырисовывались два близнеца-вулкана, по одному с каждого конца. В утреннем свете весь остров выглядел темно-зеленым; горы и вулканы отбрасывали густо-пурпурные, почти черные тени. Остров бьш окаймлен белой кромкой прибоя – волны разбивались о коралловый риф, погруженный по пояс в воду, а каждый вулкан красовался в щегольском головном уборе из легких облаков. Словно зачарованный, следил Питер за восходом солнца, под лучами которого краски острова делались все более четкими и блестящими, а поверхность моря рассыпалась миллионами серебристых, как у рыбы, чешуек.
Капитан Паппас появился на мостике, глубоко зевая и почесывая пузо под расстегнутой рубахой. Его грудь и брюхо были покрыты, словно у косолапого, густой черной шерстью; волосы на голове растрепались и стояли дыбом.
– С добрым утром! – прорычал он Питеру. – Ну, как самочувствие?
– Превосходное, – сказал Питер. – Лучше не бывает.
– А все греческий танец! – заявил капитан, будто рекламировал патентованное лекарство. – Он очень полезен для организма! Ну что, видишь Зенкали, а? Премилый остров, не правда ли? Через два-три часа будем в порту!
– Через два-три часа? – изумился Питер. – А кажется, он так близко!
– Нет, он не так близко, как кажется. Она будет гораздо больше, когда подойдем поближе, – сказал капитан. – Хотите завтракать, мистер Фокстрот? Проголодались, а?
Питер неожиданно почувствовал зверский голод.
– Да, неплохо бы позавтракать, – Признался он капитану. – Так есть хочу, что хоть корову проглочу, с рогами, копытами и хвостом!
– Прекрасно, – сказал капитан, в душе содрогаясь от мысли, что на его корабле гость мог почувствовать себя в чем-то ущемленным. – Попроси кока приготовить завтрак, а?
…Через час Питер уже упаковал вещи и снова вышел на нос, чтобы понаблюдать, как суденышко пойдет через риф: для всякого, кто не искушен в мореходном деле, проход через риф кажется одновременно волнующим, пугающим и увеселительным мероприятием. Остров, действительно ставший гораздо больше, утопал в лучах мерцающего света и в густой зелени, которая покрывала сушу от кромки моря до горных вершин. Казалось, вся земля устлана редкостным ковром, где на зеленом фоне мерцают золотые, рубиновые, розовые, голубые, желтые цветы и узоры, – только тропики могут порадовать взор таким многоцветьем.
Приближающиеся и все увеличивающиеся пляжи блестели, словно слоновые бивни, а вода, огражденная рифом,
была бледно-голубой и настолько прозрачной, что ясно видно было коралловое дно. Сам риф был от двадцати до пятидесяти футов шириною и таился на глубине примерно двух футов под поверхностью моря. Напарываясь на острые, словно бритвы, кораллы, огромные буруны сначала вздымались, а затем рассыпались шипящей, брызжущей пеной. Качаясь, словно на гигантских качелях, «Андромеда-3» бодро неслась вперед параллельно кипящему рифу, держась в то же время на почтительном расстоянии от чего-то подозрительного, напоминающего останки погибшего корабля. Да, нужно отдать должное капитану Паппасу: при всех его недостатках проход в зенкалийском рифе он знал как свои пять пальцев. Он гнал суденышко вдоль самого края, пока они не достигли просвета в длинном волнующемся ковре из пены. Разрыв был не более сотни футов шириной; высокие волны вкатывались в него с пугающим ревом, а затем, уже в черте рифа, рассыпались пеной и сверкающими брызгами. Капитан резко развернул «Андромеду» и на всем ходу вошел в проем. Там они еще немного покачались на голубых мускулах волн и выскользнули на гладкую, сияющую, как алмаз, поверхность лагуны.
– Ну что, понял, какой я классный мореход? – прокричал капитан Паппас с мостика, и лицо его озарила широкая улыбка победителя.
– Еще бы! – крикнул в ответ Питер.
– Все греки – классные мореходы… Самые лучшие мореходы в мире! Ну, еще пять минут – и становимся на якорь, а? – Он помахал Питеру рукой, похожей на окорок, и исчез в крохотной рулевой рубке на палубе.
«Андромеда-3» пересекла чистые воды лагуны и вскоре вошла в Залив пересмешников, на берегу которого раскинулись порт и столица Зенкали – Дзамандзар. Судно обогнуло мыс с импозантным зданием из розового камня на вершине (наверное, это и есть дворец, подумал Питер), и взору путешественника открылись залив и каменные бастионы, охраняющие вход в гавань; позади них по плавно изгибающимся холмам рассыпались пестрые домики города. Домики были из досок, с крышами из пальмовых листьев, но тут и там виднелись более прочные сооружения из коралловых блоков. Каждый дом был выкрашен в свой цвет, так что издали казалось, будто между анилиново-красными бугенвиллеями, голубоватыми деревьями жакаранды и кровавыми «огненными» деревьями в цвету кто-то разбросал детские кубики.
Питер был очарован. Увиденное превзошло все его самые смелые мечты. Да, этот город не просто можно назвать городом – им вполне можно гордиться, он не похож ни на один другой в мире! Еще не сойдя на берег, Питер уже почувствовал сердечную привязанность к столице Зенкали, хотя не вдохнул еще его запахи, а ведь он по собственному опыту знал, сколь важен запах для восприятия любого города, маленького или большого. Впрочем, зрительное впечатление было столь сильно, что никакой запах не мог бы разочаровать его. Между тем «Андромеда-3», со скрежетом и плеском бросив якорь, развернулась и спокойно встала у причала. Теплый ветер донес до Питера запах Зенкали. Это была дурманящая смесь: подобно тому как хитроумный узор персидского ковра соткан из нитей самых восхитительных оттенков, так и аромат Зенкали был соткан из самых замысловатых запахов. Пахло пальмовым и кокосовым маслом, какими-то диковинными цветами, солнечными лучами, высыхающими табачными листьями, древесным углем, ананасами, папайей, манго, лимонами, морской солью, свежевыловленной рыбой, печеным хлебом, сточными канавами, ослиным пометом, голубым небом, утренней зарей и многим другим, чего он не успел определить, потому что перед ним на палубе возник рослый лоснящийся зенкалиец. Очевидно, это был кто-то из здешних чиновников, ибо он был облачен в темно-синюю форменную куртку, украшенную белыми аксельбантами, белые шорты, голубые чулки до колен и коричневые башмаки, отполированные до блеска, как и его лицо, а на голове у него красовалась алая феска. В руке он довольно неуклюже держал длинную полую трость, из которой торчал сложенный лист бумаги.
